Болт Бух Грей со значением приопустил остроугольные, клинышком, веки. Вздохнул утробно, как вздыхают, когда утрата чрезмерна, но поправима.

— Пресса талдычит:«Атомный век!», «Эпоха белка и синтетики!», «Период заданных генетических программ!» Нет такого века, эпохи, периода. Ложь псевдоученых. В наличности имеется эпоха словоблудия, чревоугодничества, разврата. Из-за чего докатились до СПИДа и кинетических беснований. Разве была эпоха, в чью пору так много ели? Застолья длятся днями, неделями. Пьются не какие-нибудь пошлые крепленые вина. Пьются выдержанные десертные вина мирового класса, сухие испанские, аргентинские, югославские, шампанское из самой Шампани, виски «Белая лошадь», смирновская водка, кремы российские… Пьют целыми галлонами, крутят кончиками языков, точно дегустаторы. Дегустатор каплей на кончике языка манипулирует, вникая в нюансы ароматов. Выпивохи галонные, цистерновые, бассейновые ничего не могут обонять в «Игристом золотом» из Нового Света, кроме: «Букет! Б’ху-кхет! Дивный пху-кхет!»

Нюансы ароматов? Заливают вино в пузо, будто нефть в супертанкеры. К маразму обжираловки приобщают кинетический маразм. Миллионами лет формировались движения, имеющие признаки пола. Взглянешь — и скажешь по походке, по потягиванию, по почесыванию, кто идет, потягивается, чешется: мужчина или женщина. Сейчас не определить. Перепутана половая кинетика. В дансингах и ресторанах все в одинаковых костюмах, у всех волосы по пояс. Кто виляет задом, будто интегралы пишет, кто сеет передком, кто взматывает космами и дрыгоножится — не разбери-поймешь. Маразм маразма. Чему удивляться, что женщины прелюбодейничают с женщинами, мужчины растлевают друг друга, что дети блудят. Все жутко: чревоугодничество, кинетический маразм, безнравственность в мыслимых и непредставимых нормах. Мужчин после восемнадцати лет становится все меньше, чем женщин. И это при мужеложестве. И это при эротических перегрузках. Эротические перегрузки приводят к ранней импотенции. Следовательно, много эротически не обеспеченных женщин, мало рожающих. Рожают, так дефективных. Маразмом были толки сексологов о фригидности женщин. Зависимость от мужчин и ревность мужчин выработала в женщинах сдержанность. Воля удерживает страсть. Если станок отключен — не значит, что его нет. Едва женщина нажимает пусковую клавишу страсти, она обнаруживает чувственность ведьмы. Стоит, однако, ощутить женщине, что плотская неукротимость сделалась мужчине отвратительной, без промедления включается реле воли, и женщина-ведьма фригидна, не ведает об эротических шабашах. Мужчина спокойней эротически, чем женщина. Сексуальная энергия мужчины легко и охотно трансформируется в гурманство, в алкоголизм, в трудовую деятельность, служение политике, творчеству. Эротика женщин в силу того, что в генах ее запрограммировано продолжение рода человеческого, не обладает способностью трансформироваться в гурманство, алкоголизм и тыр и пыр. Напротив, сладкоешничество, выпивка, занятия творчеством, участие в физическом и интеллектуальном труде увеличивают эротический потенциал женщины, отсюда извращения, разгул похоти, измены мужьям. Все это имеет страшные последствия для физиологии новых поколений, для морали, для областей интеллектуального труда, для существования. Плоть торжествует над духом. Разве можно было терпеть этот маразм, любимец САМОГО, мой персональный любимец, любимец народа Самии?

— Нельзя, господин верхжрец, держправ, главсерж…

— …главный ученый секретарь сексологии при Сержантитете и главный хранитель генофонда нации.

— И такие посты есть?!

— САМ вменил в обязанности не допускать уменьшения поголовья нации, и самое существенное — улучшить стати каждой человеческой особи, пополняющей нацчисленность. Ковылко после вашего рождения был завсегдатаем бара. Счастье, что Каска не родила вам братьев и сестер.

— Жаль.

— Родились бы идиотики, олигофрены, дауны, будущие алкаши. Ухудшился бы генофонд нации. Вы не беспокойтесь — теперь у вас братья и сестры…

— Не от моего отца?

— Само собой. Поначалу не планировались дети и от Каски. Я взял это под собственный контроль, дабы родились выдающиеся особи, подобные Курнопе-Курнопаю.

Болт Бух Грей по-родственному ласково разулыбался. Еле удержался Курнопай, чтобы не спросить: «А как зовут ваших детей от Каски?» — но сдержался. Могло получиться опрометчиво: Болт Бух Грей изволит посвящать в женщины и жрицы красивых, знатных, экзотических девушек. Без того смерть гуляет над ним, Курнопаем, да еще бы ущемился Болт Бух Грей — неотвратима казнь.

И опять загоревал Курнопай из-за своих бедных знаний, малого разумения, отсутствия державной прозорливости. За время без антисониновой блокады мозга он почти что докатывался до отрицания священных идей САМОГО, социального устройства Самии, способности Болт Бух Грея возглавлять руководство страной.

Оказывается, он, Курнопай, воспринимает поступки, обряды, обычаи, а также учения, которые люди исповедуют, по их конкретности. На самом-то деле внешнее не есть действительное. Нет, оно действительное, но оболочечное. В мире плодов по оболочке узнаешь безошибочно, что перед тобой. Оболочка папайи не заставит подумать, будто под нею мякоть батата, а тем более манго. Оболочечное в мире поведения и сознания человека — всего лишь упаковка, зачастую непрозрачная, вскрыть которую мудрено, да и запретно — до наказания, даже гибельного возмездия. Под оболочкой «Болт Бух Грей», какой-то легкомысленной, ну, прямо беспутной, кроме того, плотски призывной до гвардейского энтузиазма, скрывается многомерная душа и духовность, находящая выходы из самых тупиковых усложнений личности, семьи, общества.

— Прояснело? — спросил Болт Бух Грей.

— Малость.

— Эх, нет благодарности, нет справедливости.

— Вы правы, повелитель. Пайс цена времени без антисонина, если бы мне, дуроману, вы не устраивали умственных тренажей.

— Тренажи? Боже мой САМ, что он говорит? Я причащал вас, Курнопа-Курнопай, к психологической философии, к философии управления народами, к религиозно-этическим проблемам полов как сфере совершенствования духа нации и спасения золота генофонда. Вам не грех бы шевельнуть мозгой в связи с идейным наполнением нашей вчерашней беседы в гимнастическом зале. А сегодня?

— Гениальное наполнение, господин вождь!

— Вы так считаете?

— Гениальное!

— Вождь или наполнение?

— Наполнение.

— Все сильней убеждаюсь, — современники недооценивают своих гениев.

— А я все же дооцениваю вас, мой добрый повелитель.

— Почему не благородный?

— Да потому, что я крамольник, отступник, неблагодарник, антисексрелигиозник.

— Не вам судить о себе. В целях укрепления уважения к сексрелигии, к политике САМОГО, к моей персональной политике в любых сферах вас нужно казнить.

— Казните, господин вождь. Умру с вашим именем на устах.

— Прекрасно и оригинально, головорез номер один, что вы назвали меня вождем. Пошло и банально, что хотите умереть с моим именем на устах. Умирают с именем подлейших правителей на устах еще чаще и восторженней. Жутко быть правителем. От одной необходимости брать на себя ответственность хочется закопаться в землю. Думаете, легко принять решение о вашей казни?

«Оно, пожалуй, так, — сострадая, подумал Курнопай. — Тяготы, о которых не подозреваю, мудрость, которой не владею. О, чуть не упустил: а ему-то не колют антисонин».

— Зря открываюсь. Маета о преемственности.

«Хым-хым, — невольно подумалось Курнопаю. — Навряд ли автократы нуждаются в преемниках. Эх, люди-человеки, вам все мнится, что вы бессмертны. А почему? Вероятно, все мы, тем более Болт Бух Грей, потомки богов?»

Родниковая прозрачность глаз, как нравилась она Курнопаю в детстве. Да уж больно редко они высветлялись. Не то чтобы они постоянно были мутны у отца с матерью из-за посещений стриптизбара, нет, зачастую они глянцевито рябили, наподобие роговой обманки в полировке темного граната, а проницаемости в них никакой. Чуть подрос, стало создаваться впечатление — пересыпчивый крап в глазах родителей отражает то, что им хотелось бы высказать, но о чем они молчат. Вдруг отец и мать возникали прозрачноглазыми. Он засматривал в их лица и бросался ласкаться. Они были захвачены ясностью своего состояния, и потому, даже когда пытались приголубить сына, от прикосновений их ладоней он зябнул и поскуливал, будто кутенок, который радостно выкупался в ручье, а выскочив на берег, попал в струи холодного ветра. Неуютность, вызванная бесчувственной лаской родителей, не затмевала от Курнопая проницаемости их глаз. Хотя и украдкой, он высматривал оранжевые протуберанцы вокруг отцовских зрачков. Мамины зрачки напоминали розовые луны, роговица — звездное зерно, под которым в черно-фиолетовых глубинах лучился свет.