Даффи прищурился:
– Какой рисовальщик?
– Что? А, Густав Фойгель, кто же еще? Я ведь говорил тебе, он ясновидец и не привязан к ныне закрытой древней магии. Если б я смог склонить старого лицемера написать еще несколько провидческих картин, то имел бы возможность узнать, что грядет, и позабыть о том… ужасном шаге. Но из-за боязни иметь со мной дело старый негодяй – чтоб янычары зарядили его головой пушку! – ничего не создал за последние два года.
– Похоже, так, – согласился Даффи, сочувственно кивнув. – Кроме, пожалуй, бредовой “Смерти архангела Михаила” на собственной стене, он ничего не нарисовал.
Аврелиан испустил придушенный вопль, и телескоп полетел через поручень вниз.
– Разрази тебя… что? Ллир и Мананан! Она существует? – Он подскочил, потрясая кулаками. – Болван, почему ты не сказал мне раньше? Ты для него архангел Михаил – или забыл о портрете, для которого ты позировал и который помог тебя отыскать? Михаил – это единственная личность в христианстве, которой он может тебя уподобить. Как ты, кретин, не понимаешь важности этого? У старого художника провидческий дар и силы сродни пророческим. И он, если я что-то смыслю, написал картину твоей смерти. А заодно указание на исход будущей битвы.
Снизу долетел приглушенный звон разбившегося о камни телескопа.
– Да ну? – неуверенно проговорил Даффи. – То есть, нарисован ли там мой труп, окруженный турками с окровавленными мечами в руках?
– Ну, вроде того. И много других, скрытых для непосвященных указаний. Но сам ты хоть видел картину? Что там?
Ирландец сконфуженно пожал плечами:
– Да там полно всяких фигур. Честно сказать, я никогда не вглядывался. Но если ты прав, надеюсь, на картине древний старец, окруженный сотнями друзей и в меру пьяный, умирает на своей постели.
С видимым усилием сдерживая нетерпение, волшебник сделал глубокий вдох.
– Идем посмотрим, – произнес он.
Кубарем скатившись по лестнице, они затрусили через город со скоростью, позволившей им за десять минут оказаться у старого пансиона на Шоттенгассе, по прибытии куда Аврелиан глотал воздух, разевая рот, как выброшенная на берег рыба.
– Нет, – выдавил он на предложение Даффи присесть на скамью в передней. – Вперед!
Они не прихватили огня, так что пришлось ощупью карабкаться по темной лестнице. На мгновение Даффи испугался видения озера, но тут же понял, что этот рубеж уже пройден. Мысль эта не слишком воодушевляла. Когда они добрались до площадки третьего этажа, Даффи сам уже задыхался, а Аврелиан просто не мог произнести ни слова, сумев, однако, яростно помахать рукой. Даффи кивнул, нашарил дверь Густава Фойгеля и постучал. Изнутри не донеслось ни единого звука. Ирландец постучал вновь, уже громче, так что в темноте открылось несколько дверей и жильцы попытались возмутиться – тут Аврелиан сумел набрать воздуху, чтобы заставить их скрыться в своих норах, – но за дверью Фойгеля по-прежнему было тихо.
– Ломай ее, – выдохнул волшебник, – к черту!
Устало шагнув назад, насколько позволяла ширина коридора, Даффи ринулся на дверь художника, для смягчения удара выставив плечо. Дверь слетела с петель, точно приставленная, и ирландец вломился в комнату следом, опрокидывая ветхую мебель. В углу на столике слабо светила привернутая лампа. Когда Даффи восстановил равновесие, он увидел сидящую тут же Ипифанию, странно неподвижное лицо которой было все в слезах. Шагнув к ней, он увидел навзничь лежавшее на полу тело Густава Фойгеля, который, насколько можно было судить, уже неделю как умер от голода.
– Боже милостивый! – пробормотал он. – Ипифания, я…
– Брайан, он умер, – прошептала она. Она поднесла к губам пустой стакан, верно, уже в который раз, подумалось ему, прежде чем заметить, что тот пуст. – Я перестала носить ему еду из-за того, что все время была пьяной и увидеться с ним было выше моих сил. Мальчишки не виноваты. Виноваты я и ты, а главное… – Ее блуждающий взгляд наткнулся на Аврелиана, просунувшегося в дверной проем, и лицо ее побелело. – Виноват этот изверг! Явился отпраздновать?
– Что… тут такое? – с трудом проговорил Аврелиан. – Что случилось?
Ответ Ипифании моментально перерос в пронзительный вопль. Она вскочила из-за стола, выхватила из-под передника длинный кухонный нож и с невероятным проворством кинулась на обессиленного волшебника. Даффи заступил ей дорогу… и в следующий миг стоял уже в противоположном углу комнаты, с трудом переводя дыхание. Аврелиан прислонился к стене, а Ипифания, заметил он оглядевшись, неподвижным тюком валялась в углу. Он обернулся к волшебнику. Тот увидел безумный огонь в глазах ирландца.
– Это был Артур, – поспешно произнес он дрогнувшим голосом. – Видя меня в опасности, он… возобладал на какое-то мгновение. Схватил ее и отбросил в сторону. Я не знаю…
Даффи метнулся через комнату, упал на колени и перевернул женщину на спину. Рукоятка ножа торчала у нее в боку, лезвие совсем не выступало поверх одежды. Крови почти не было. Он склонился, пытаясь уловить дыхание, но ничего не различил. Жилка под ее челюстью не билась. Внутри он сделался весь пустой, тело точно сковал мороз, и оно звенело как железное, рот пересох.
– Боже мой, Пиф, – проговорил он не слыша себя, – ты ведь не хотела? Ведь не хотела, да?
Аврелиан отделился от стены и тронул оцепеневшего ирландца за плечо.
– Картина, – рявкнул он, пробиваясь сквозь бормотание Даффи, – где картина?
Помедлив несколько секунд, Даффи осторожно опустил голову Ипифании на пол.
– Многое потеряно и еще больше предстоит потерять, – негромко произнес он, пытаясь вспомнить, где слышал эти слова и что они значат. Все еще в оцепенении, он поднялся, в то время как Аврелиан отвернул фитиль лампы.
Ирландец подвел его к стене.
– Вот, – сказал он, указывая рукой. Сам так и не обернулся, продолжая неотрывно глядеть на два мертвых тела.
Через несколько секунд Аврелиан сдавленным голосом произнес:
– Это?
Даффи повернулся и проследил за взглядом волшебника. Вся стена, от края до края и от пола до потолка, была сплошным черным пятном. По мере того как зрение художника ухудшалось, стремление прорабатывать детали становилось все сильнее, и он кропотливо добавлял штрих за штрихом, накладывая тени, так что не оставил даже крошечного незанятого куска штукатурки. Когда Даффи смотрел на “Смерть архангела Михаила” в последний раз, действие там, казалось, происходило в глубоких сумерках, теперь же все покрывала непроглядная тьма беззвездной и безлунной ночи. Аврелиан смотрел теперь на него.
– Он просто не мог остановиться, – беспомощно произнес Даффи.
Еще с минуту волшебник молча разглядывал стену, потом отвернулся.
– Ты так и остался загадкой.
Он вышел из комнаты, и ирландец автоматически последовал за ним.
Перед мысленным взором Даффи вновь и вновь повторялся момент, когда он перевернул тело Ипифании. “Она мертва, – сказал он себе, спускаясь по темной лестнице, – и скоро станет очевидно, что одну большую комнату в своей голове ты можешь закрыть и запереть на ключ, ибо комната эта навсегда опустела. Она мертва. Ты проделал весь свой путь из Венеции, чтобы убить ее”.
Не произнося ни единого слова, они дошли до Тухлаубен, где Аврелиан повернул на север к трактиру Циммермана, а Даффи продолжил путь в сторону казарм и пролома в стене, хотя до полуночи было еще очень далеко.
