— Включил наддув кабины, все о’кей, — доложил Грег, — начал проверку систем. Топливо в норме… управление в норме… Все о’кей. Люк герметичен, начался предстартовый отсчет. Время до старта — три минуты. Пратт, разреши проверку остающегося взлетного блока через мои приемники. Для спокойствия своей души. Ведь он последний. Вдруг что не так.

— Проверяй, Грег. Спасибо тебе за это, за эту заботу, Грег…

— Все системы исправны, Пратт. У меня на борту все идет по графику.

— Грег, стекло шлема не поднимай. Живи пока за счет автономных запасов скафандра. Там, наверху, вентили аварийных баллонов открой — капли, но все же кислород… А впрочем, нет, не делай этого, скафандр еще может понадобиться.

— Хорошо, Пратт, я все сделаю именно так. Двигатель в норме, синхронизация с орбитальным блоком устойчивая, время до стыковки компьютер дает двенадцать минут. Все о’кей, парни. Жду вас на орбите. Пратт, Касл, дисплей светит 20 секунд до старта. Парни, держитесь… Пятнадцать секунд. Пратт, у тебя будет внук, поверь мне будет, обязательно будет. А у тебя, Касл, будет жена, как ты и хотел — японка. У моей Бетси есть подруга, японка… она просто очаровательна, ты ей обязательно понравишься… семь секунд, Грег… пять, четыре, три, две, одна… тяга.

Взлетная кабина вздрогнула, оторвалась от нижней, стартовой части и устремилась вверх. Под днищем светился узкий синеватый луч. вырывающихся из сопла газов. Светлая точка пронеслась по черному небу, затерялась среди многочисленных звезд и исчезла за непривычно близким горизонтом. Грег улетел. Пратт и Касл остались на Луне одни.

— Ну вот, Пратт, нам осталось только ожидание.

— Я думаю, оно не обязательно что-то застывшее, пассивное и неизменное. Ожидание может быть разным. Скажем, у нас, в отряде. Один ждет своего полета год. Другой — пять лет. Третий — семь, восемь. Ситуация тут проста: дилижансов мало, а желающих много. Кто как ждал. Кто тихо и спокойно поджидал “своего дилижанса”, а кто лез в испытания в науку, под воду, в воздух. Ждать в буквальном понимании — жутко скучно. Вот я и “побежал навстречу своему дилижансу”. Тебе, наверное, привычно ждать, ведь ты ученый — человек спокойной работы, не то что мы — летчики. Вы любите сидеть, думать, творить. Правда, ты парень нашего склада — вон как за камнями бегал по Луне, нам помогал, гайки и болты ловко крутил. Спасибо тебе за это, Касл. Наш ты парень, хоть и док.

— Спасибо, Пратт.

— Да что там спасибо. Я ведь все видел. Мы с Грегом спать заваливались, а ты все что-то писал, считал. Что ты там накопал для своей науки, Касл?

— Во-первых, я пересчитал расход кислорода нашей компанией. Расчеты совпали с тем, что нам передали с Земли. Но я не стал говорить о них, чтобы там, в Центре, не расслаблялись. Это раз. Во-вторых, Пратт, эти камни могут стать ключиком для многих загадок. Жаль, что сейчас у нас с собой мало приборов для исследований и особенно по селенологии. Еще в первых полетах на Луну находили странные бурые камни, исследования показали, что их возраст более пяти миллиардов лет. А Солнечная система моложе почти на полмиллиарда лет. Откуда они? Луна старше своего родителя? Вроде такого быть не может. Или действительно Луна прилетела к нам из глубин космоса? Или этот камень прилетел с окраин или даже из другой Галактики? Но как он добрался до нас? Слишком мала вероятность такого события — миллиарднолетние дали. А тут сразу несколько таких: камней. Если их много, то какой вывод надо или, вернее, можно сделать? Вот и ломай голову. Тебе это не безразлично, Пратт?

— Нет, Касл, не безразлично. Я, кстати, теперь более глубоко понимаю, что раньше, когда астронавты готовились к полету годами вместе, в одном экипаже, было намного лучше — они понимали друг друга глубже, они знали друг Друга. Загадки Земли волнуют и меня. Я до сих пор отчетливо не понимаю предназначения и истоков; многих цивилизаций, религий, знаний приобретенных и потерянных. Майя, каяпо, друиды, Стоунхендж и Пальмира, появившиеся на грани каменного и бронзового веков, судьба Лалибеллы и Махенджо-Даро… А Тунгусский метеорит, а сверкающие “звездные знаки”… Мне тоже все это интересно, это волнует меня. Я еще не стал “слепой лошадью”, тянущей лямку, Касл.

— Я не хотел сказать ничего плохого, Пратт. Смотри, дисплей ожил, это Грег появился из-за горизонта.

В динамике зашуршало, и сквозь шум прорезался голос Грега.

— Все о’кей, Пратт, Касл. Стыковка прошла блестяще, автомат вел себя вполне прилично до трехсот метров. Далее работал я, трудно, но все-таки удачно. Я в орбитальном блоке. Остаток топлива в кабине мал.

— Не тяни, Грег…

— Понял. Язык не поворачивается… Топлива нет, Пратт. Я это понял, еще не войдя сюда. На орбите блока шлейф кристаллов. Красиво, особенно в лучах Солнца. Переливается все, играет всеми цветами радуги. Красиво смотрится наше топливо, но оно уже твердое… летающие камешки. Это раз. Да и орбита блока стала другая. Машина это поняла, а я догадался по дополнительному импульсу коррекции. Топливо вытекало и, очевидно, создало дополнительный импульс.

— А приборы?

— Приборы подтверждают. Ноль по всем датчикам, красные пульсирующие нули на дисплеях. Я попробую проверить систему, сейчас включу систему стабилизации, посмотрим, что получится.

— Понял тебя, Грег. Ты все делаешь правильно. Ждем результатов твоего теста. Комментируй свои действия, нам так легче, чем сидеть в неизвестности.

— Хорошо. Постараюсь сыграть сцену с одним артистом на подмостках. Кстати, со стороны наша — станция смотрится неплохо. Особенно оживляют мертвую Луну огни, какую-то веселость придают унылому ландшафту. Вообще впечатление такое, что на Луне была война — вся поверхность в воронках. Планета после войны — безжизненная и страшная. Хоть огоньки мигают, слава богу, прямо надежда на жизнь, Да и только.

— Ты абсолютно прав, пока жизнь на Луне действительно осталась, — вставил Пратт.

— Включаю программу подготовки к ручной стабилизации на двигателях. Программа включилась Да, Пратт, Касл, это очень хорошо, что на блоке есть гироскопическая система стабилизации и ориентации ей лишь бы Солнце светило и солнечные батареи были целы — есть энергия, есть ориентация. А если бы только реактивная система была? Что тогда?

— А тогда, Грег, орбитальный блок вращался бы как угодно и походил на сумасшедший волчок. К нему было бы очень трудно пристыковаться. Русские решали такую задачу на одной из своих станций. На какой, не помню. Их космонавт Джанибеков делал эту работу. Я интересовался подобной возможностью. У него это был пятый полет, то есть был большой опыт… А у тебя его нет. И трудно сказать, где бы ты сейчас был. Как идет программа, Грег?

— Все в порядке, на дисплее: “Приглашаем к работе”. Ну что же, последняя наша надежда. Боюсь отклонять ручку управления.

— Работай, Грег, все равно от истины не уйдешь. А истина всего дороже. Работай, Грег, работай.

— Сейчас, Пратт, сейчас. Дай собраться с духом.

— Да работай же, черт тебя побери! Не тяни! — Пратт сорвался на крик. — Грег, сдвинь ручку управления… мне нужна правда.

— Сдвинул, — голос Грега стал низким, почти шепот, — никакой реакции. Клапана хлопают, а тяги нет. Блок потерял ориентацию, гироскопы-то я отключил. Луна встала на дыбы и ушла куда-то вверх в иллюминаторе. Все, парни, теперь уже точнее некуда — нет топлива. Это ясно. Теперь все дело только — за Землей.

— Это ты, конечно, прав, Грег, но не так уж все за Землей, — отвечал Пратт, — но и за нами, и еще кое за кем, Пит. И ты это прекрасно знаешь. На селеноцентрической орбите русская станция. Это наш лоследний шанс. Притом надо уже сейчас готовиться к этому варианту. Все рассчитать, взвесить, обсудить с русскими. Сидеть и ждать и невозможно, и неправильно. Надо использовать все варианты и возможности. Дай подумать, Касл, и сам подумай. Грег пусть тоже посоображает самостоятельно, а потом сложим наши мнения. Слышишь, Грег?

— Да, конечно, до свидания, Пратт, Касл. Ухожу за горизонт. Связи конец.