Рейни разволновалась. Сейчас эта встреча была совсем ни к чему. Стоун присоединился к коллегам, а она встала поближе к Кензи.

– Уйдем отсюда поскорее.

На его лице не дрогнул ни один мускул. Оно было холодным, как гранит. Он обнял ее за плечи и повел к машине. Репортеры, испуганные его видом, отступили, пропуская их. Но вопросы сыпались градом. Рейни склонила голову, в душе молясь, чтобы машина стояла не так далеко.

Памела Лейк – журналистка, с которой Рейн была знакома, воспользовавшись моментом, сунула ей газету:

– Посмотри это, и, если захочешь дать комментарии, позвони мне.

Стремясь поскорее оторваться от журналистов, Рейни едва обратила внимание на ее слова.

Позади раздался резкий голос, перекрывающий все остальные:

– Это правда, что у Чарлза Уинфилда был СПИД?

И тут же послышался смех Найджела Стоуна.

– То, что он был гомосексуалист, ясно как белый день.

Рейни ощутила, как напрягся Кензи. Он резко повернулся, и в какой-то момент ей показалось, что он набросится на Стоуна. Вместо этого он положил руку на плечо репортера, жест казался небрежным, если бы не железная хватка. Стоун охнул, пытаясь высвободиться.

– У Чарлза Уинфилда не было СПИДа, – процедил Скотт ледяным тоном. – А если бы и был, то не вам его судить. Цените его за талант, жизнелюбие и благородство и стольких друзей, которые сейчас оплакивают его уход.

Кензи отпустил Стоуна так резко, что тот чуть не упал. Затем достал ключи, нажав на пульт, открыл дверь машины. Рейни нырнула в спасительное пространство «ягуара», и через тридцать секунд они отъехали от Рамиллис-Мэнор.

Только тогда она вздохнула с облегчением.

– У тебя на самом деле зеленые глаза.

– Я и не отрицал. Просто сказал, что он, видимо, никогда не слышал о существовании цветных линз, – ответил Кензи не без мрачного юмора.

– Вдруг он откопает нечто неожиданное? – Она думала о словах репортера по поводу глаз Кензи. – У вас что-то было в прошлом?

– «Давным-давно и в другой стране, и, кроме того, парень давно умер».

Она подумала, что он ответил цитатой, давая понять, что они знакомы, но он не хочет говорить об этом.

– У Чарлза действительно был СПИД или репортер спросил, зная, что покойный был гомосексуалистом?

– Я сказал правду, у него не было СПИДа. Но он был ВИЧ-инфицированным, и это ухудшило его состояние. Он предпочел отказаться от общения со своими друзьями, которых у него было предостаточно, не желая вызывать жалость к себе и оберегая их от неловкости общения с ним. – Кензи сбавил скорость, так как они обогнали колонну велосипедистов. – Чарлз вырос в среде, где геи общаются в своем замкнутом кругу. Он не хотел, чтобы после его смерти подробности его жизни стали достоянием публики.

– ВИЧ, курение и английский завтрак – так это просто чудо, что он прожил так долго! – Выстоял, добился успеха и умер своей смертью. – Его семья отказалась от него из-за его нетрадиционной ориентации?

– Это сыграло первостепенную роль. В мире театра он нашел куда более теплый прием. – Где люди, подобные Кензи, готовы защищать его честь даже после его смерти.

– Театр всегда жил по своим законам. Из того, что я читала, даже в Древней Греции актеры были аутсайдерами. Люди, которых можно было бы назвать ненормальными, осмелившиеся придерживаться своей собственной морали. Однако им все прощали за их талант. И в Голливуде происходит все то же самое, как в Афинах двадцать пять веков назад.

– Терпимость к неординарному – может быть, лучшее, что есть в шоу-бизнесе. И как ни жесток этот мир, для талантливого человека всегда найдется место. – В словах Кензи не содержалось ничего необычного, но по его тону было ясно, что за этим стоит нечто очень личное. – Даже если кто-то из репортеров раскопает какие-то низкие подробности о Чарлзе, он все равно выше этого. Я думаю, он предпочел бы, чтобы его похоронили без лишнего шума. Уж если мы заговорили об этом, – продолжал он, – то стоит сказать, что британцы здоровее американцев, мы не чувствуем необходимости вываливать всю грязь на публику.

– Американцы готовы рассказывать о своей личной жизни гораздо больше, чем ты хотел бы знать, – заметила Рейни. – Они круглый день делают это перед камерами телевизора. Но некоторые проблемы действительно стоит обсуждать, иначе они превратятся в гноящиеся раны. – Было бы лучше, если бы Кензи был менее закрыт? Может быть. Но и в ее жизни существовал ряд вещей, о которых она не хотела бы говорить. – Я подозреваю, что актеры, которые много рассуждают о своих пагубных склонностях и сексуальной жизни, рискуют своей карьерой. Немного загадочности рождает у публики желание узнать больше, это ценное качество звезды.

– Секрет моего успеха, – усмехнулся Кензи.

– Ты смеешься, а я думаю, так и есть. Будучи знаменитостью, ты проделал огромную работу, чтобы сохранить загадочный ореол вокруг своей персоны. – После того как она вышла за него замуж, любой ее шаг стал во много раз интереснее для журналистов. И, думая о разводе, она радовалась, что скоро окажется в знакомой изоляции. – Куда мы едем, в «Дорчестер»?

Он кивнул.

– Я решил не возвращаться в Девон.

– Правильно, не сомневаюсь, Джош и Вэл соберут наши вещи. – Ее взгляд упал на сумку у ее ног, и она вытащила газету, которую ей дала Памела Лейк.

Это издание было не единственным, где работала Памела, хотя ее личная визитка была приколота к первой странице. Очевидно, в надежде на ответ.

Взгляд Рейни упал на фотографию на первой странице, и она чуть не задохнулась от изумления.

– Что случилось? – резко спросил Кензи.

– Какой-то фотокор выследил нас в Девоне. – Она указала на фотографию. Там Кензи склонился к ней, одной рукой обнимая дерево. Она улыбалась ему с любовью в глазах и в душе. – Это самая романтическая фотография, где мы вдвоем. И подпись вопиющая: «Кензи и Рейни снова вместе!»

– Проклятие! – бросил он. – Никаких фактов, просто сотрясение воздуха.

Она просмотрела заметку ниже, которая включала еще несколько снимков. Хотя фотограф был не в состоянии проникнуть в спальню, он поймал момент, полный интимности и выразительный, как поцелуй.

Она прочла текст и, беспомощно положив газету на колени, сказала:

– Один работник отеля, пожелавший остаться неизвестным, уверяет, что видел, как мы входили в комнаты друг друга поздно ночью, а местная девица, которую я в глаза не видела, утверждает, что она получила мое «признание» за чаем. Ссылается на мои слова, что мы с тобой примирились и я жду от тебя ребенка. – Ее голос дрогнул. – Боже, как мне все это надоело, Кензи! Сил больше нет…

Он резко крутанул руль и припарковал машину прямо на автобусной остановке. Взяв газету, он просмотрел заголовки и фотографии.

– Эта самопровозглашенная наперсница может заблуждаться, а что касается того, что мы спим вместе, это правда. Поэтому нет оснований для суда.

– Даже если бы и были, процесс не заставит всех закрыть рты. Ненавижу, когда о моей личной жизни трубят на весь мир. – Она обхватила себя руками. – Я чувствую себя так, словно… чьи-то грязные пальцы ощупали меня…

Его лицо приняло неприступное выражение.

– Я виноват, что так получилось. – Он тщательно сложил газету. – Прости, Рейни, мне следовало держать дистанцию.

– Ах, Кен, все произошло по взаимному согласию. – И к их обоюдному удовольствию. Они оба счастливы, она понимала это душой.

Чувствуя безмерную усталость, она не сдержалась и спросила напрямик:

– Кензи, зачем мы разводимся, ведь нам так хорошо вместе? И не только в постели.

Он горько вздохнул:

– Потому что ты не доверяла мне, не доверяешь и никогда не будешь доверять.