По данным советских исследователей, за 50 лет наблюдений (1911–1960 гг.) режим Аральского моря был относительно спокойным. В его бассейне возделывалось 90 % хлопка, 40 % риса, 25 % овощей и бахчевых культур, 30 % высокосортных фруктов. В эти годы море отличалось своей продуктивностью: годовые уловы рыбы достигали 406 тыс. центнеров, заготовка ондатровых шкур — 21 млн штук в год.

Иным оказалось десятилетие с 1961 по 1970 г., когда уровень Аральского моря понизился более чем на 2 м. Водные ресурсы среднеазиатских рек были примерно на 5 куб. км в год ниже средних многолетних, а поступление воды в море уменьшилось в среднем на 15 куб. км. В следующем десятилетии (1970–1980) поступление амударьинской и сырдарьинской воды в Аральское море практически прекратилось. Воды среднеазиатских рек полностью разбирались на полив сельскохозяйственных культур.

Экологическая катастрофа в бассейне Аральского моря сегодня беспокоит весь мир. Поэтому выявление особенностей экологической ситуации Арала и Приаралья позволяет прежде всего понять, что человек в дальнейшем не может без оглядки пользоваться своей огромной властью, беспредельно вторгаться в природную среду, радикально переделывать ее по своему усмотрению. Это имеет и прямое отношение к деятельности космодрома Байконур.

Таким образом, Аральская экологическая катастрофа сделала Сырдарьинскую степь соленой и еще более серой, но она остается еще сказочно богатой, а космодром Байконур — флагманом освоения космоса, местом совершения подвигов и бессмертия. Как гласит легенда, Коркыт-Ата утверждал: человек смертен, а бессмертны только те духовные ценности, которые он после себя оставляет, его творения.

Трудно переоценить значение наследия Коркыт-Ата, поскольку его мысли, высказанные более десяти веков назад, не потеряли свою актуальность. Это значит, что человеческое общество берет с собой его бессмертное духовное богатство и в XXI в.

Мысли и идеи Коркыт-Ата творчески переосмыслены и развиты в трудах Аль-Фараби, Кож Ахмет Яссаури, Абая и Бердаха, находят свое продолжение в подвигах ученых, испытателей и космонавтов. Поистине Байконур является символом бессмертия и подвигов.

Уже работая заместителем начальника отдела боевого применения космических средств в Главном управлении космических средств в Москве, я часто бывал в командировках в Плесецке и Ленинске, участвуя в работе комиссий главнокомандующего Ракетными войсками по проверке боеготовности частей космического назначения.

Приезжая в Ленинск всего на 10–12 суток, я удивлялся: как я мог там прожить с семьей 15 лет в таких тяжелых климатических условиях? А ведь к тому времени там уже были во многих местах кондиционеры, почти во всех комнатах — холодильники. И все равно жара угнетала. Видимо, сказывался возраст и 15 лет напряженной, круглосуточной (почти без выходных и праздников) и ответственной работы.

Летом 1955 г., когда я после окончания Артиллерийской инженерной академии им. Ф. Э. Дзержинского получил назначение в Тюра-Там, где еще только разворачивались строительные работы. Поэтому нас, молодых инженер-лейтенантов, будущих испытателей ракетно-космической техники, отправили на полигон ГЦП-1 в Капустин Яр, где мы изучали организацию и технологию полигонных испытаний ракет средней дальности.

Весь 1956 г. и начало 1957 г. мы изучали ракету Р-7 и ее системы в институте НИИ-885 (Н. А. Пилюгин) и ОКБ-1 (С. П. Королев), участвовали в стендовых испытаниях всей ракеты в Загорске Московской области.

Параллельно с этим мы периодически (по мере готовности) выезжали на свой строящийся полигон и участвовали в монтаже и приемосдаточных испытаниях наземного испытательного оборудования на технической и стартовой позициях. Все усилия были направлены на быстрейший ввод в строй стартовой позиции и монтажно-испытательного корпуса технической позиции, а также других объектов полигона, обеспечивающих подготовку ракеты к пуску.

О соцкультбыте (как теперь принято говорить) заботились не в первую очередь. На весь поселок «Заря» была всего одна кирпичная солдатская казарма и несколько бараков строителей. Эту казарму мы называли «Казанским вокзалом», она служила общежитием для всех офицеров. Огромный зал был заставлен солдатскими кроватями. Режим рабочего дня и отдыха у офицеров был различный, поэтому круглосуточно в этом зале через каждые 15–20 минут звенели будильники, звучала музыка на все вкусы, играли в карты и шахматы, шумно отмечались разные события (несмотря на «сухой» закон, недостатка спиртного не ощущалось). Толстым слоем лежали окурки и прочий мусор. Маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, посетивший офицерское общежитие 7 ноября 1956 г., был потрясен царившей обстановкой. Всех нас, находившихся там в это время офицеров, выгнали на улицу сажать деревья в комсомольском парке, а в общежитии устроили аврал по наведению чистоты и порядка.

Вскоре испытателей решили приблизить к работе, чтобы не ездить ежедневно 38 км на грузовых машинах по пыльной степной дороге на 2-ю площадку (железной и автомобильной дороги еще не было). На технической позиции мы сначала поселились в пультовых и лабораторных комнатах монтажно-испытательного корпуса, а затем по мере того, как нас вытесняла испытательная аппаратура, переселились в железнодорожные вагоны, которые за день раскалялись под солнцем так, что в них можно было отдыхать только во второй половине ночи.

Место для размещения полигона было выбрано после тщательного анализа специальной компетентной комиссией и отвечало многим необходимым требованиям: режимности, безопасности, имело достаточную площадь для дальнейшего развития, обладало устойчивой безоблачной погодой (более 300 солнечных дней в году), связано с необходимыми жизненными коммуникациями и др. Но для жизни и работы людей оно оказалось трудным. Летом жара до 45 градусов в тени, зимой — мороз почти того же порядка и наряду с этим постоянные песчаные бури. Несмотря на это, там полно всякой живности (с растительностью дело обстояло гораздо хуже): суслики, тушканчики — переносчики чумы и холеры, вспышки которой в этом регионе отмечались почти ежегодно; скорпионы, фаланги, каракурты, змеи и всякая другая ядовитая нечисть. Растительность оживала на месяц-полтора весной, пустыня покрывалась красными и желтыми тюльпанами, но затем под «щедрым» солнцем быстро все выгорало.

Но мы были молодыми, энтузиазма у нас было достаточно, и работа у нас была интереснейшая. Говорят, что счастлив человек бывает тогда, когда он утром с радостью и удовольствием идет на работу, а вечером с такими же чувствами возвращается домой, в семью. Только вот семьям было гораздо трудней, поскольку жилья еще не было, работы тоже, да и с продуктами питания были проблемы, особенно для детей. Семьи офицеров селились в землянках, палатках, вагонах, а чуть позднее — в бараках по две и три семьи в одной комнате.

Моей семье повезло больше других благодаря тому, что она была многодетной и дети были маленькие. Старшей дочери, Галине, было 3 годика, когда моя Валентина родила двойню — дочь Алену и сына Сергея. Наверное, это была первая двойня на Байконуре, потому что никто не проходил мимо, когда мы выходили гулять в комсомольский парк с непривычно большой двойневой коляской, все старались заглянуть в эту коляску. Для старшего лейтенанта это уже немалое семейство. Благодаря стараниям Евгения Ильича Осташева и Александра Ивановича Носова нам была предоставлена двухкомнатная квартира в первом же построенном кирпичном доме. Такой чести удостаивались только ветераны Великой Отечественной войны. Правда, мебель приходилось делать самому при помощи друзей и солдат, а холодильник (без которого в такой жаре вообще невозможно обходиться) пришлось доставать при помощи начальника политотдела полигона В. И. Ильюшенко. Поскольку отопление еще не работало, приходилось топить плиту на кухне, а в качестве дров использовались всякие строительные отходы — таскали их ночью от рядом строящихся домов. Моя теща, которая приехала помочь устроиться на первых порах, выходя поздно вечером со мной за дровами и глядя на черное с крупными звездами небо, восклицала: «Господи, куда же вас занесло? Это же край света!»