— Эта комната никогда не была такой красивой. У тебя талант создавать прекрасное.
Он перевел глаза на нее — и их взгляды встретились. Джослин ни за какие сокровища мира не согласилась бы отвернуться. Чуть слышно она спросила:
— Почему ты так долго сидел один?
— Я… думал. О тебе. — Бархатные тона его голоса были подобны нежным прикосновениям. — О том, как ты красива. О том, как мне трудно сдерживаться, когда я прикасаюсь к тебе.
Джослин невольно шагнула вперед — ее грудь почти коснулась его тела. Изумляясь собственному бесстыдству, она спросила:
— А почему ты так сдержан?
Он застыл на месте, не делая попытки ни приблизиться, ни отстраниться от нее.
— Я обещал вернуть тебе свободу, и это обещание меня связывает. Я и без того зашел дальше, чем следовало.
— Мы подписали бумаги для признания брака недействительным, так что оба получим свободу. Но как же с этой ночью? — спросила она с откровенностью, поразившей ее саму. — Ведь никто не узнает, что происходит между нами?
— Но я-то знаю, ты — тоже. — Под туго натянутой кожей на его скулах заходили желваки. — Но я не уверен, что ты понимаешь, чего хочешь.
Она положила ладонь на его руку, ощущая под пальцами налитые силой мышцы.
— Я знаю, чего мне хочется. Я хочу, чтобы ты обнял меня, — сказала она, и ее голос стал глухим от острого желания. — Я знаю, что уроки страсти, которые ты мне дал, — это только прелюдия к изумительной симфонии любви.
Цивилизованный офицер и джентльмен вдруг исчез в нем.
— Ты в этом уверена?
От одной только мысли о том, что сейчас произойдет, у нее участилось дыхание. Ей хотелось бежать быстрее ветра — и оказаться добычей льва. Его добычей.
— Настолько, насколько в этом ненадежном мире можно быть в чем-то уверенной.
Он взял у нее из руки канделябр и поставил на каминную полку, а когда их губы встретились, они оба потеряли голову. Желание, которое они испытывали оба, взорвалось пламенем страсти, которую не утолить только поцелуями.
Дэвид и прежде обнимал ее — умело и страстно, — но теперь его объятия были чем-то гораздо большим: они одновременно разжигали ее страсть и обещали удовлетворение. Его руки сомкнулись вокруг ее талии и притянули так близко, что она ощущала, как у ее груди мощно бьется его сердце, а пуговицы рубашки больно врезались в тело, прикрытое только тонкой сорочкой.
Джослин потянула его за рубашку — ей так хотелось прикоснуться к его теплой коже. Когда Дэвид был болен, она видела его обнаженным, но теперь ей хотелось смотреть на него новыми глазами, насладиться его здоровьем и мужественностью. Ее руки конвульсивно сжимались на его обнажившейся спине, чувственно впитывая силу его тела. Потом она провела одной рукой по его груди, и ее пальцы нашли плоские кружки мужского соска. Гадая, испытывает ли он при этом прикосновении те же чувства праздника, что и она, Джослин осторожно сжала сосок двумя пальцами.
Дэвид громко втянул в себя воздух, и все его тело напряглось.
— Боже, помоги нам обоим! — А в следующую секунду, тяжело дыша, он подхватил Джослин на руки. — На этот раз мы все сделаем как положено.
Он унес ее из гостиной легко, словно ребенка. Пока они поднимались по лестнице, она уткнулась лицом ему в плечо. Ее глаза щипало от слез, она понимала: то, что этой ночью кажется им таким правильным и мудрым, на самом деле не более надежно" чем лунный свет, освещающий им дорогу.
Глава 30
Дойдя до комнаты Джослин, Дэвид спустил ее на пол, чтобы закрыть задвижку. Она молча наблюдала за ним — изящная фигурка, сотканная из лунного света и теней. Он перевел дух, любуясь, как мягкая ткань пеньюара изысканно драпирует ее женственное тело. Спутница Дианы, ночная нимфа, которая похищает души у мужчин.
Он давно мечтал и молился Богу, чтобы эта минута наступила — чтобы ее сердце открылось навстречу ему… Однако ее решение показалось ему неожиданным. Разрываясь между желанием и страхом совершить непоправимую ошибку, он с трудом выговорил:
— У тебя есть еще возможность передумать, Джослин.
— У меня нет сомнений. — Пристально глядя на него, она развязала пояс пеньюара и передернула плечами, — шелковая ткань соскользнула и упала к ее босым ступням, превратившись в темноте в бледную лужицу. — А у тебя?
— Абсолютно никаких.
— Тогда дай мне на тебя посмотреть, — прошептала она. Одним движением он сорвал с себя шейный платок, снял рубашку и отбросил ее на пол. Ее восхищенный взгляд наполнил его тело почти нестерпимым желанием. Считая, что неразумно открыто демонстрировать девственнице фигуру возбужденного мужчины, он стремительно заключил Джослин в объятия.
Она раскрыла губы его поцелую, и тяжелые пряди ее волос упали ему на руку. Ворот ее сорочки был стянут шелковой лентой, и, развязав бант, он спустил ткань с ее плеч, проводя руками вдоль ее бархатисто-нежного тела.
Джослин прижалась к нему. Ее руки ласкали его, прикосновение пышной груди к обнаженному мужскому телу ошеломительно возбуждало. Задыхаясь от страсти, он уложил ее на кровать, а потом, стремительно сняв с себя остатки одежды, лег рядом.
Лунный свет рождал безумие. Джослин должна была испытывать смущение, но его пламенный взгляд разжег в ней слепящий огонь страсти. Она наслаждалась его близостью, возможностью ощущать его тело. Заметные в лунном свете шрамы были знаками его отваги.
Она ахнула, когда он обхватил ладонями ее груди и сдвинул их ближе, целуя и посасывая поочередно оба соска. Ей даже стало казаться, что они вот-вот засияют от жаркого пламени, которое он зажег в ней. Он владел ее телом, словно умелый музыкант бесценным инструментом: его теплые губы и нежные руки будили в ней мелодию страсти, которая звучала все громче и громче.
Руки Джослин беспокойно скользили по его телу, запоминая каждую подробность, удивляясь нежному покалыванию ладоней об упругие волоски. Время исчезло — остались только ощущения. Ее пальцы легли на жаркий жезл, прижавшийся к ее бедру. Дэвид хрипло застонал, и этот резкий звук подействовал на нее так же сильно, как и его прикосновение к пушистой поросли между ее ног. Она с любопытством продолжала свои исследования, чуть сжав вершину этого удивительного — твердого и упругого — органа.
Он вздрогнул и хрипло прошептал:
— Если ты хочешь, чтобы я продержался подольше, будь осторожнее!
Она поспешно убрала руку и снова вцепилась в его сильные плечи. Он снова и снова целовал ее — уши, шею, губы… Она едва могла разобраться в потоке ощущений, а потом жар в ее лоне стал нестерпимым, всепоглощающим… В мире не существовало ничего, кроме прикосновения его умных пальцев и ее страстного отклика. Она летела, падала…
Джослин впилась зубами в его плечо, содрогаясь от сотрясающих ее тело волн экстаза. Она перепугалась бы, не будь вокруг нее надежного кольца его рук и не звучи рядом его радостный шепот:
— Да, да!
Некоторое время Джослин могла только прижиматься к нему, сотрясаясь от сладкой дрожи, а потом, ошеломленная, проговорила:
— Так вот тот урок страсти, который ты хотел мне дать!
— Ах, милая моя девочка, это — только первый шаг в бесконечном путешествии.
Он устроился меж ее раздвинутых ног, придвинувшись вплотную к тайнику ее девственности. Джослин напряглась, опасаясь вторжения, но Дэвид не торопился. Он прослеживал линию ее губ языком, маня новым поцелуем, словно спешить им было некуда и незачем. Она успокоилась, и вскоре желание снова забилось в ней сладким ритмом. Ее бедра приподнялись ему навстречу. Давление и трение порождали новые ощущения — томительную пустоту и потребность некоего завершения.
И тут его рука коснулась места столь чувствительного, что у Джослин перехватило дыхание. Вокруг его пальцев возник жаркий водоворот, который закручивался все туже и туже, обещая безумие — но стоило ей приблизиться к обрыву, с которого она так недавно полетела, рука Дэвида замирала. И вскоре ей уже стало казаться, что желание пожирает огнем даже ее кости.