— Вы очень плохо знаете своих учениц, иначе не я, а вы сообщили бы здесь подобные вещи!

Учительница попыталась возразить, что, слава богу, знает своих девочек с пятого класса и как-никак ближе всех... Но ей пришлось умолкнуть: обвинительный акт содержал в себе такие факты, которые с педагогической точки зрения были совершенно недопустимы.

— Как, она еще оправдывается? А известно ли ей, что та самая Чернышева — а ведь она столько раз ее защищала! — круглые ночи прогуливаете хулиганами — да, это самое подходящее слово! — из седьмой школы! И это после всех докладов и лекций о моральном облике советской девушки — ночи напролет шляться по темным углам? И это в семнадцать лет? Что станет с ней, когда она будет старше?.. Не мне объяснять к чему приводят такого рода «романы»!.. Но это еще не все! На квартире другой ученицы, тайком от всех, проводятся сходки и встречи, в которых принимают участие школьники со всего города! Ах, вы этого не знаете? Тоже не знаете?..

Раздался чей-то смешок — до того беспомощно-изумленное выражение застыло на дряблом, в глубоких складках лице классной руководительницы десятого «Б». И вслед за тем улыбнулись остальные, осторожно и опасливо, так как никто не знал, какое место уготовано ему самому в уничтожающей директорской инвективе.

— Но это же настоящий дом свиданий! — сказала учительница химии, по-птичьи вертя длинной шеей.— Только представить себе...

— Дом свиданий? Ну, нет, Анна Степановна,— если бы, если бы только это! — горько вздохнула, директриса.

— Но что же еще?..

— И-да-с,— протянул учитель черчения, облизнув сухие губы и потрогав пальцами сизоватый нос.— Где компания —там и алкогольные напитки. А алкоголь в таком возрасте...

— И это современная молодежь! — воскликнула преподавательница русского языка, сверкнув очками.— Наши девочки, наши скромницы... Просто ужас! Мне говорили, из-под полы продаются заграничные пластинки с такой музыкой... Воображаю, какие там устраивают вальпургиевы ночи!

Было высказано много предположений, но ни одно из них не попало в цель. Когда бурная фантазия одних окончательно сбила с толку других и все обратили вопрошающее взгляды к директрисе, Калерия Игнатьевна приоткрыла карты:

— Если бы только танцы... Или водка... Если бы! Мне приходилось видеть на своем веку многое. Но когда собираются — заметьте, собираются без всякого повода! — На частной квартире — я еще раз повторяю — не в школе, а на частной квартире — и при этом не. заводят патефон... Да, не заводят патефон и не пьют алкогольных напитков! Я спрашиваю: зачем они собираются? — директриса обвела всех победо

— Да, да, они го-во-рят! Я вижу, Мария Ивановна,— так звали классную руководительницу десятого «Б» — вы хотите задать вопрос. Так вот, эти миленькие мальчики и девочки говорят не о подготовке к экзаменам, уверяю вас!

Калория Игнатьевна остановилась, любуясь эффектом. Даже Филипп Филиппович отвлекся от созерцания кубков, и в наступившей тишине прозвучал его задумчивый голос:

— Действительно странно...

Остальные молчали, пораженные роем догадок, и ждали дальнейших объяснений. Калерия Игнатьевна расправила, свои прямые плечи. В ее глазах билось зеленое пламя.

— Именно там сочиняют эти грязные пасквили! — Калерия Игнатьевна продемонстрировала экземпляр комедии «Не наше дело», лежавший перед нею на столе.— Там высмеивают учителей, порочат добропорядочных учеников, внушают бунтарские настроения нашим школьницам, там...

Каждое «там» становилось.все более устрашающим и сопровождалось все более громким похлопыванием по столу свернутой в трубочку тетрадкой с пьесой.

— Но я не сообщаю еще о самом главном: может быть, наступит время, когда этим займутся в другом месте... Я хочу только сказать, что все это происходит у нас под носом, и мы ничего не знаем, хотя факты, о которых шла речь, у всех на виду и могли бы заставить кое-кого призадуматься!

И потрясающие по силе «там», и глубокомысленные недомолвки, и последний, исторгнутый из самого сердца упрек подействовали на учителей угнетающе.

— Что же теперь делать? — растерянно спросила Людмила Сергеевна, чувствуя, как у нее дрожит и холодеет кожа между лопаток.

— Что делать? — Калерия Игнатьевна страдальчески усмехнулась.— Если бы я ждала, пока вы сами додумаетесь, что делать, в один прекрасный день вся школа бы взлетела на воздух.

И она изложила свой план. Нужно провести диспут. Контрдиспут, если угодно! Разбить на нем, вытащив их на белый свет, все эти так называемые «взгляды», замутившие немало голов, заставить раскаяться зачинщиков и дать наглядный урок всем, как надо проводить такие диспуты. К нему будет готовиться вся школа, на диспут надо пригласить представителей из гороно, районо, из райкома партии, из комсомольских органов, учителей и директоров других школ и, конечно же, Сирина—пусть поучится... Это должно быть настоящее, образцовое, показательное мероприятие, которое навсегда запомнится и участникам и приглашенным! Лучшие ученицы дадут в своих выступлениях достойную отповедь жалким отщепенцам!

— А если те вдруг вздумают выступить сами и начать спор?..

— Никаких выступлений, никаких споров! Уж на этом диспуте пусть будут хозяевами те, на кого мы можем надеяться!

— Позвольте,— вдруг заметил Филипп Филиппович, которому всегда казалось неясно и непонятно то, что другим было совершенно ясно и понятно.— Но ведь, насколько я помню, в переводе с латинского «диспут» означает «спор»...

— Уважаемый Филипп Филиппович,—усмехаясь, ответила ему директриса,— очнитесь! Сейчас не времена Ромула и Рема, сейчас тысяча девятьсот сорок восьмой год!

24

Дорогу, дорогу гасконцам!

Мы южного неба сыны!

Мы нее под полуденным солнцем

И с солнцем в крови рождены!

Эти строки вертелись у Клима в голове в тот день с самого утра. В пятую школу они с Игорем и Мишкой явилась в отличнейшем настроении. Открытый бой? Что может быть лучше! Дорогу гасконцам!

Девушки встретили их у входа. Вид у обеих был встревоженный. Кира с досадой оборвала балагурящих ребят:

— Оставьте свои шуточки! Сегодня не до них...

У Майи припухли и порозовели веки; глаза, всегда

живые и ясные, смотрели пасмурно.

Директриса, директриса, директриса... У них с языка не сходило это слово. Да, да, она их опять вызывала, грозила, требовала, чтобы они выступили с покаянными речами, признали ошибки, перестали встречаться... С кем?.. Разве не ясно?..

— А-а,— протянул Клим, не сразу догадавшись.— Ну что ж, если так — «мы в пустыню удалимся от прекрасных здешних мест»...

Кира топнула ногой:

— Как тебе не стыдно!

И снова: директриса, директриса...

— Послушайте,— не вытерпел Игорь,— куда мы пришли: на диспут или на суд?

Майя с Кирой переглянулись, у Майи вырвался, вздох:

— Скорее всего — на суд...

— Ай, бросьте! — отмахнулся Мишка.— Вот еще паникеры!

— Кто — мы?!

— Конечно,— рассмеялся Клим,—Дорогу гасконцам! Пошли занимать места!

...Ребята бывали здесь и раньше — в «эпоху» изучения «женских персонажей», когда им волей-неволей Пришлось превратиться в заядлых завсегдатаев школьных вечеров. В то время они острили над развешанными на каждом шагу нравоучительными табличками, над портретами классиков с гордыми лицами первых учеников; они смолкали - только перед блистательным актовым залом, огромным, с белыми колоннами по углам, с переливчатым сиянием люстр и зеркальным паркетом, по которому хотелось не идти, а — ступать, нет — парить!.. Это пожалуй, было единственное, чем они не могли не восхищаться.

Но теперь... Каким родным и милым казался им отсюда их собственный — узкий, мрачноватый залик с маленькой сценкой, старый добрый друг и союзник во всех сражениях и победах!

Пробираясь через толпу, заполнившую широкий проход между рядами, они смеялись, иронизируя над всем, что попадалось им на глаза. Да, здесь привыкли к порханию вальсов, к сладчайшим падеграсам, здесь ставили «Русалку». Пачки для гражданок, приписанных к речному дну, шили в ателье, люмпен-пролетарий Мельник потрясал зрителей атласными штанами. «Ах, какие декорации! Какие костюмы!»