Все это было лишь подготовкой, прелюдией того главного, о чем Кумби пришел поговорить с народом. У него был звучный голос, доносившийся до самых дальних углов площади, и когда он бросил в толпу первые жестокие слова проповеди, воцарилась мертвая тишина.

— Грешники, господь наказал вас, и мне больно видеть, что розга господня — ливень и буря — так рано перестала опускаться на ваши спины.

Кумби полагал, что момент настал и он может доказать всем, что — как он и предсказывал! — разрушения, причиненные ливнями, суть наказание свыше за грехи его паствы. Впрочем, многие и так уже в это поверили.

Однако столь проникновенное начало выступления нашего оратора, как всегда, сменилось не вполне логичными разглагольствованиями. Кумби Мозес обратился к примерам из Ветхого завета:

— Вспомните о Ноевом ковчеге. Как он появился на свет? Отвечайте, братья мои, погрязшие во грехе, отвечайте, или глаза ваши залеплены грязью и не способны узреть непреложные истины и откровения святого Евангелия? Отвечайте, не отвратили ли вы нечуткий слух свой от сладостных проповедей посланцев божьих, несущих вам слово непогрешимого Евангелия? Мы здесь читаем — и он процитировал из шестой главы книги Бытия: «И сказал господь, — тут Кумби Мозес не преминул напомнить собравшимся, что следует воспринять в души свои слова господни, — истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, ибо Я раскаялся, что создал их»[13]. Дальше цитировать он не стал, решив, видимо, что именно эти строки в данный момент и могут сослужить ему службу.

Было уже около девяти. Незаметно для Кумби подъехала полицейская машина и остановилась неподалеку, в переулке. Кроме четырех полицейских, в ней был и Кодуа. Они сидели молча. Никто не выходил из машины. Все пятеро ждали, не произнося ни слова, а проповедь их будущей жертвы звучала над ними, словно бередящая душу мелодия.

— Слышите ли вы эти слова из книги Бытия? — продолжал он. — Да, если ныне дождь вот так пал на нас, нужно хорошенько задуматься. Воды унесли наши пожитки, разрушены мосты, посевы, столь много обещавшие, прибиты к земле. И более того: наши мужчины, женщины, даже наши дети потоком унесены в море, словно обломки скал. Чему же удивляться? Вспомните, что говорится в Библии: бог разгневан делами людскими. Всемогущий гневается и не перестанет предостерегать нас, как сделал это ныне, пока не раскаемся мы в грехах наших. Всех, кто обращает к нему спину, унизит он и накажет. А вы? — Кумби протянул к толпе длинный указательный палец, выделив слово «вы», словно обвиняя тех, на кого указывал. — Вы! Молите ли вы его о прощении? — Голос Мозеса взметнулся над толпой, когда он воззвал: — Помолимся же вместе!

Снова подул с запада холодный ветер; после некоторого колебания люди в толпе склонили головы. Столь убедительно звучала проповедь Кумби Мозеса, что даже те, кто просто шел мимо, если и не начинали молиться вместе со всеми, то по крайней мере хранили молчание. Ни одного звука, кроме случайного вздоха или покашливания, не раздавалось над площадью. Кумби прочитал «Отче наш», и толпа снова зашевелилась.

— Братья мои во грехе, — опять заговорил он, положив руку на столик, и голос его снова набрал силу. — Мы с вами под благословением господним, ибо в прежние дни только Ной и те немногие, кто был с ним, спаслись от потопа. Бог поставил с ними завет свой. Вспомните, что сказал господь Ною: «Вот знамение завета, который Я поставляю между мною и между вами в роды навсегда. Я полагаю радугу мою в облаке, чтоб она была знамением завета между мною и между землею. И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга в облаке; и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти»[14]. Да, господь обещал и воистину пощадил ваши жизни. Так возьмите с собою слово господне и поразмыслите над ним перед сном, и пусть будет оно вам вечным утешением.

Многочисленные слушатели видели, что горка приношений на столе, за которым проповедовал Кумби Мозес, все увеличивается. Естественно, многие решили, что в этот вечер Кумби стал самым богатым человеком в городе. Возможно, они ошибались, потому что, как он сам объяснил, блага мирские — прах, отбросы, не имеющие цены. Возможно, именно это он и решил продемонстрировать, когда, взяв в руки монеты, лежавшие в центре стола, благословил их долгой молитвой, затем шагнул в толпу, раздавая деньги окружающим. Поистине это был великолепный жест благоволения. Впрочем, раздавал Кумби лишь мелочь, крупные монеты и бумажные деньги он оставил себе. Сия редкостная процедура закончилась словами:

— Идите в люди и поступайте так же с бедными мира сего.

Среди тех, кто оказался в первых рядах слушателей, был молодой парень, хорошо известный всей округе, один из «банды Бобо», пьянчуга, хваставший, что может выдуть целую бочку. Как он попал сюда — уму непостижимо. Вряд ли его появление было вызвано желанием резко изменить свою жизнь. Этот тип и оказался «счастливчиком», которого Кумби Мозес избрал, чтобы прочесть «Благодарение» как напутствие расходящимся. Парень неохотно вышел вперед и трясущимися руками взял протянутую ему Библию. Он колебался. Колебания эти не были вызваны неумением читать, ибо достойный юноша наверняка уже все науки превзошел. Напрягая давно отвыкшие от чтения глаза, он начал молитву.

Слушатели склонили головы. И в этот момент четверо полицейских вышли из машины и окружили Кумби Мозеса. Тот притворился, что ничего не заметил, хотя не мог не видеть их маневра, и снова забормотал слова молитвы. Непонятно было, молится ли он от души или морочит полицейских. По лицу его струйками сбегал пот. Все еще произнося слова молитвы, он медленно направился к полицейским. Неужели он сам отдаст себя им в руки? Ну что ж, он ведет Себя вполне достойно!

Кумби Мозес все еще читал молитвы, когда, бросив свою паству на произвол судьбы, поднимался по ступенькам полицейского фургона.

Перевод И.Бессмертной

Эсаби быстрым движением пальцев отделила улитку от раковины и бросила ее в кипящий котел. Уронила пустую раковину в мусорную корзину, на горку таких же пустышек. Сухой стук заставил ее вздрогнуть. Он снова напомнил ей о неизбежно приближающемся… Муж возвращается — каждый нерв, каждая жилка, все в ней дрожало от напряженного ожидания. Будет ли так, что он войдет и с радостью примется за еду: она приготовила его любимый суп из улиток? Или в гневе готов будет разорвать ее на куски? Эсаби не отходила от очага, продолжая готовить обед.

С той самой минуты, как услышала, что муж возвращается, она не могла избавиться от страха. Известие это утром принес в их селение человек, который обогнал Ману в третьей от них деревне, где тот остановился на ночлег.

Сердце Эсаби сжала резкая боль. Она медленно поднялась на глинобитную террасу перед хижиной. Оттуда поверх крыш ей хорошо был виден травянистый склон ближнего холма и утоптанная красная тропа, что вела с его вершины через пастбище к воротам деревни. Ей видны были и люди на тропе: кто-то шел вверх, кто-то вниз. Может быть, один из них — Ману? Она могла различить человека с тонким шестом через плечо и на шесте что-то, похожее на узелок. Человек шел вниз. Эсаби еще больше испугалась. А вдруг это он и есть — ее муж, сильный и храбрый, тот, что два года назад победил Офори в соревновании за право увести Эсаби в свой дом? А на плече — может быть, на плече он несет то самое лекарство? Его не было дома пять лун, и вот сегодня он возвращается!

Сердце ее забилось неровными толчками. Она ничего не могла с собой поделать — страх, что в любой момент муж может войти во двор, лишал ее сил. Что он скажет, как поступит? Поведет ли ее в свою хижину, как раньше? Станет ли, как когда-то, подхватывать припев ее песни и отмечать окончание каждого куплета низким, мужественным «йи-йии»? Да нет, он, конечно, рассердится и побьет ее. И, конечно, никто из старейшин и слова не скажет в ее защиту. Все они знают, Эсаби — жена Ману и принадлежит только ему. Все видели, как Ману на пряди разорвал сплетенный из лиан канат и, победив Офори, увел ее в свой дом. И с тех самых пор она была его любимой женой. Так чего же ей бояться теперь, когда он наконец возвращается?