Конечно, выводы делать было еще рано. После похорон мне пришлось писать докладную записку сержанту полиции Тау. В ней я не упоминал о своем предположении, будто причиной смерти Исаака мог быть злой умысел, а просто изложил суждения (которые уже излагал выше), почему – исходя из того, что мне говорили, – мои львы могли напасть на Исаака.

Записка привела только к тому, что дело закрыли. По иронии судьбы, я сам способствовал прекращению разработок других версий случившегося. Через несколько недель все изменилось, но об этом я расскажу позже.

Странно, что Фьюрейю, которую называли ручной, именно в силу этого признали опасной для человека. Словарь Коллинза дает такое определение слову «ручной»: «не дикий, одомашненный; покорный». Впоследствии заместитель директора Департамента охраны дикой природы и национальных парков так и поставил вопрос: коли она ручная, с чего бы ей быть опасной для человека?

В этот момент и властями и мной был опущен важнейший для расследования момент. В своем пресс-релизе управляющий подчеркивал, что «Исаак был страстным натуралистом, горячо любил и превосходно знал дикую фауну и флору. Он был лучшим членом нашей команды». В этом у меня не было ни тени сомнения. Исаак знал, что львы держатся поблизости от лагеря. Позже его брат сказал мне, что они с Исааком наблюдали их перед самым закатом. К тому же известно, что за два предыдущих дня они дважды успешно поохотились и, следовательно, вряд ли были на грани гибели от голода.

К слову сказать, туалет в лагере был. Принимая все это во внимание, зададимся вопросом: почему опытный натуралист пошел в кусты, да еще без оружия и фонаря, заведомо зная, что львы неподалеку? Если все так и было, не противоречит ли это заявлению управляющего, будто «он был лучшим членом нашей команды»? Не думаю, чтобы это утверждение подлежало сомнению, поскольку не верю, что причиной смерти Исаака действительно были львы.

3 января 1980 года Джой Адамсон была найдена мертвой на дороге близ своего лагеря в заповеднике Шаба. Ее грудь, голова и руки были изранены, и первоначально предполагалось, что на нее напал лев. Но проведенное перед кремацией патологоанатомическое исследование показало, что Джой погибла не от зубов и когтей льва, а от ножа подлого убийцы.

Утром 6 сентября 1988 года в заповеднике Масаи-Мара исчезла молодая англичанка Джулия Уорд. Через несколько дней были найдены ее останки. Причиной смерти считали львов, леопардов или стаю гиен. Расследование, проведенное ее отцом частным образом, прояснило многое, в том числе то, что останки были облиты горючим и подожжены. В свою очередь, кенийским властям пришлось отказаться от заявления, будто в ее смерти виновны дикие звери. Личности убийц так и не были установлены, но едва ли можно сомневаться, что это – дело рук человека.

Значит, Фьюрейя, Сала и Тана могли быть казнены за преступление, которого не совершали? По мере развития событий читатель поймет, почему на этот вопрос я отвечаю утвердительно. В Африке, как и в любом другом месте, смерть человека нередко скрывает правду. Животных потому так легко, так огульно обвиняют в смерти людей, что они не могут рассказать все, как было. Вот и человек уносит с собой в могилу истину. Часто – по причине того, что слишком много знает. Но правда в силах восстать из могилы, и в конце концов Время обязательно ее узнает.

Нас с Джулией представили семье покойного. Мы постарались выразить наши искренние соболезнования и в ответ услышали, что никто не обвиняет меня в содеянном львами – если они это действительно совершили. Мне сказали, чтобы я не винил себя – ведь не всегда за преступления сына ответственность должен нести отец. Я был глубоко тронут, и в памяти у меня всплыли строчки Френсиса Ннаггенды:

Тут я не смог сдержать слез. Зарыдал я, зарыдала Джулия, зарыдали члены семьи Исаака. Питер сидел в противоположной стороне комнаты. Видя, как я пытаюсь взять себя в руки, он сказал:

– Не надо, Гарет, не сдерживай себя. Никто не осудит.

Я переживал потерю, понесенную этой семьей, как они переживали мою. Мы вышли из комнаты. Никогда не забуду женщин и детей – членов семьи покойного. Затем мы с Джулией в сопровождении Альфеуса поехали в лагерь. Ехали мы молча.

Как – то ночью Рафики, влекомая интуицией, направилась туда, где свершилась казнь. Позади нее шагал Нелион; он наверняка видел мерцающие невдалеке огни лагеря и, очевидно, терялся в догадках, что так влечет его подругу к человеческому обиталищу. А если понимал?… Два дня спустя мне сообщили, что там, где пролилась кровь моих любимцев, обнаружены следы львицы и молодого самца.

В это время Джулии со мной не было – она поехала к заболевшей матери в Йоханнесбург. Однажды вечером, будучи в лагере один-одинешенек, я услышал с западной стороны ограды львиный рык. Это была Рафики. Я отправился к ней, по-прежнему полагая, что она еще не знает о потере. Я гнал прочь скорбные мысли и старался вспоминать только хорошее – как, собственно, пытался делать всегда, когда она приходила ко мне. Я не хотел, чтобы ей передавались мои тягостные чувства и смутные ощущения.

Но едва только она прильнула ко мне головой и громко застонала, мне стало ясно, что ей все известно. Когда я попытался успокоить ее, меня с новой силой полоснули тоска и боль. Примерно так же она реагировала на мое неминуемое расставание с «Таваной», только теперь ее чувства были глубже и безысходное. Она стала появляться ежедневно перед заходом солнца и плакала, как и в первый вечер, – иногда чуть меньше, иногда чуть горше. Я попытался забыть о своей тоске, чтобы утишить ее боль. К тому же размышления о том, что же в действительности произошло в ночь на 29 октября, отвлекали меня от переживаний.

В те дни скорби я обычно просыпался на восходе солнца и всякий раз заставал Рафики спящей по другую сторону ограды напротив моей палатки. Я старался вставать так, чтобы не разбудить ее, потому что, проснувшись, она неизменно начинала свой жалобный плач. Видимо, боль отступала только в часы покоя, а наутро вспыхивала с новой силой.

Не знаю, где в это время был Нелион. Может быть, Рафики хотелось побыть только со мной. Но время шло, и вот уже она стала появляться не каждый вечер. Значит, все больше времени проводит с ним. Спасибо, что Бог послал ей такого рыцаря. Прошли еще недели, и во чреве ее снова затеплилась жизнь.

Но еще прежде, чем она успела зачать, я начал борьбу не на жизнь, а на смерть за ее право жить на этих землях. Теперь я сражался и за судьбу ее нерожденных детенышей. Помню, много месяцев назад, сидя у поминальной пирамидки на могиле Батиана, я смотрел на натоптанные вокруг следы предыдущего помета Рафики (в том числе и Салы) и позже сделал такую запись:

«Я глядел в будущее. Будущее, в котором будут жить львы – и эти львята, и их еще не рожденные дети. Я так нуждался в мужестве, чтобы продолжать свою работу со львами, и этому мужеству научил меня мой великолепный лев, которого звали Батиан. Теперь мне как никогда нужно было черпать у него мужество. Во имя Рафики и ее будущего потомства».