Образовалась некая пустота.

Как после одиннадцатилетнего бездетного брака… да, кое-какое сходство есть.

Видимо, я очень одинокий человек, сообразил он вдруг в те дни. С тех пор как Марианна покинула меня, не осталось никого, кто бы для меня, по большому счету, что-то значил. Ни единой души. Со мной происходят какие-то события, но я не действую. Существую, но не живу.

Почему я не завел себе новую женщину? Почему даже не попробовал? А теперь я вдруг стал кем-то другим.

Кем? Кто же я?

То, что подобные мысли возникли из-за того, что он задавил паренька, разумеется, казалось странным, но он не хотел копаться в этом глубже. Он решил, что не было счастья, да несчастье помогло, и следует что-либо предпринять, попытаться все-таки изменить жизнь, и внезапно – не дав себе времени все взвесить и передумать – он взял и пригласил на ужин женщину. Познакомились они случайно – в столовой; мест, как всегда, не хватало, и эта женщина села за его столик. Он не помнил, видел ли ее когда-нибудь прежде. Вероятно, нет.

Но она приняла приглашение.

Звали ее Вера Миллер. Она была рыжеволосой и жизнерадостной, и в ночь с субботы на воскресенье – через три с лишним недели после того, как он впервые в жизни убил человека, – он в первый раз за последние четыре года занимался любовью.

Следующим утром они вновь предались любовным утехам, после чего она рассказала, что замужем. Они немного поговорили о ее браке и об их романе, и он увидел, что для нее это куда серьезнее, чем для него самого.

А в понедельник пришло письмо.

Некоторое время назад Вы убили мальчика. Я ждал, что у Вас проснется совесть, но теперь понимаю, что Вы слабый человек, не отваживающийся отвечать за содеянное.

У меня имеются неопровержимые доказательства, которые отправят Вас в тюрьму, как только я передам их полиции. Мое молчание будет стоить десять тысяч гульденов – пустяковая сумма для человека Вашего положения, но я все-таки даю Вам неделю (ровно семь дней) на то, чтобы ее раздобыть. Подготовьтесь.

Я скоро напомню Вам о себе.

Друг.

Написано от руки. Красивыми узкими буквами с ровным наклоном. Черными чернилами.

Он прочел письмо пять раз подряд.

– Тебя что-то тяготит? – спросила Вера Миллер за ужином. – У тебя немного подавленный вид.

– Нет.

– Точно?

– Все нормально, – ответил он. – Просто неважно себя чувствую, вероятно, у меня небольшая температура.

– Надеюсь, это не из-за меня? Я хочу сказать, не из-за нас?

Она крутила в руках бокал с вином, пристально вглядываясь в его лицо.

– Конечно нет, черт возьми…

Он попытался засмеяться, но сам услышал, что лишь заскрежетал зубами, и решил лучше выпить вина.

– Мне кажется, у нас все так хорошо началось, – сказала она. – Хотелось бы второй и третьей серии.

– Разумеется. Извини, я просто немного устал, но к тебе это никакого отношения не имеет. У меня такое же ощущение, как у тебя… поверь.

Она улыбнулась, погладила его по руке:

– Хорошо. Я уже почти забыла, что заниматься любовью может быть так приятно. Просто невероятно, что ты не делал этого четыре года. Как так могло получиться?

– Ждал тебя, – ответил он. – Пойдем в постель?

Не успела она уйти в то воскресенье, как он начал чуть ли не тосковать без нее. Они занимались любовью до глубокой ночи. Вера права: просто загадка, что это вызывало столь сильные ощущения. Он залез обратно в постель и уткнулся головой в подушку. Глубоко задышал носом, пытаясь вдохнуть запах Веры, и попробовал снова заснуть, но тщетно. Казалось, в постели слишком пусто. Ну, разве не чертовски странно?

«Самая большая разница в мире – разница между женщиной, которая лежит рядом, и женщиной, которая только что ушла, – подумал он. – Любимой женщиной. Новой женщиной?»

Чуть погодя он сдался. Сходил за газетой, позавтракал и вновь достал письмо.

Собственно, этого и не требовалось. Текст он знал наизусть. Каждую фразу, каждое слово, каждую букву. Тем не менее он прочел письмо еще дважды. Повертел в руках, пощупал качество бумаги. Оно было, несомненно, хорошим; конверт и бумага одного дизайна. Плотная тисненая бумага для писем, вероятно купленная в каком-нибудь маленьком книжном магазинчике в центре, где ее продают на вес.

Еще один изысканный нюанс: бумага светло-голубая. Марка со спортивным сюжетом – женщина, готовящаяся метнуть диск. Приклеена в правом верхнем углу, с точностью до миллиметра. Его имя и адрес выписаны теми же красивыми, чуть наклонными, остроконечными буквами, что и текст. Название города подчеркнуто.

Вот и все. Все, что можно сказать. Иными словами – ничего. Или почти ничего. Даже определить пол автора казалось невозможным. Пожалуй, он склонялся к тому, что это мужчина, но дальше догадки дело не шло. С таким же успехом могла быть и женщина.

«Десять тысяч? – подумал он в стопятидесятый раз с вечера понедельника. – Почему только десять тысяч?»

Сумма, конечно, внушительная, но все-таки – как справедливо указал автор письма – нереальным требованием ее не назовешь. Сумма на его банковском счете превышает ее как минимум вдвое; он владеет домом и прочим имуществом, стоимость которого в десять раз больше. Шантажист употребил выражение «для человека Вашего положения» – следовательно, он знаком с его жизненными обстоятельствами и материальным положением.

Тогда зачем же довольствоваться десятью тысячами? Возможно, это и не «пустяковая сумма», но все-таки достаточно скромная цена. В высшей степени приемлемая, с учетом того, о чем идет речь.

По всей видимости, автор письма – человек с приличным образованием. Почерк ровный, аккуратный, никаких ошибок в языке, исключительно корректные формулировки. Без сомнения, подобный человек мог бы (должен?) понимать, что у него имеется возможность получить больше, что цена за его молчание достаточно низкая.

К этому выводу он возвращался неоднократно, каждый раз задним числом удивляясь тому, насколько легко и рационально рассуждает. Сначала письмо возымело эффект бомбы, но, как только он начал привыкать и мириться с ним, его стали занимать логичные и разумные вопросы.

Они занимали его всю неделю, и в это воскресенье тоже.

Почему только десять тысяч?

Что это значит? Лишь первый платеж?

И кто? Кто видел его и теперь нашел возможность заработать на его несчастье? И несчастье мальчика.

Водитель мотороллера или кто-то из двоих автомобилистов, проезжавших мимо, пока он стоял в канаве с безжизненным телом на руках? Или на дороге.

Есть ли другие варианты? Ему думалось, что нет.

Постепенно он начал исходить из того, что, в любом случае, выдал его, похоже, собственный красный автомобиль «ауди». Кто-то увидел странно стоявшую машину, запомнил номер и вычислил его по регистру.

Он все больше убеждался в том, что все произошло именно таким образом, и уже почти не рассматривал никаких других возможностей, пока его не посетила страшная мысль.

Парень мог быть в тот вечер не один. Вдоль дороги могли, например, идти двое молодых людей, но о бетонную трубу убился только этот парень.

Чуть поодаль… в нескольких метрах, с другой стороны трубы, могла лежать в полубессознательном состоянии его подружка… нет, не подружка, она осталась в городе, об этом писали газеты… приятель или случайный попутчик… лежал без сознания, скрытый темнотой. Или в шоке, до смерти испугавшись вида мертвого парня и мужчины, державшего его на руках, и капавшей в капюшон крови…

Сценарий, разумеется, ужасный, и хотя ему постепенно удалось убедить себя в сомнительной вероятности такого поворота, мысль эта приходила с завидным упорством. Он попытался просто-напросто отбросить этот малоправдоподобный кошмар, как не имеющий отношения к делу. Не играло никакой роли, кто именно видел его в ночь трагедии или как именно этот человек узнал о случившемся. Внимания и сосредоточенности требовали другие вопросы.