Поль в стрессовом своем состоянии почти сразу согласился, а вот Энни уговаривать пришлось. Не то чтобы была она трусихой, нет, свой парень, но чем-то ей эта идея не понравилась.

Но уговорили они ее, уломали. Вышли из дома около полуночи, собрав в доме все, что, по их представлениям, годилось для этого “скалолазания”, погрузились в “ситроен” Поля и порулили. Полиции по случаю позднего часа на пути не попалось. И слава богу, поскольку дух в салоне стоял тяжелый и вполне авантюристический. Правда, хватило соображения к забору, окружавшему дом, не подъезжать, чтобы не разбудить сторожа. Оставили машину в одном из переулков неподалеку и на цыпочках, поминутно останавливаясь и озираясь, двинулись к воротам. Всех это страшно веселило, они хихикали, зажимая рты., играли в гангстеров и “похитителей потерянного ковчега”. Дураки здоровенные. Даже Энни, поначалу дувшаяся, развеселилась и тоже кралась, то и дело хватаясь за несуществующий “кольт” у пояса.

Замка не было, Иен налег плечом, и половинка ворот отъехала с прямо-таки лошадиным ржанием. Они замерли, ожидая, что вот сейчас из вагончика выйдет сторож с дубиной и грозным голосом вопросит:

— Кто это тут шляется по ночам?!

Но все было тихо, сторож не проснулся, а может, вовсе его не было в эту ночь. И они двинулись дальше.

На воротах замка не было, а вот на дверях дома висел. И огромный. Поль в запале предложил его отодрать захваченным с собой ломиком. Иен на удивление здраво рассудил, что даже если сторожа и нет лишний шум ни к чему, и нашел альтернативный вход — окно, рама которого была оборвана и болталась на одной петле. Друг друга подсадили, Энни втащили за руки и, наконец, оказались внутри.

Тихо было в доме, пусто, и от этой пустоты жутковато. Какое-то время постояли, прислушиваясь. Энни опять заскулила, мол, пошли отсюда, нечего тут делать, шеи посвернем, в полицию попадем. Но Иен засветил фонарь, задудел под нос для храбрости “Йеллоу сабмарин” и пошагал вперед.

Хотя и был дом пустым, эха от шагов не раздавалось, ступалось тихо, как по земле, — старые стены надежно поглощали звуки. Оборванными клочьями свисали обои. Уже забылось, когда отсюда выселили жильцов, но, судя по еле различимому рисунку на обоях, было это очень давно.

Двери везде были настежь и, проблуждав какое-то время по лабиринту похожих друг на друга комнат, они вышли в прихожую. Отсюда начиналась лестница наверх.

Но господи, что это была за лестница! В лучшие времена она уж наверняка была покрыта ковровой дорожкой, которую удерживали медные блестящие прутья, продетые в медные же кольца, перила, очевидно, дубовые, резные, натертые воском, отражавшие яркий свет люстр.

Теперь же перил не было вовсе; может быть, их разломали на дрова. Торчали кое-где уродливые черные пенечки. Тогда же ободрали и дубовые панели, коими была обшита стена вдоль лестницы. Ступени растрескались, некоторые провалились, лестница зияла частыми дырами.

Энни ныла уже не переставая. Иен похлопал успокаивающе ее по плечу, сказал:

— Крепись, старушка! — и, попросив Поля посветить, осторожно двинулся вверх.

Ступени визжали, скрипели и трещали каждая своим голосом, но держали. Вполне благополучно, придерживаясь за сырую, скользкую от плесени стену, прикидывая, за что ухватиться в случае, если нога провалится, Иен добрался до второго этажа.

Сверху, в луче фонаря было хорошо видно, как Поль отправил сначала Энни, достал из кармана бутылку, приложился к ней и, нагрузившись кладоискательским задором, бодро двинулся по ступеням.

Только собравшись подниматься выше, Иен понял, почему все-таки на третьем этаже никто не бывает. То, что осталось от лестницы, лестницей уже назвать было нельзя. Кое-где торчали из стен обломки опорных балок, короткие, прогнившие, и добраться по ним до верха не представлялось никакой возможности. Конечно, для тренированного скалолаза особых трудностей не было, но ни у кого из троицы скалолазного опыта не имелось — к чему он современным горожанам?

Иен даже почувствовал какое-то облегчение от то-го, что все, нет пути дальше, приключение кончилось и надо теперь возвращаться в теплую уютную квартиру и ложиться спать. А что тут поделаешь — нельзя пробраться, закрыта дорога, против очевидного не попрешь. Так он уговаривал себя, бесцельно водя бело-желтым кругом света по обломкам лестницы, Энни ныла и требовала вернуться, Поль опять присосался к бутылке.

Он уговаривал себя, одновременно прикидывая. Отсюда на следующий огрызок, дальше уцепиться за щель между камнями, немного подтянуться, перебросить ногу, опять нащупать пальцами щель — хорошо, что штукатурка обвалилась во многих местах, видны посеревшие от времени каменные блоки. Да нет, можно добраться. А потом с помощью веревки затащить этих чудиков. Бред какой-то, зачем ему это нужно?..

Наверное, для чего-то это было нужно, если он, не слушая причитаний Энни, застегивает куртку, надевает через плечо моток веревки и подходит к краю площадки. Огрызок балки ощутимо хрустит под ногой — держит, держит! — пальцы зашарили по стене, выискивая, за что бы зацепиться. Во рту пересохло, голову наполнил звенящий туман, закрывший все., кроме шершавой, в полосах потеков стены и этих ненадежных ступенек, таких далеких друг от друга.

…Очнулся он уже наверху. Содранные пальцы саднило, на щеке была довольно глубокая царапина., куртка и джинсы перепачканы чем-то белым, скользким и мерзко пахнущим.

До конца дежурства оставалось пятнадцать минут, и Дональд Осборн уже прикидывал, на что он потратит три дня, полагающиеся ему до следующего дежурства. Никакого сожаления по поводу того, что не пришлось сегодня никого спасать, он не испытывал. Это только зеленые новички думают, что стоит заступить на дежурство, как тут же сработает вызов — и тебя зашвырнет в джунгли Амазонии, на Северный полюс или под дула автоматов мафиози Глупости! Иной раз довольно долго в твое дежурство ничего не случается, можно сидеть, уставясь в телевизор, листать журналы или мастерить что-нибудь… Собственно, ни один из сейверов не убивал время у телевизора. Занимались кто чем мог, к чему были склонности: изучали языки, писали стихи, вытачивали миниатюрные модели, резали по дереву. Иногда работа прерывалась вызовом. Редко. Тогда дублер сейвера аккуратнейшим образом убирал “рукоделие” в специальный шкаф, до возвращения хозяина.

Тимоти Лоренс, к примеру, дублером которого Дональду приходилось быть довольно часто, писал бесконечный авантюрный роман, в котором погони на Земле перемежались погонями в космосе, а драки под водой сменялись драками в безвоздушном пространстве. Были там и хитрые шпионы с Альдебарана, и глупые, но безумно красивые земные девицы, здоровые ребята-астронавты и жестокие чудовища-роботы… Все там было, все, чего душа пожелает. Тим тщательно скрывал содержание толстых, исписанных мелким почерком тетрадей и по простоте душевной считал, что никто так ничего и не знает. Дональд же, приняв вахту от ушедшего на вызов Тима, тетради его убрать в шкаф не спешил, откидывал к сторону очередной учебник хинди или фарси, поудобнее устраивался в кресле и, надеясь, что еще одного вызова не случится, упивался новыми приключениями “суперкоманды КЭЙ”, сражавшейся со всем мыслимым и немыслимым злом как на Земле, так и в ее окрестностях, ближних и дальних.

Сегодня Дональд был дублером. Но дублерство у сейверов совсем не то, что у астронавтов. Здесь дублер дежурит на тот случай, если после первого вызова, на который уйдет сейвер, последует другой — от другого клиента, попавшего в беду.

Пока дежурили по двое, но с расширением деятельности фирмы появлялась уже необходимость и в третьем, и в четвертом запасном. Сейверы посмеивались: “Скоро всей теплой компанией дежурить будем”. Шутки шутками, однако возникла угроза дефицита сейверов, и фирма провела новый набор в школу сейверов, одновременно смягчив критерии отбора кандидатов и почти вдвое сократив время подготовки. Это неизбежно должно было сказаться на качестве, считал Дональд. Впрочем, не только он.