– А с этим у них… – Вебер стукнул себя пальцем в лоб, – полный порядок?

– Абсолютно. Заняты научной работой – большинство из них имеют отношение к институтам по мерзлотоведению и гляциологии. Уравновешенны и спокойны, продолжают надеяться на скорое выздоровление. Даже чувство юмора в норме.

– Ладно хоть так… А медики что говорят?

– Разное говорят… Но тоже надеются. Работают в поте лица. Одни говорят, что вирус не наш, не земной, другие подозревают мутацию вируса гриппа… В общем, теперь на «Энорисе» целый научно-исследовательский комплекс. На двести больных гляциологов столько же, если не больше, врачей. Молодые дерзкие микробиологи готовы на все, лишь бы попасть на «Энорис». По счастью, излишняя дерзость сегодня не очень в почете.

– Охрана надежная?

– О, будь спокоен! И самое парадоксальное то, что наш респектабельный гуманизм здесь не терпит почти никакого урона. Ведь жить на Земле узникам этой тюрьмы физически неудобно. Им, беднягам, нужна невесомость.

– Прямо как в цирке… – Вебер качнул головой. – Синюки, барабаны. Орбитальные паралитики… На Земле становится слишком весело, а?

– Похоже, Мартин, скоро нам будет еще веселее.

– Ты серьезно так думаешь?

– Будем считать, что это продукт моего остроумия. На всякий случай, однако, нам не мешало бы пополнить запасы стекла и бетона. Сколько там у нас не занятых еще оранжерейных спутников типа «Энорис»?

– Где же, по-твоему, выход?

– Ценишь, значит, мое остроумие. Спасибо. Но лично я не знаю, где выход. И пока не знаю никого, кто знал бы.

– Но если это действительно так, то… То как будет дальше?

– Как в цирке, – рассеянно ответил Фрэнк. – Ведь сам говоришь: освоение Внеземелья идет полным ходом. Все правильно, так оно и есть. Человек шагает по соседним планетам или зондирует их с планетарных орбит. Чего же удивляться, если у нас на Земле ковыляют синие синюки, а в небесах болтаются эластичные паралитики? Мы осваиваем Внеземелье – Внеземелье мало-помалу осваивает нас. А почему бы и нет? Обратная связь.

Тишину операторской нарушил мелодичный писк. Фрэнк насторожился и поискал глазами звуковую колонку спикера внутренней информации.

– Внимание! – произнес женский голос. Писк прекратился. Кокетливо растягивая слоги, голос вещал: – Всем участникам операции «Черный след» объявлен сбор в инструкторском холле второго отдела. Повторяю…

– Это меня, – сказал Фрэнк, вздохнул и поднялся.

– Сядь, – сказал Вебер. – Любопытное дельце?

– Что?

– «Черный след».

– Не знаю.

– Я кое-что слышал…

– Что именно и от кого?

– Ну… это не важно.

– Не важно – помалкивай. Где тут выход на лифт?

– Сядь, я сказал. Поедешь с комфортом.

Фрэнк сел. Вебер мрачно посоветовал:

– Подними подлокотник.

Фрэнк приподнял, обнаружил миниатюрный кнопочный пульт.

– Тебе на семнадцатый?

– Да.

– Ну и чего копаешься? Ищи кнопку с цифрой семнадцать. Сначала нажми белую клавишу. Стой! Скажи мне одно… Это очень опасно для парней, которые там?.. – Вебер покрутил пальцем над головой, имея в виду, очевидно, весь контингент работников Внеземелья.

– Я сказал, что не знаю. – Фрэнк надавил клавишу. Пунктир красных огней сдвинулся в сторону, кресло тронулось и покатило в темную нишу. – Всего хорошего, Мартин. Встретишь Эгула, не забудь угостить его пивом!

– Ладно, отчаливай.

На семнадцатом этаже Фрэнк вышел из лифта и увидел широкую спину Барнета Лангера, который удалялся по коридору, наклонив голову вперед, будто намереваясь таранить лбом одному ему заметную преграду, – эта его манера ходить всегда вызывала у встречных прохожих легкое замешательство.

– Салют, Барни! – окликнул Фрэнк.

Лангер живо обернулся, помахал рукой.

– Ого, ты пользуешься персональным лифтом Вебера! Премия за полигон?

– Нет. В качестве премии Вебер водил меня за кулисы.

– Впервые слышу такое от рядового реалигента.

– Почему рядового? Теперь я в фаворе у старика.

– Ах вот даже как!..

Они поравнялись.

– Тебе удалось нащупать у Вебера слабую точку? – осведомился Лангер.

– Две. Первая – полигон, понятно. Старик спит и видит, как бы устроить нам пакость позамысловатее. Мне он устроил темный водоворот, и я в запале неосторожно подкинул ему идею запустить в бассейн живых аллигаторов…

– Мой полигон послезавтра, – задумчиво сообщил Лангер. – Под кодовым названием «Дичь». Если вместо вальдшнепа мне придется иметь дело с живым аллигатором, я с тобой рассчитаюсь.

– Мой полигон был под названием «Поплавок». Нанырялся и наплавался до обалдения. Думаю, роль вальдшнепа придется исполнить тебе самому.

– Ну хорошо… – Лангер взял Фрэнка под руку и заставил сбавить шаг. – Вторая слабая точка Вебера?

– Жгучая любознательность.

– Ты меня развеселил!

– И тем не менее… Боюсь, я в этом смысле надолго испортил ему настроение.

– И поделом. Ему не следует совать свой нос выше нулевого этажа.

– Но мне его жаль. Он начинает подозревать, что с помощью средневековых цепей, ржавых ферм и современных огнетушителей моделировать варианты «космических неожиданностей» ему не под силу. Это гложет его… Вбил себе в голову, что обычных тренировок нам недостаточно. Ищет для полигонов некий универсум, посредством которого надеется привить нашему брату иммунитет против любых – любых! – сюрпризов Внеземелья. У меня духу не хватило сказать ему прямо, что задача неразрешима в принципе…

– Стоп! – сказал Лангер и действительно остановился. – В упаковке из умонастроения Вебера ты, кажется, преподносишь мне собственную мораль?

На мгновение у Фрэнка перехватило горло от ярости. Не против Лангера, нет. Скорее по поводу заколдованного круга мнимых двусмысленностей, в котором Фрэнк все чаще и чаще себя ощущал, когда в разговорах с коллегами вольно или невольно касался того, что его в последнее время тревожило. Он тоже остановился, взглядом окинул – сверху вниз – массивную фигуру товарища. Вспышка гнева угасла.

– Ну и что? – уже совершенно бесстрастно спросил он.

– Ничего. – Лангер заговорщически подмигнул. – Превосходный ты парень, вот что. Но как только ты принимаешься философствовать, у меня почему-то свербит в носу и возникает иллюзия умственного переутомления.

– Да, это у тебя не совсем нормально… Впрочем, надо же тебе с чего-то начинать.

Они стояли друг против друга, загораживая проход. Но, кроме них, никого в коридоре не было. Далеко в коридорную перспективу уходили матово-белые светящиеся полосы люминесцентного пластика вдоль стен и вдоль потолочных карнизов. Стены казались сплошными, о местонахождении дверей можно было лишь догадываться по вмонтированным в стены символическим фигуркам из нержавеющей стали; фигурки больше походили на украшения, хотя служили главным образом для кодового обозначения отделов. Прямолинейный коридор был только в этом крыле Управления, и только здесь, на семнадцатом этаже, крыло просматривалось насквозь.

– Я знаю, что у тебя на уме. – Лангер сочувственно ткнул товарища кулаком в плечо. – Космос, дескать, щедр на сюрпризы, разбираться в которых с помощью лучеметов нехорошо, неэтично…

– Прежде всего непрактично, – вяло огрызнулся Фрэнк.

– Когда мы брали банду Меира Шлокера, это было практично, – напомнил Лангер. Он похлопал себя по шее в том месте, где розовел шрам от ожога. – Это было практично, потому что никто из бандитского экипажа «Черной жемчужины» не умел стрелять в условиях перегрузок так, как умеем мы. Даже сам Шлокер. Я выхватил бластер на четверть секунды раньше, чем это успел сделать он. – Лангер широко улыбнулся.

– Между прочим, – заметил Фрэнк, – наша контора называется «Западный филиал Международного управления космической безопасности и охраны правопорядка».

– Это так же верно, как то, что меня зовут Барнет Лангер. А тебя Фрэнк Полинг. А нашего шефа…

– Космической безопасности, Барни! Безопасность по отношению к неожиданностям Внеземелья! Я плохо знаю «дело Шлокера», но абсолютно убежден, что ликвидация банды на «Черной жемчужине» – это чистейшей воды акция по охране правопорядка!