— По правде сказать, еще и как! — согласился Кочергин.

— И по дочке?

— Конечно. Сплю и вижу ее, белокурую. Все за нос ловит ручонкой...

— Затосковал, значит, говоришь? — продолжал Дубов, садясь рядом с Кочергиным.

— Еще как!

— Тогда ступай домой и делай что хочешь... Только о нас — ни слова! Понял?

Кочергин оживился, заволновался:

— Спасибо вам, братцы! Век вас не забуду. Спасибо. Можно идти?

— Ступай! — буркнул Дубов и лег на живот, подложив род себя пистолет. Кочергин, попрощавшись с Шустовым и Дубовым, торопливо зашагал по балочке, опасливо оглядываясь. Ему не верилось в добрые намерения своих дружков.

— Зачем отпустил? — спросил Дубова Шустов.

— Здесь нельзя, Василий. Чуток дальше, в балке.

В нескольких километрах от села Большая Мартыновка в конце августа 1943 года колхозники обнаружили труп неизвестного мужчины. Он лежал в глубокой балке, заросшей травой и колючим кустарником.

В тот же день об этом узнали работники милиции. Они прибыли на место происшествия, осмотрели убитого, составили протокол, начертили схему, на которой красным карандашом отметили условными знаками положение обнаруженного трупа и двух стреляных гильз от немецкого пистолета. Их нашли вблизи дороги на том месте, где неизвестный был убит, а затем сброшен в балку. При падении смертельно раненный человек оставил следы крови на стеблях травы и земле.

Труп перевернули и заметили, что боковой карман пиджака был вывернут, на нем остались наколы от булавки. В левом кармане нашли небольшой перочинный ножичек.

После тщательного осмотра места происшествия труп сфотографировали и доставили в морг.

Об этом загадочном убийстве в тот же день стало известно сотрудникам отдела борьбы с бандитизмом управления НКВД. В Мартыновку прибыл начальник отделения отдела борьбы с бандитизмом Илья Яковлевич Ермаков. Ознакомившись с делом, он размножил фотографии погибшего и разослал их для опознания в ближайшие райотделы милиции. По всей области были проверены заявления трудящихся, в которых сообщалось об исчезновении родных и близких.

Но эта кропотливая работа не дала желаемых результатов. Тогда с целью установления личности убитого Ермаков решил встретиться с активом трудящихся станиц, хуторов. И тут пришла удача. На третий или четвертый день поисков одна женщина сказала:

— Кажись, это Иван Кочергин. С племянником моим он знаком. Помню, при прощании напился он до потери сознания.

— Когда это было? — спросил майор.

— В сорок первом... Он уходил на фронт. А больше не видела. Его жену, Марию, встретила вчера. Она шла с дочкой, я девочку еще морковкой угощала. Вот те на! Бедная сиротка!..

Женщина тяжело вздохнула. Ермаков попросил указать дом, где живет Мария Кочергина.

Скоро Ермаков уже стучал в дверь.

— Кого вам нужно? — спросила вышедшая на крыльцо женщина.

— Марию Кочергину, — ответил Ермаков.

— Это я...

— У меня к вам разговор. Можно зайти?

Женщина побледнела, предчувствуя беду. Она молча провела в комнату. Ермаков присел к столу и сказал:

— Я — сотрудник НКВД. Вот мой документ.

Ермаков показал красную книжечку. Женщина не сдвинулась с места.

— Вам известно, где сейчас муж?

— Нет, не знаю.

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

Мария не разжимала губ. На ее глаза навернулись слезы.

— Четвертая неделя прошла... Обещал вернуться. — Мария прикрыла глаза кончиком фартука.

— Он был в отпуске?

Женщина молчала. Ермаков разложил перед ней несколько фотографий убитого.

— Знаком ли вам этот человек?

Мария вскрикнула и начала медленно опускаться на пол. Ермаков еле успел поддержать ее.

— Ваня-а! Ванечка! Они убили его, проклятые! Я все расскажу...

О Василии Шустове, жителе станицы Константиновской, она знала со слов мужа. В дни немецкой оккупации он работал следователем в полиции, фамилию второго, черноволосого бандита, она не знала, но помнила, что звали его Максимом.

Записав показания Марии, Ермаков спросил:

— Вы давали мужу правильный совет, а почему же сами не заявили нам о его связи с бандой?

— Я боялась, что сделаю хуже ему. Думала, что он сам образумится.

Наступил ноябрь 1943 года. Находясь в Мартыновском райотделении милиции, Ермаков по телефону узнал о том, что исчез Иван Климов, которого он хорошо знал. Эта весть встревожила его. Через несколько часов на попутной машине майор добрался до Семикаракорской.

До позднего вечера Перминов, Самойлов и прокурор Синегуб обсуждали план активного розыска Климова.

Прокурор красным карандашом подчеркнул объяснение Климова, в котором говорилось, где и при каких обстоятельствах, он вступил в схватку с человеком, подорвавшимся гранатой.

— Видимо, покушение на Климова было совершено или с целью завладеть его документами, или отомстить. Я предлагаю тщательно отработать обе эти версии, просмотреть дела, находившиеся в производстве у Климова.

Перминов, выслушав прокурора, сказал:

— Климов смелый и отчаянный работник. Он неоднократно задерживал бывших гитлеровских приспешников, скрывавшихся от правосудия. Мне кажется, встретившись с бандитами, он погиб в неравной схватке. Поручаю Самойлову отработать выдвинутые версии, подключить к розыску бригадмильцев. Работа требует большого напряжения, а поэтому временно отложите все другие дела...

Открылась дверь, и в кабинет вошел Ермаков. Все повернулись к нему.

— Труп опознан. Убитый — Иван Кочергин. — сказал он. — С Кочергиным было двое. Один из них — Шустов, служивший при немцах следователем, другого Максимом зовут. Жена Кочергина видела его один раз.

— Вот они-то и кружат в наших местах, — заключил Перминов. — Пора бы прихлопнуть бандитов.

На другой день дежурный Семикаракорского райотделения милиции принял сообщение о том, что на хуторе Бакланики прошлой ночью с колхозной пасеки был похищен улей. В донесении указывалось, что кража была совершена двумя неизвестными. На одном из них была офицерская шинель цвета хаки, с красными петлицами, на другом — кожаное пальто. Ермаков и Самойлов тотчас выехали на хутор.

Самойлов хорошо знал сторожа пасеки:

— Здравствуйте, Степан Иванович. Расскажите, что случилось у вас этой ночью.

— Улья тянут. И не поймешь кто. Было это, значится, так: отошел я на минутку к навесу сарая, а ружьишко лежало на повозке... Смеркалось уж. Гляжу, идут они к кладовой и, слышу, гремят замком. Я окликнул: «Кто там?». Они пригрозили. Смотрю, а у них, проклятых, автомат, карабин. Сломать замок не смогли. Тогда они залезли в омшаник к ульям и, выбрав, который потяжелее, унесли с собой.

— В каком направлении пошли?

— Вот по этой стежке к Салу.

Ермаков и Самойлов подошли к кладовой, осмотрели замок.

На земле нашли сбитую мушку от карабина. Потом направились к Салу.

После похолодания наступила на редкость теплая погода. На берегу роились мухи и пчелы. Ермаков и Самойлов увидели разбросанные в траве соты. Из воды выглядывал улей. Пчел, видно, потопили, прежде чем воспользоваться медом. При осмотре истоптанной травы были найдены порченые соты, клочки бумаг и порванное следственное дело, которое вел Климов. Больше сомнений в гибели Климова не оставалось.

К концу дня с добытыми сведениями Ермаков и Самойлов вернулись в райотделение.

После совещания в Ростов было послано подробное донесение, а в соседние районы — телефонограммы с указанием примет разыскиваемых бандитов.

В тот момент, когда сотрудники райотделения собирались уходить домой, дежурный принял телефонограмму. В ней сообщалось, что на хуторе Топилине у председателя колхоза угнали лошадь, запряженную в бедарку.

— Необходимо ехать туда, — поднялся Ермаков.

Перминов дал распоряжение заводить машину. Через час Ермаков и Самойлов были на хуторе Топилине. Нашли тех, кто видел двух неизвестных, ехавших на бедарке. Все сходилось: один из них был в форме работника НКВД, другой — в кожаном пальто.