В тот год эта популяция понесла колоссальные потери – вдобавок ко львам, погибшим в Северном Трансваале, на западной границе заповедника, соприкасавшейся с территорией скотоводческих ферм и не обнесенной непроницаемым для львов забором, погибли самец, а затем самка с двумя детенышами (позже я видел их шкуры, «украшавшие» стены усадьбы одного из фермеров). Затем нам сообщили, что застрелены еще две львицы. Близ отдаленной северозападной границы были найдены жалкие останки молодого самца. Судя по всему, он умирал долго и мучительно – то ли попавшись в капкан, то ли от пулевого ранения в ногу. И наконец, в том же году исчез легендарный лев Темный, возглавлявший прайд Нижней Маджале в течение десяти лет. Исчезновение его до сих пор окутано тайной.
Время от времени мы с Джулией наезжали в небольшой южноафриканский городок Мессину для закупки запчастей, горючего и продуктов. По дороге нам приходилось проезжать через ворота той самой фермы, где был застрелен Батиан. Когда мы в первый раз после его гибели оказались здесь, нам обоим сделалось тяжко, как никогда.
Предыдущие несколько недель были для нас настоящим кошмаром. Возвращаясь назад в лагерь, я по привычке искал его следы на тропах копытных животных, где он так любил охотиться. В первые дни после его смерти было странно и больно видеть старые следы, отпечатавшиеся на мягкой почве или на дне пересохшей реки. Батиан составлял такую важную часть нашей жизни, что мы были почти убеждены: он не мертв, он вот-вот появится в лагере – счастливый, добродушный и милый, как прежде. Да, ветер постепенно сотрет последние следы его лап на земле, но из нашей памяти этот золотой юный принц не изгладится никогда. Все пространство вокруг было заполнено напоминавшими о нем звуками и знаками – вот дерево, которое он так любил метить, вот лужайки, где он любил отдыхать, а когда по ночам я просыпался от доносившегося с севера львиного рева, мне представлялось, что это его голос.
В то время мы с Джулией часто обсуждали, как будут реагировать Фьюрейя и Рафики на исчезновение брата. Поймут ли они в какой-то момент, что он никогда больше не придет? Поначалу, посещая наш лагерь, они относились к его отсутствию спокойно: возможно, думали, что он в очередной раз ушел на север на свидание с возлюбленной. Львицы приходили, звали его на своем львином языке и какое-то время ждали ответа, затем обнюхивали дерево, которое он имел обыкновение метить, и шли к бочкам с водой пить. Потом с энтузиазмом приветствовали меня – и снова уходили вдаль. В дикую страну, которая принадлежит им и где каждую из них ждало родное гнездышко и детеныши.
Однажды по возвращении из Мессины мы увидели Рафики у лагерной ограды, и то, что за этим последовало, приподняло мое настроение. Въехав в лагерь, я вышел из машины и отправился за ворота позвать ее. И тут – поверите ли – львица подскочила ко мне, встала на задние лапы, а передние положила мне на плечи, словно заключая в объятия! Джулия не могла оторвать глаз от такого зрелища, но приветственная церемония на этом не закончилась: несколько секунд спустя Рафики встала на все четыре лапы, издала радостный рев и потерлась головой о мои ноги, я же ответил ей нежными словами. Потом я последовал за ней к бочке, где она попила воды, и мы уселись рядом в предвечерней тишине. Глядя на нее, я гадал, о чем она размышляет. Ее глаза сомкнула дрема, но чуткие уши ловили каждый звук, доносившийся издали. Джулия наблюдала за нами из-за ограды, и мне хотелось разгадать ее мысли не меньше, чем мысли львицы.
Когда солнце село, Рафики зевнула несколько раз и принялась умываться, после чего поднялась, потерлась о мои ноги и пошла прочь. Я двинулся за нею. Сначала мы направились вдоль высохшего русла, к могиле Батиана, затем перешли на другой берег, и, когда прошагали еще сотню метров к востоку, она издала особый гортанный звук – сигнал для детенышей, что она рядом и скоро появится. Я остановился, ожидая, что она войдет в самую гущу кустов, где у нее, должно быть, спрятаны львята. Но то, что я увидел, потрясло меня – она легла на полянке возле старой норы земляного волка. И вдруг – я не мог поверить своим глазам – из норы показалась одна голова, затем другая, и вот уже все трое детенышей вылезли наружу, взволнованно приветствуя мамашу. Скрытый от львиных глаз, я любовался этим волшебным зрелищем, едва смея дохнуть. Чуть позже я тихонько вышел из укрытия, улыбнулся на прощание счастливому семейству и побрел к могиле Батиана. Посидев там немного, я поспешил обратно, чтобы до сумерек поспеть в лагерь к Джулии.
То, что Рафики прятала детенышей в волчьей норе, явилось для меня открытием. Я никогда не встречал упоминаний об этом в литературе. Львята обычно хоронятся в гуще кустов, в высокой траве, но – в норе посреди лужайки? Удивительно!
Увиденное мной на следующий день заставило задуматься о том, что ждет два прайда – мой и обитавший южнее – после потери их вожаков – Батиана и Темного. А увидел я одну из последних львиц прайда Нижней Маджале за пределами ее территории, в центре владений, занимаемых моим прайдом, – именно там, где я часто встречал Батиана и его сестричек. Она лежала в тени возле сухого русла Питсани и оглядывалась вокруг, словно кого-то искала. Я хорошо знал эту львицу. Она была далеко не молода, и ее легко было узнать по шишке на могучей шее.
Глядя на нее, я заподозрил, что у нее течка и она ищет Батиана. Ее детенышам последнего помета скоро исполнялось два года, и она оставила их в своих владениях на юге – тело подсказывало ей, что она снова может зачать. Она просидела так целый день, периодически нежно подзывая кого-то. Но все вокруг было пустынно. Отсутствие Батиана ощущалось везде. Это странное чувство – представьте, что изо дня в день вы любуетесь ласкающим взор пейзажем и вдруг в одно прекрасное утро обнаруживаете исчезновение впечатляющей цепи холмов, которая нравилась вам больше всего, отчего картина сразу теряет очарование.
Наблюдая за ней, я подумал, что Близнецы – отцы детенышей Рафики и Фьюрейи – теперь отправятся на юг, к двум прайдам, оставшимся без вожаков. Не причинят ли они зла детенышам моих львиц? В львином мире часто случается, что в случае ухода или гибели вожака новые самцы убивают зачатых от него детенышей. Знают ли Близнецы, что это их дети, или убьют их? Вот такие сложные вопросы приходили мне в голову, пока я наблюдал за львицей, лежавшей на берегу Пицани, – ответить на них могло только время.
В первый раз мы с Джулией заподозрили, что Фьюрейя и Рафики осознают исчезновение Батиана, когда однажды вечером сестрички подошли к ограде лагеря. Я вышел, уселся между ними и, как когда-то Батиан, почти бессознательно начал звать по-львиному:
– У-у-у-вы! У-у-у-вы! У-у-у-вы!
И тут же обе львицы удивленно уставились на меня. Джулия, наблюдавшая эту картину, позже запишет: «Как будто они подумали о Батиане – так внимательно они слушали Гарета. Странно было наблюдать эту сцену. Теперь Гарет стал у них за вожака прайда».
Несколько дней спустя Джулия вновь стала свидетельницей необычной сцены. Ранним вечером я услышал невдалеке от лагеря мягкое призывное завывание обеих львиц и вышел за ворота, ожидая их появления. А вот и они – пришли меня поприветствовать, требуя моего внимания и даже ревнуя из-за этого друг к другу. Потом они бросили взгляд на Джулию, стоявшую поблизости за оградой лагеря, и вдруг обе замерли на месте, уставившись в одну точку слева от нее. Мы с Джулией переглянулись и тоже посмотрели туда, куда были устремлены их взоры, но ничего не увидели – только след от машины и стену нашей хижины-столовой. Львицы же по-прежнему смотрели в одну точку, причем не тем удивленным взглядом, какой бывает у них, когда они наблюдают что-то необычное, и не напряженным, как во время охоты, а открыто и искренне, будто перед ними не враг и не добыча, а что-то нейтральное и знакомое. Они видели то, чего наши чувства постичь не могли; но мы с Джулией подумали об одном и том же. Затем они – куда медленнее, чем в прошлый раз, словно их занимало что-то важное, – поприветствовали меня, время от времени вновь обращая свой взор к некоей таинственной точке.
