Закономерным результатом подобной эволюции Кутона и вершиной его карьеры стало участие в создании кровавого декрета от 22 прериаля (10 июня 1794 г.). Составленный Кутоном и Робеспьером (Сен-Жюст находился тогда в миссии на фронте) и с огромным трудом проведенный ими через Конвент, этот акт открыл дорогу Великому террору. Характерно, что он был принят в тот момент, когда положение Республики оказалось как никогда прочным: её армии повсюду наступали, внутри страны было невозможным не только открытое сопротивление, но даже легальная оппозиция. Однако террор уже давно не диктовался обстоятельствами военного времени. Его цель четко сформулировал в своём докладе Кутон: "Отсрочка наказания врагов родины не должна превышать времени, необходимого для установления их личности. Речь идет не столько о том, чтобы наказать их, сколько о том, чтобы уничтожить"[733]. Закон полностью избавил Трибунал от ещё сохранявшихся немногочисленных и чисто внешних "юридических формальностей" и открыто распространил действие репрессивных мер на "моральные преступления". Отныне смертной казни подлежали те, "кто пытается ввести народ в заблуждение и мешает его просвещению, кто портит нравы и развращает общественное сознание, кто охлаждает энергию и оскверняет чистоту революционных и республиканских принципов".
После принятия закона 22 прериаля чудовищная машина террора начала быстро набирать обороты. В Париже ежедневно казнили до 60 и более человек. За шесть недель, прошедших до 9 термидора (27 июля 1794 г.), кровавая бойня только в столице унесла около полутора тысяч жизней. Политика реализации утопии вылилась в войну государства, управляемого фанатичными приверженцами "естественной" морали, против общества.
Но, сделав свой выбор, рыцари "Царства добродетели" не хотели отступать. Увлеченные мечтой, они хладнокровно взирали из своего "мира в облаках" на море слез и страданий, затопившее их родину. Франция стояла на краю катастрофы. Чтобы спасти ее, надо было сбросить иго утопии. Это произошло 9 термидора...
Вместе с другими робеспьеристами тогда потерял власть, а на следующий день и жизнь Жорж Кутон. Арестованный в Конвенте одновременно с братьями Робеспьерами, Сен-Жюстом и Леба, он был отправлен в тюрьму, а затем освобожден по приказу робеспьеристской Коммуны Парижа. Вернувшись домой, он узнал, что Робеспьер в Ратуше собирает сторонников и готовится к сопротивлению. Несмотря на просьбы жены остаться, Кутон отправился в Ратушу, чтобы разделить судьбу товарищей. Когда войска Конвента ворвались в здание, Кутон ударил себя кинжалом, но только ранил. Утром его первым внесли на эшафот, однако казнь неожиданно затянулась. Палач никак не мог пристроить полуживое, сведенное судорогой тело калеки на скамье гильотины, почти четверть часа он и так, и этак укладывал несчастного, причиняя ему ужасные мучения. Но вот наконец нож гильотины скользнул вниз, неся избавление от страданий... Жорж Кутон, горячо любивший людей и искренне желавший им счастья, исчез с лица земли и из их памяти. Осталось только имя-символ – страшный символ Великого террора.
Глава 3
"РУССКИЙ ЯКОБИНЕЦ" ПАВЕЛ СТРОГАНОВ
Как бы ни старался водопад течь вверх, он всё равно будет низвергаться вниз. Китайская пословица
История про то, как русский аристократ граф Павел Строганов во время Французской революции под именем гражданина Очера вступил в Якобинский клуб, – достаточно популярный сюжет отечественной литературы. Об этом и о других эпизодах его жизни в революционной Франции, где он оказался вместе со своим гувернером Жильбером Роммом, ставшим в дальнейшем видным монтаньяром, писали Александр Герцен, Юрий Тынянов и Марк Алданов[734]. Но ещё чаще к этому предмету обращались историки, посвятившие ему целый ряд статей и глав монографий[735]. Вот только до сих пор ещё никому не удавалось использовать все известные источники по данной теме, рассеянные по архивам Франции, Италии и России[736].
Пожалуй, наиболее широким кругом таких документов обладал первый биограф Ж. Ромма Марк де Виссак[737], купивший у потомков знаменитого монтаньяра его личный архив. Однако де Виссак ввел в научный оборот лишь малую толику этого фонда. К тому же, не будучи профессиональным исследователем, он не давал ссылок на источники. Завершив книгу, он продал бумаги Ромма. Часть их разошлась в розницу через аукцион, основную же массу приобрел известный российский историк, великий князь Николай Михайлович, работавший над трехтомной биографией П.А. Строганова[738]. Помимо указанных документов Николай Михайлович изучил и частично опубликовал переписку Ромма с родственниками его ученика, а также письма самого Павла отцу, графу Александру Сергеевичу Строганову, хранившиеся в архивных собраниях России. Тем не менее значительная часть материалов как фонда Ромма, так и фонда Строгановых осталась вне поля зрения этого историка, а осуществленная им публикация источников, особенно русскоязычных, содержит, к сожалению, довольно много неточностей и искажений текста оригинала.
После революции 1917 г. значительная часть бумаг Ромма попала из России в Италию. Именно они легли в основу его новейшей биографии, написанной итальянским исследователем А. Галанте-Гарроне[739]. Рассказывая о деятельности Ромма и Строганова в 1789-1790 гг. этот автор опирался прежде всего на переписку Ромма с его друзьями из Риома, хранящуюся ныне в миланском Музее Рисорджименто (далее в сносках – MRM).
Советский историк В.М. Далин, посвятивший пребыванию Павла Строганова в революционном Париже специальное исследование, которое неоднократно переиздавалось под разными названиями на русском и на французском языках[740], был лишен возможности работать в зарубежных архивах с соответствующими документами, но зато использовал официальную корреспонденцию российского посла во Франции И.М. Симолина из фондов Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), к коей, в свою очередь, не обладали доступом западные специалисты.
И только совсем недавно, благодаря участию в работе международного коллектива историков над многотомной публикацией писем и путевых дневников Ромма, автор этих строк получил возможность ознакомиться со всеми известными к настоящему времени материалами по данной теме, разумеется, кроме тех, что были утрачены после революции 1917 г. На их основе я и попытаюсь максимально подробно восстановить историю пребывания Павла Строганова в революционной Франции.
Начало отношениям Ж. Ромма и П.А. Строганова было положено в 1779 г., когда граф А.С. Строганов нанял француза-учителя для воспитания своего семилетнего сына Попо. Союз этот оказался поистине удивительным: и ученик, и наставник в будущем сыграли видные роли в истории своих стран. Ромм стал крупным деятелем Французской революции, депутатом Законодательного собрания и Конвента, "цареубийцей", проголосовавшим за казнь короля, автором революционного календаря, лидером последних монтаньяров и "мучеником прериаля". Павел Строганов остался в российской истории как ближайший сподвижник императора Александра I, участник и идеолог либеральных реформ начала XIX в., умелый дипломат и талантливый полководец.
С конца 1779 г. до середины 1786 г. Ромм и его воспитанник жили в России. Они много путешествовали от Белого моря до Черного, от западной границы до Урала. С июля 1786 г. маршруты их странствий пролегали уже по странам Западной Европы: Германии, Франции, Швейцарии. Повсюду Ромма и Попо сопровождал художник Андрей Воронихин, бывший крепостной Строгановых, в будущем – великий архитектор, создатель Казанского собора в Петербурге. С 1787 г. к ним присоединились также юный барон Григорий Строганов, троюродный брат Павла, в дальнейшем – видный русский дипломат, и его француз-гувернер Жак Демишель, земляк и друг Ромма. В 1788 г. вся компания покинула Швейцарию и направилась во Францию.
