По мнению современников, генерал-прокурорская должность была явно не по Обольянинову. При недостатке ума и ничтожном образовании он, возможно, и мог быть «хорошим батальонным или полковым комиссаром», но с приходом его в прокуратуру «дела пошли хуже прежнего; произвол водворился окончательно и над людьми, и в деловых решениях. Генерал-прокурор слепо исполнял все полученные повеления и никогда не возражал». Отсутствие у Петра Хрисанфовича образования сказывалось во всем: бумаги были написаны с такими грубыми ошибками, что их, по свидетельству современников, «неприлично было хранить в архиве». Он коверкал многие слова и названия, с сослуживцами был груб и часто ругал их, не стесняясь в выражениях. С первых же дней генерал-прокурор своим «бешеным нравом» привел в трепет всю подчиненную ему сенатскую канцелярию. О «площадных» ругательствах Обольянинова в столице только и говорили.

Несмотря на свой вспыльчивый и невоздержанный нрав, Обольянинов отлично разбирался в людях, ценил и всячески выделял талантливых сотрудников и покровительствовал им, даже идя против воли императора. Когда по указанию Павла I все чиновники Сенатской канцелярии, служившие при Екатерине II, подлежали увольнению, он сумел отстоять М. М. Сперанского, который благодаря своему уму, энциклопедическим знаниям и изысканным манерам сразу же пришелся по душе грозному Обольянинову. Однажды, когда Обольянинов по делам приехал в Гатчину вместе со Сперанским, император, увидев их, рассвирепел: «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!» Но Петр Хрисанфович сумел добиться от государя, чтобы Сперанского не увольняли со службы. Под давлением генерал-прокурора Павел I даже наградил Сперанского одним из высших российских орденов.

П. X. Обольянинов пользовался полным доверием Павла I. Своей близостью к монарху он вызывал трепет у самых высоких сановников. К его дому непрерывно подъезжали экипажи: сенаторы приезжали с докладами, от него ждали милостей. В его дом наведывались даже великие князья Александр и Константин. По словам одного из современников, Д. Б. Мертваго, «с каждым днем становясь сильнее, Обольянинов вскоре уподобился великому визирю. Все лично имевшие доклад у государя получили приказания присылать свои представления через генерал-прокурора и были принуждены объясняться по всем делам с Обольяниновым, соображаться с его мнением или, лучше сказать, с его приказанием, которое казалось всем волею царя».

Обольянинов был на редкость непримирим к подношениям. Когда некая Угриновичева вместе с прошением по делу прислала генерал-губернатору карманную книжку, расшитую шелком, он направил ее прошение и подарок генерал-губернатору Эртелю и попросил возвратить их заявительнице, предупредив, чтобы она впредь воздержалась «от неприличной переписки и дерзкой посылки подарка».

Время царствования Павла I было очень тяжелым. В обществе усилилась подозрительность, репрессии приняли еще более зловещий характер. По поручению императора генерал-прокурор Обольянинов, в руках которого находилась ненавистная всем Тайная экспедиция, организовывал слежки даже за самыми высшими сановниками, заподозренными в чем-нибудь предосудительном. «Время было самое ужасное, – писал современник, – государь был на многих в подозрении. Знатных сановников почти ежедневно отставляли от службы и ссылали на житье в деревни». В частности, Павел I санкционировал «наблюдение за поведением» сына знаменитого фельдмаршала – Николаем Румянцевым, за бывшими своими фаворитами – князьями Алексеем и Александром Куракиными, графами Кириллом и Андреем Разумовскими, князем Голицыным и другими лицами.

Много шума вызвало дело лифляндского пастора Ф. Зейдера, в библиотеке которого оказалась запрещенная книга Лафонтена «Вестник любви». По доносу библиотеку опечатали, а пастора отправили в Петербург и после допроса заключили в Петропавловскую крепость. Вскоре был вынесен приговор – «наказав телесно, сослать в Нерчинск на работу». Обольянинова в связи с делом Зейдера возненавидели еще больше.

Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора. Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.

11 марта 1801 года, в ночь убийства Павла I, Обольянинов был арестован в своем доме. Зная переменчивый нрав государя, он решил, что все происходит по его повелению. Когда его привели в ордонанс-гауз, он лег и уснул… На рассвете ему объявили о кончине государя и отпустили домой. А еще через пять дней указом Александра I отправили в отставку «за болезнью».

Следующие семнадцать лет он жил в своем доме в Москве, не занимаясь ни государственной, ни общественной деятельностью. Затем московские дворяне избрали его своим предводителем. Впоследствии он еще дважды удостаивался этой чести, но в 1828 году, когда его хотели избрать на четвертый срок, категорически отказался. После 14 декабря 1825 года Обольянинов проявил известное мужество, на которое тогда осмеливались немногие: он смело ходатайствовал о смягчении участи декабриста князя Е. П. Оболенского, приговоренного к смертной казни, – и казнь заменили каторжными работами.

П. X. Обольянинов был женат на Анне Александровне, урожденной Ермолаевой.

Последние годы своей жизни Петр Хрисанфович провел в селе Толожня Новоторжокского уезда Тверской губернии, где и скончался 22 сентября 1841 года на девяностом году от рождения. Погребли его при местной приходской церкви.

Иван Логгинович, отпрыск дворянского рода Горемыкиных, уходящего своими корнями в XVII век, родился 27 октября 1839 года в Новгородской губернии. Сначала родители дали ему хорошее домашнее образование, а затем устроили в Императорское училище правоведения, из которого он был выпущен в 1860 году и определен на службу в канцелярию первого департамента Правительствующего сената с чином титулярного советника. Карьера молодого чиновника начинается удачно – спустя несколько месяцев его назначают младшим, а в июле 1861 года – старшим помощником секретаря. В июне 1862 года Горемыкин был причислен к Министерству юстиции, а в ноябре следующего года командирован в канцелярию новгородского губернского прокурора. Однако надолго задержаться в Новгороде ему не пришлось – в марте 1864 года его переводят на службу в Царство Польское, где вначале назначают членом калишской комиссии по крестьянским делам, затем исполняющим должность комиссара и, наконец, 20 ноября 1864 года – комиссаром этой же комиссии. С февраля 1865 года Горемыкин – товарищ председателя седлецкой комиссии по крестьянским делам, а со следующего года уже исполняет должность полоцкого вице-губернатора. Не заставила себя ждать и первая награда – в августе 1865 года Иван Аоггинович получает орден Святой Анны II степени.

Будучи трудолюбивым и исполнительным чиновником, хорошо разбираясь в законах, Горемыкин быстро проходит одну ступень служебной лестницы за другой. В январе 1867 года его утверждают в должности полоцкого вице-губернатора, но в декабре того же года он уже уволен «по прошению» и причислен к канцелярии наместника Царства Польского. Через полгода оставляет и эту должность и переходит в Министерство внутренних дел, где назначается келецким вице-губернатором.

Близко соприкасаясь с крестьянским вопросом, к тому же обладая хорошими аналитическими способностями, Горемыкин собрал и систематизировал обширный материал, на основе которого написал книгу «Очерки истории крестьян в Польше» (1869 год). Печать сразу же отреагировала благожелательными отзывами – в «Библиографе», «Вестнике Европы», «Санкт-Петербургских ведомостях». Возможно, общественный интерес к этой проблеме сыграл не последнюю роль в награждении его серебряной медалью за деятельность по «устройству крестьян в Царстве Польском», которую он получил в июле 1866 года. Но его деятельность имела и обратную сторону – чуть раньше он удостоился и другой «почетной» медали – за «усмирение польского мятежа 1863–1864 гг». Карьера Горемыкина складывается весьма успешно, и в ноябре 1869 года он становится коллежским советником.