Короче говоря, вы не можете ответить на мой вопрос, несмотря на то, что он показался вам чрезвычайно простым.

Если теперь вновь вернуться от русского языка к языку химическому, то можно позволить себе следующее сравнение: слово — это формула, буква — это атом, порядок букв в слове — это порядок расположения атомов в веществе, то есть его строение. А смысл слова — это свойство вещества.

Так вот, до Бутлерова химики знали смысл слов, они даже знали, из каких букв это слово построено, но они не ведали, что его можно изобразить так, что порядок будет передавать точный смысл.

Иными словами, они не верили, что химическое строение может отражать свойства вещества.

Бутлеров первым из ученых ввел специальный термин для обозначения взаимной связи между атомами — “структура”. Он первым показал, что именно структура в сочетании с составом вещества и определяет его физические и химические свойства. Эти закономерности получили название “структурная теория строения органических соединений Бутлерова”.

И когда сегодня на уроках химии вы рисуете на доске структурную формулу какого-нибудь органического соединения, соединяя атомы между собой черточками, вы, может быть и не зная этого, пользуетесь теорией Бутлерова. И если вы ошибаетесь в своем химическом рисунке, если нечаянно меняете местами атомы в молекуле, перед вами уже другое вещество, с другими свойствами. Ибо, по теории Бутлерова, каждому веществу соответствует единственная структурная формула.

Например, структурная формула натурального каучука выглядит так:

А если поменять местами атом водорода и группу CH3 , то это уже будет не каучук, а гуттаперча:

Все эти рассуждения покажутся вам слишком отвлеченными, может быть, даже несколько скучными. Вас, очевидно, так и подмывает спросить: “Ну и что? Что дает эта теория строения лично мне, вот, например, мне, Васе Петрову, ученику шестого класса “Б”, в настоящий момент читающему эту книгу в коридоре, куда меня выставили за то, что я стрелял из рогатки?”

Лично тебе, Вася, она дала возможность читать в настоящий момент эту книгу в коридоре; ибо если теории не было бы, то у тебя не было бы и рогатки, и, следовательно, сидеть бы тебе сейчас на уроке истории и ждать вызова к доске. Так что, как видишь, она тебе дала не так уж мало.

Теперь, насколько я понимаю, тебя, Вася, интересует: какая же связь между теорией строения, которую создал Александр Михайлович Бутлеров, и рогаткой, которую создал лично ты из старой велосипедной камеры и которую лично у тебя отобрала учительница?

А вот какая.

Велосипедная шина сделана из синтетического каучука на шинном заводе. Каучук привезли туда с химического завода. Там его синтезировали из газа. Запустили в аппарат короткие молекулы газа, и в нем под действием различных веществ и температуры они соединились в длинные молекулы — получился каучук. Но завода этого раньше не было, его построили. Сооружали его строители и монтажники по чертежам, которые прислали им проектировщики. Однако проектировщики не сами же придумали, что из чего будут здесь получать. Им выдали задание химики-исследователи. Вот теперь, наконец, мы добрались до начала эстафеты. Значит, первое слово сказали исследователи. А им кто сказал? А никто. Они сами всё придумали.

Перед ними была поставлена задача: надо синтезировать каучук для велосипедных камер. Сели они за стол, взяли бумагу и карандаш, стали прикидывать, каким же должен быть этот каучук. Прежде всего эластичным, чтобы камеру можно было надувать. Еще этот каучук не должен пропускать воздух. И быть прочным.

И стали они рисовать на бумаге формулы разных известных синтетических каучуков — какой больше подойдет. Заметьте: не синтезировали различные каучуки и смотрели, как они себя ведут, а рисовали их на бумаге. И этого было достаточно, чтобы представить себе их поведение в велосипедной камере. Нарисовали один — не подходит: прочный, но плохо растягивается. Нарисовали другой — должен хорошо растягиваться, но слаб. Нарисовали третий — все ничего, да очень дорог. Решили новый сделать, специально для этого случая. Написали реакцию, как его получить, нарисовали, как он должен быть построен, прикинули, исходя из того, что получилось, его свойства. Вроде хорошие свойства. Ну что ж, можно пробовать.

И когда после многих месяцев исследований химикам удалось получить первый кусочек этого каучука, он обладал всеми теми свойствами, которые были ему заданы наперед.

И когда они докладывали об этом на Ученом совете, они, конечно, не говорили, что их исследование стало возможным лишь благодаря существованию теории строения Бутлерова, хотя это именно так, — не говорили, потому что это знают все химики.

Но поскольку вы не химики, я вам скажу то, что они обычно не говорят: это исследование, впрочем как и большинство других, действительно стало возможным лишь благодаря существованию теории строения органических соединений, созданной сто лет назад Бутлеровым.

А чтобы вы поняли, как много это дает ученым, я предлагаю вам проделать следующий опыт. Возьмите детские кубики с азбукой. Я понимаю, что вы давно уже выбросили эти следы былой неграмотности, но достаньте их где-нибудь. Отберите шесть кубиков: один с буквой А, два с буквой К, два с буквой У и один с буквой Ч. Теперь сложите из них слово КАУЧУК. И посмотрите на часы: сколько это заняло времени. Секунды, верно ведь?

А теперь вот что. Теперь снова смешайте шесть кубиков, закройте глаза и, не открывая их, попробуйте сложить снова слово КАУЧУК.

Вы скажете — невозможно. Почему же? Все шесть необходимых букв у вас есть; вы знаете, что каждый кубик — это одна буква. Вот и пробуйте: сложите, как придется, а потом откройте глаза и посмотрите, есть ли какой-нибудь смысл в полученном слове. Если нет, снова смешайте и снова попробуйте. Когда-нибудь вы угадаете. Только не забудьте посмотреть на часы: сколько это займет времени. (Я-то знаю, сколько; поэтому лучше всего займитесь этим в воскресенье.)

И вот когда вы, наконец, угадаете и сложите нужное слово, и когда вы вычтете из затраченных часов те несколько секунд, которые ушли у вас на складывание слова в первый раз, вы поверите мне, что теория строения буквально открыла химикам глаза на то, что они делают. И еще вы поймете, как много дал органической химии вообще и науке о каучуках в частности Александр Михайлович Бутлеров — замечательный цветовод, пчеловод и, кроме этого, — как и угадал нечаянно его воспитатель, — великий химик.

Победителем Всесоюзного конкурса на лучший синтетический каучук стал в 1928 году академик Сергей Васильевич Лебедев.

Эту главу вообще-то лучше всего читать сразу после пятой, где рассказывалось об операции “Черная гевея”. Так что если вы имеете привычку читать книги через пятое на десятое, то очень может быть, что вы как раз и угадали. Когда вы прочтете эту главу, вы увидите, что между пятой и девятой главами есть нечто общее: в них рассказывается о людях, спасших свои страны от каучукового голода.

Для того чтобы вывезти из Бразилии семена каучукового дерева, достаточно было физических усилий: предприимчивости, настойчивости и риска. Для того чтобы создать первый в стране промышленный синтетический каучук, одной настойчивости было мало — нужны были интеллектуальные усилия. Это была победа не личной храбрости, а смелости ума. Это была победа таланта.

…Когда после стараний Уикхэма и британских предпринимателей в юго-восточной Азии возникли огромные каучуковые плантации, казалось, что теперь мир может быть спокоен — каучука хватит на долгие годы. Но под это временное спокойствие были подложены две мины замедленного действия. Вначале об этом никто не знал, но когда сработал детонатор времени, тогда они взорвались одна за другой, и от спокойствия не осталось и следа.