Вадим Николаев
Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Посвящается памяти Бориса Александровича Рыбакова
Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги. Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями; но мимо него в глухой темноте текли люди. И сколько раз, уже наведенные нисходящим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога? Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отвсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение, но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки.
Н. В. Гоголь, «Мертвые души»
Часть I
Одиннадцатый век
Как делают великих князей
Тринадцатого апреля 1093-го, или по тогдашнему летосчислению 6601 года, великий киевский князь Всеволод Ярославич, много и долго болевший, наконец преставился.
На следующий день в одном из залов княжеского дворца сидели трое мужчин. Точнее говоря, мужчинами можно было назвать только двоих из них – черниговского князя Владимира, прозванного Мономахом (Единоборцем) по имени его деда, ромейского (византийского) императора Константина Мономаха, и еще его родного брата, переяславского князя Ростислава. Оба они были сыновьями покойного Всеволода. Третий, новгородский князь Мстислав, старший сын Мономаха, был юношей почти семнадцати лет.
Каштановые кудри Мономаха, не закрывавшие его высокий лоб (унаследованный и старшим сыном), светились, как красное солнце, рядом с русоволосыми Ростиславом и Мстиславом. Князь был невысок ростом, но отличался крепким и большим телом.
– Что ты беспокоишься, брат?! – горячо говорил Ростислав. – Святополк у себя в Турове, а ты здесь, в Киеве. Кому, как не тебе, быть великим князем?
– Изяслав, отец Святополка, был старше нашего отца, – возразил Мономах. – Что, если Святополк затеет усобицу?
– Какая усобица, брат?! – воскликнул Ростислав. – В наших руках – все дружины Левобережья, а у Святополка только семьсот собственных отроков. Кто он есть против нас? И разве Владимир Святой не был лишь побочным сыном?
Мстислав молчал, внимательно слушая, что говорят отец и дядя. Он всей душой желал, чтобы отец, с которым его связывала крепкая мужская дружба (хотя виделись они не так уж часто), стал великим князем.
Братья еще немного поговорили, после чего отправились в собор святой Софии на погребение Всеволода.
Вечером этого дня в доме боярина Яна Вышатича (того самого, который много лет назад подавил восстание волхвов) собрались виднейшие бояре Киева.
– Все мы знаем, – говорил Ян Вышатич, седобородый старик, – какое воровство творилось при Всеволоде. А князь, будучи болен, и не подозревал об этом.
– Но Мономах не Всеволод, – заметил кто-то из бояр. – Он не потерпит воровства.
– Мономах еще хуже, – решительно сказал Вышатич. – Я знаю, что он из себя представляет. Он захочет полной власти над всеми нами. Разве такой великий князь нам нужен? Нам нужен князь, который был бы нам всем обязан, и такой князь есть.
– Кто же это? – спросили Вышатича.
– Тот, кто и должен стать великим князем по лествичному порядку. У Ярослава Мудрого было три сына – Изяслав, Святослав и Всеволод. То есть, конечно, было больше, но я говорю о главных. Святослав, хоть и был средним сыном, выгнал Изяслава из Киева и беззаконно княжил целых три года. Только его смерть восстановила порядок. Князем снова стал Изяслав и правил два года, вплоть до битвы на Нежатиной Ниве, где он был убит. Ему наследовал Всеволод как последний из сыновей…
– Что ты нам это говоришь? – нетерпеливо перебил молодой боярин. – Мы и так это прекрасно помним.
– Всегда полезно вспомнить прошлое, – мудрым голосом заметил Вышатич и добавил: – Кто не помнит прошлого, у того и будущего быть не может. Итак, Изяславу наследовал Всеволод. Но теперь, когда Всеволод мертв, разве не Святополк, старший сын Изяслава, должен стать великим князем? Ведь лествичный порядок состоит, как известно, в том, что после смерти великого князя ему наследует ближайший из его братьев. И это разумно, что наследует брат, а не сын, потому что дядя, конечно, опытнее племянника. Но когда братьев больше не осталось, престол должен получить сын самого старшего брата. В нашем случае это Святополк.
– Какой-то жалкий князь из Турова, которого пять лет назад изгнали новгородцы? – скептически спросил все тот же молодой боярин.
– Вот именно! – воскликнул Вышатич. – Каково ему будет сразу после Турова получить киевский златой престол? Разве он не будет благодарен нам по гроб жизни?
Решено было немедленно отправить гонца в Туров с известием о смерти Всеволода и с приглашением на великое княжение. Гонцу велено было гнать во весь опор, не щадя лошадей. По расчетам Вышатича двадцать четвертого, в день Антипасхи, Святополк должен был быть в Киеве.
На следующий день у Мономаха состоялась беседа с Вышатичем. Мономах тщательно готовился к ней, понимая, что без поддержки киевского боярства великим князем ему никогда не стать.
– Мы готовы, Владимир Всеволодович, признать тебя великим князем, – начал Вышатич, – но нам нужны определенные обязательства.
– Какие? – спросил Мономах.
– Воровство, творившееся при твоем отце, должно быть прекращено. Я не виню покойного князя, боже упаси, – он был болен и ничего не знал. Но теперь виновные должны быть наказаны, а деньги возвращены в казну.
– Я бы сделал это и без твоего совета, – твердо сказал Мономах.
– Все ложные пени со стороны княжеских судей и сборщиков должны быть отменены, – продолжал Вышатич.
Мономах молча кивнул.
«Они хотят сделать меня боярским князем, – подумал Мономах. – Что же, пусть лишь введут меня в собор святой Софии, а там все равно все будет по-моему».
– Я согласен, – ответил Мономах.
– И ты готов целовать крест святой?
– Да, готов. – Тут же это было проделано.
– Теперь, – сказал Мономах, – я хотел бы спросить: сколько мне еще ждать?
– Дней девять-десять. Я верю тебе, князь Владимир, но не все бояре так к тебе расположены. Я должен уговорить их.
На этом они и разошлись. Мономах доверял Вышатичу не больше, чем тот ему, но думал, что поединок он выиграл.
Между тем происходящее живо обсуждалось в народе. Всеволода ремесленники не то чтобы не любили, но, во всяком случае, не уважали и норовили рассказывать о больном князе веселые байки, высмеивавшие его старческое слабоумие. Все были недовольны воровством и непомерными поборами, все жаждали перемен.
Мономах был для них только сыном своего отца, и видеть князем его никто не хотел. Однако его княжение казалось делом неизбежным.
Тем временем приближался день Антипасхи. Когда Святополк прислал к Вышатичу гонца с посланием о том, что стоит под Киевом и готовится к торжественному въезду в город, Вышатич начал действовать. Его люди распространяли по городу слухи о том, что в Киев въезжает Святополк Изяславич. Народ оживился: в никому не известном Святополке видели долгожданного избавителя, при котором наступит хорошая жизнь.
Двадцать четвертого апреля, как и было рассчитано, Святополк, высокий и худой, въехал в стольный град. Ремесленники встречали его с радостью; особенно покорил туровский князь всех тем, что несколько раз приостанавливал коня и заговаривал с простыми людьми.
