— Тпр-р! Понес, поехал! — осадил его Алеша. — У тебя что… э-э… есть какая-то программа, ты что-то предлагаешь, чтобы изменить вот этот, как ты его называешь, регресс? Чтобы всколыхнуть это “болото?”

— Кажется, да. Во всяком случае, то, что они сегодня увидели, может оказаться именно тем фактором, который необходим народцу, чтобы всколыхнуть их застоявшееся бездумное существование и вывести его из тупика.

— Ты имеешь в виду — войны?

— Да.

Алеша присвистнул.

— Оригинально. Это что, раздать каждому человечку по ружьишку — и пуляйте друг в друга? Но ведь из твоих рассуждений и так выходит, что они вымирают!

— Зачем война? — не понял Донован.

— Обожди, — отмахнулся Кирш и снова повернулся к Алеше. — Тебя интересует, почему им нужна война? Да потому, что война — самый действенный двигатель прогресса! Как технического, так и социального. Именно войнам обязаны своим появлением капитализм, социализм…

Алеша вдруг рассмеялся.

— Не обижайся, — сказал он и похлопал Кирша по плечу, — но твои познания в этом вопросе весьма дремучи. Жаль, что сейчас не преподают азы политграмоты, поэтому я тебе советую обратиться к учебнику двадцатого века.

— Ты хочешь сказать, что война не является двигателем прогресса? — взъерошился Кирш.

— Является, ну и что? А мир не является? Вот уж сколько лет на Земле нет войн и, тем не менее, мы вроде бы не деградировали. Или ты думаешь иначе? А потом, откуда у тебя такая уверенность, что эта цивилизация дряхла, что она вымирает?

— Но ведь их ничего не интересует, кроме игр и забав!

— Детей тоже ничего не интересует, кроме игр.

— Но это не дети.

— Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы… Ты знаешь их жизненные принципы?

Алеша приподнялся и, повернувшись лицом к Деревне, прислушался.

— Ну, вот и все, — улыбнувшись, сказал он. — Вот и все твои концепции о войне. Прислушайтесь!

Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и во всем этом как-то ощутимо чувствовалась тишина. Потом он понял — в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь своей импровизированной битвы.

— Жизненные принципы, — пробурчал Кирш. — Вырождение — вот их жизненный принцип…

Алеша вытянулся на песке и вздохнул.

— Перестань, — сказал он. — Дай спокойно отдохнуть усталому человеку… В конце концов, это не наше дело. Вернемся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем уже дяди из КВВЦ разберутся во всем, в том числе и в жизненных принципах на Сказочном Королевстве, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати, о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. Если не ошибаюсь, еще в двадцатом веке. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.

Некоторое время Кирш молчал.

— Ладно, — наконец сказал он и встал. — Пойду соберу хворост для костра.

Он ушел, и скоро из рощи послышался треск ломаемых сучьев.

Донован вздохнул, хотел лечь на уже остывший песок, как и Алеша, но вдруг насторожился. Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.

— Айя, — негромко позвал он.

Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.

— Ты меня узнал? — спросила она и принялась выкручивать мокрые волосы. — А я так старалась… А почему вы не купаетесь? Вода такая хорошая!

Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.

— Костерчик, костерчик! У нас, будет костер! — Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. — Какой ты молодец, Кирш!

Кирш хмыкнул и стал ломать хворост готовя его для костра.

Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо:

— Знаешь, я ведь страшно люблю костры… — и исчезла в темноту, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша уже начал раздувать огонь, щуря от дыма глаза, она вернулась, таща за собой по песку старую, видавшую виды гитару Кирша.

— Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо? Она протянула ему гитару. Кирш вытер руки и взял ее. Айя сразу же села на песок и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.

Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, весело сказал:

— Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!

Айя прыснула.

— Другого места не нашли, — проворчал Донован.

Кирш промолчал. Он склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий, как будто жгли обыкновенные земные сосновые ветки.

— Ну, и что же тебе сыграть? — спросил Кирш и начал легонько перебирать струны.

— Сыграй что-нибудь о Земле, хорошо, а? — несмело попросила Айя.

Кирш кивнул и задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре и подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но сразу же оправился и взмахнул вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.

Кирш долго подбирал мелодию, наигрывая что-то грустное, и, наконец, тихонько начал…

Были уже густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вышла его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубой искры все еще колюче пялилась со стен. Донован встал и, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим, из пустыни дул слабый ветер и нес с собой жаркий кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный запах, мерзкий запах… Запах смерти. Он отвернулся, растер виски обеими ладонями и сел на песок, прислонившись спиной к стене хижины.

Не надо об этом, подумал он. Отдохни, рассейся, не думай ни о чем. Он закрыл глаза и запрокинул голову.

Не ходите дети в Африку гулять, подумал Донован.

Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу теплым, маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно. Покойно.

Милая моя, подумал он. Как хорошо, что ты рядом. Спасибо. Аня тихо пошевелилась, ласково провела пальцами по его щеке.

— Где ты сейчас? — еле слышно спросила она. Он помолчал.

— На берегу, — наконец сказал он. — Ночью… Море такое тихое-тихое и спокойное… И луна. И лунная дорожка широкая, яркая, почти не раздробленная…

— А я там есть?

— Да.

— Где я?

— Рядом.

Она замолчала, уткнулась носом в его плечо. Совсем недалеко, за рощей, спало море, из-за горизонта степенно выкатывалась луна и прокладывала в спокойной воде ровную золотую дорожку.

— Ты устал сегодня, — сказала она. — Пошли спать.

Он закивал головой и открыл глаза.

— Да. Пошли.

Ночь была тихая и светлая. В открытый проем хижины нахально заглядывала полная круглолицая луна, вырезав из циновок вытянутый золотистый овал. Донован лежал с открытыми глазами, никак не мог заснуть, и ему было хорошо видно, как со своего гамака в другом конце хижины тихонько встала Айя и на цыпочках, крадучись, подошла к нему. Сейчас, в темноте, когда не было видно ее странных глаз, полуприкрытых нижними веками, и трепещущих клапанов носа, ее фигура ничем не отличалась от фигуры земной девчонки.

— Ты спишь? — шепотом спросила она и подергала за сетку гамака.

— Нет.

Она перелезла через паутину нитей и забралась к нему в гамак.