Однажды вечером, – писал Джордж, – мы увидели восседавшую на скале величественную львицу, обозревавшую окрестные равнины. Она была вылеплена светом заходящего солнца и казалась частью гранитной скалы, на которой лежала. Я задумался – сколько же львов возлежало на той же самой скале за бесчисленные века, прошедшие с тех пор, когда человеческая раса еще находилась в колыбели. Размышляя об этом, я поймал себя на мысли – как же цивилизованный человек, тратя несметные сокровища на сбережение старинных зданий и произведений искусства, сотворенных рукой человека, уничтожает существа, которые являют собою воплощение бессмертной красоты и изящества? И делает он это лишь ради похвальбы доблестью, достигаемой с помощью оружия, созданного человеком для убийства человека, или ради шкуры, которой он украшает свое лишенное красоты жилище. У меня перед глазами – многочисленные стада диких созданий, сметенных прогрессом с этих необъятных долин; точно так же они исчезли и в других землях и странах, а место их заняли стада вырождающегося домашнего скота. Тягостное видение!…
Через двадцать лет после публикации этих строк я так написал об одном из своих львов, убитом и выставленном в лавке чучельника:
Его морда застыла в пугающем оскале, его тело замерло в неестественной позе. Цена всему – три тысячи рэндов. Если оболочку льва еще можно оценить, то живой лев не стоит, как видно, ничего. Не странно ли, что шедевр, сотворенный человеком, например античная скульптура, почитается им как священная реликвия, а лев – шедевр, сотворенный природой гораздо раньше, чем человеческая раса, – уничтожается потехи ради? Не странно ли ведут себя иные люди?
Толчком к моей первой встрече с Джорджем послужил разговор с другом в начале 1988 года. В то время я был занят сбором материала для своей второй книги Там, где бродили львы. Этой работой я хотел проиллюстрировать в массе не признаваемый факт, что лев и Африканский континент остановились перед угрожающей дилеммой. Я проехал свыше двадцати двух тысяч километров по диким землям юга Африки и остановился в Йоханнесбурге, чтобы обдумать заключительную часть своего проекта. Мой друг предложил мне связаться с Джорджем и встретиться с ним, ибо знал о страстных чувствах, которые я питал ко львам, и глубокой обеспокоенности их будущим в сегодняшней Африке. По его мнению, я мог бы свободно и непринужденно поговорить с Джорджем обо всем, что касается царя зверей.
Вдохновленный этим предложением, я подумал, что финальная глава книги должна быть посвящена иной Африке, чем та, по которой я в течение шести месяцев проехал столько миль. Я решил, что напишу о старой, быстро уходящей Африке – Африке Джорджа Адамсона.
В письме к Джорджу я рассказал о своей работе со львами и поинтересовался, могу ли нанести ему визит. Через некоторое время он ответил, что охотно примет меня у себя в лагере и желает узнать как можно больше о моей работе. Спустя несколько недель я послал Джорджу через своих друзей в Найроби весточку о том, что прибуду к нему в июне 1988 года.
Взяв с собой в спутницы Джейн Хантер, которая помогала мне в осуществлении моего проекта, я вылетел в Найроби. Проведя несколько мимолетных, но волшебных дней в Масаи-Мара, мы наняли джип сузуки и утром, вооружившись написанными от руки разъяснениями, как доехать до Коры, тронулись в путь.
Через пять часов после выезда из Найроби мы достигли южной границы заповедника Кора. Первое впечатление оказалось шокирующим: иссохшая земля с почти выщипанной травой, лишь редкие сухие пучки кое-где пробиваются из выжженной солнцем почвы. Я знал, что по этой территории проходят кочевые племена сомалийцев со стадами верблюдов, коров и коз, но и представить себе не мог, что изголодавшийся скот может принести такой страшный и ощутимый вред.
Проезжая по этому глухому и беззащитному заповеднику, я думал о том, как же печально, что человек, посвятивший свою жизнь дикой природе, теперь, на склоне лет, живет на земле, где разрушающее воздействие людей особенно бросается в глаза!
Уже вечерело, когда мы достигли Кампи-иа-Симба, где жил Джордж. Лагерь, окруженный прочной оградой от львов, казался безмолвным и пустынным. Тихо вышел кто-то из работников Джорджа и открыл нам ворота. Я въехал на территорию лагеря, испытывая легкое беспокойство. Мы припарковали машину, и работник повел нас к большой группе построек, крытых пальмовыми листьями. Внезапно я увидел через щель в пальмовой крыше копну седых волос и профиль человека, в котором безошибочно узнал Джорджа Адамсона.
Мы подошли к хижине, и тут появился сам Джордж. На нем были зеленые шорты, на ногах – кожаные сандалии. Сперва он глянул на нас с Джейн с некоторым удивлением, и я несколько церемонно представил себя и ее. Тут Джордж улыбнулся, его лицо преобразилось, и, когда в глазах его блеснули искорки, нам стало легче.
– Да, да, – сказал он, – я вспомнил о вашем письме. Не хотите ли чаю?
Тут из хижины-столовой показалась еще одна фигура, и Джордж представил нам Маргот Хенке, давнишнюю их с Джой подругу, приехавшую в лагерь погостить.
Мы расселись за столом, и разговор, конечно же, зашел о львах. Никогда не забуду, какой интерес Джордж проявил к моей книге Плач по львам, которую я ему привез. Я подробнее рассказал о своей работе со львами Ботсваны и посетовал на браконьерство. Джордж слушал, хмуря брови и уныло покачивая головой.
– Боже мой, – бормотал он, горюя о моих львах, как о своих собственных. Его переживания были вполне понятны – ведь речь шла о животных, о которых он так пекся.
Вскоре разговор в хижине-столовой перешел в диалог между мной и Джорджем, а Джейн и Маргот оставалось лишь слушать наши дискуссии. Солнце уже село за горизонт, воздух наполнился звуками ночной Африки – писком летучих мышей и монотонным пением сверчков, – а разговор все продолжался. Джордж отвечал на мои вопросы и, в свою очередь, дотошно выспрашивал о львах Ботсваны, сверяя мои суждения о поведении львов с собственными. Наступила ночь, а он открывал мне все новые секреты своих отношений со львами длиной в целую жизнь.
Встреча с Джорджем подтвердила, что мой друг оказался прав – это был приятный и полезный опыт. Впервые в жизни я свободно и откровенно говорил о львах, не опасаясь губительного скептицизма зашоренного или недоверчивого собеседника-ученого.
После скромного ужина – суп с поджаренными хлебцами – Джейн и Маргот отправились спать, а мы с Джорджем перешли к подробному обсуждению таких животрепещущих тем, как телепатия между львами и возможное существование подобной связи между человеком и львом. Джордж слушал как завороженный, когда я рассказывал о своих сверхъестественным образом произошедших встречах со старым львом-вожаком по имени Темный в северовосточном Тули. Эти встречи как бы подтверждали мысль о том, что форма телепатического взаимопонимания и связи между человеком и львом все-таки существует.
Я поведал Джорджу, как полтора года назад, когда я собирался покинуть северо-восток Тули и засесть за Плач по львам, я странным образом встретился с Темным. Однажды утром, обходя заповедник, я наткнулся на его следы и пошел по ним, как делал почти каждую неделю на протяжении четырех лет, но в этот раз я впервые почувствовал недоброе. Я двинулся через пересохшее русло реки, сквозь темную толщу растущих по его берегам кустов, пока час спустя следы наконец не привели меня к широкой пойме. Я продолжал идти дальше, но предчувствие чего-то нехорошего не отпускало меня. Уже наполовину перейдя пойму, я решил возвратиться к машине и поехать по следу, а не идти пешком. Но стоило мне вернуться на несколько шагов назад, как я услышал вдали треск ломающихся веток. Я повернулся и увидел, как из кустов выскочил Темный и бросился ко мне – он скакал длинными прыжками, с оскаленной пастью.
Я сказал Джорджу, что первым охватившим меня в тот момент чувством был не страх, а гнев – какая муха его укусила, с чего он так странно себя ведет? Лев, которого я очень хорошо знал и не боялся, несся на меня с намерением покалечить или убить, и я вскинул ружье. Когда между нами оставалось каких-нибудь двадцать ярдов, я выстрелил в воздух, моля Бога, чтобы хоть это заставило его отступить. Темный подпрыгнул, кинулся к невысоким кустам акации и с хриплым ревом исчез в их гуще.
