Карета остановилась, прервав поток пикантных сведений. Мы с облегчением попрощались с назойливой госпожой.

Сегодняшний день оказался столь утомительным, что порешили к ужину не спускаться, хотелось провести остаток дня в благословенном одиночестве.

Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по номерам.

Войдя в комнату, обессилено опустилась в кресло. Голова болела, слишком много событий для одного дня, какой-то ужасный калейдоскоп из людей, слов, улиц, слишком много для одного дня.

Где-то должен быть порошок от головной боли. Я не особо увлекалась лекарствами, к порошкам прибегала редко, но не сомневаюсь, что заботливая Даринка не забыла положить хозяйке в дорогу столь нужное лекарство.

Маленькую серебряную шкатулку, украшенную затейливым узором, мне подарила мама, в детстве я хранила в ней свои тайные сокровища: какие-то камешки, бабочку, пойманную в саду, кукольное зеркальце, разноцветные стеклышки.… Воспоминания о тех беззаботных годах почему-то еще больше расстроили меня.

Теперь эта шкатулка служила для хранения лекарств и Даринка должна была положить ее в чемодан.

Я распахнула гардероб, вытащила несессер, так и есть, она была здесь, валялась на дне пустого чемоданчика для туалетных принадлежностей.

Странно, что это под шкатулкой? Я вытряхнула содержимое несессера на кровать и не поверила своим глазам: вместе со злополучной шкатулкой выпали брильянтовое колье, серьги и незапечатанный конверт….

Вот уже битый час я рассматривала свои неожиданные находки.

То, что на первый взгляд показалось мне похожим на колье, на самом деле оказалось диадемой, кроме нее и сережек, я нашла еще, упавший на пол брошь-букет, они составляли изысканную парюру. Украшения эти, вероятно принадлежали в свое время, весьма богатой даме времен Елизаветы Петровны, когда в моде были пышность, торжественность и вычурность. Я дивилась искусству ювелира, создавшего из золота и камней удивительный узор - букет роз, из которых пили нектар изящные брильянтовые пчелки. Украшения явно побывали в руках многих ростовщиков и перекупщиков, утратили свой прежний блеск, некоторые камни были утеряны или скорее небрежно сколупаны, они нуждалось в чистке и починке, но если отдать комплект в руки умелого мастера, то он засиял бы своей первозданной красотой. Баронесса все-таки имела вкус и талант увидеть красоту под слоем грязи.

Вдоволь насмотревшись на драгоценности, и, даже, примерив их на себя, я обратилась к пухлому конверту. Он все еще лежал на кровати, и манил свое загадкой, вызывая противоречивые чувства: воспитание предписывало не читать чужую корреспонденцию и немедленно отдать в руки владельца, или, в данном случае, наследников, но любопытство и осторожность советовали все же заглянуть в содержимое письма.

На конверте не было надписей указывавших имя адресата, возможно, все это вовсе не принадлежало баронессе? Бог его знает, откуда взялись странные вещи в моем несессере? А возможно несессер вовсе не мой? Возможно, случилась какая-то ошибка, может вещи перепутали, например гостиничные служащие, доставлявшие багаж в номера? Но пристальное изучение злополучного чемоданчика, доказало, что ошибки никакой не было, когда мы купили этот комплект в «Магазине для путешественников», муж заказал сделать вензеля, они красовались на подкладке всех наших чемоданов, да и шкатулка для лекарств точно принадлежала мне. Так что сомнений быть не могло – несессер принадлежал мне.

Решившись, наконец, я, дрожащими руками, вынула бумаги из конверта. Вычурным, мелким почерком, с завитками и штрихами, заглавными буквами было выведено слово: ЗАВЪЩАНІЕ. Далее, шел обычный текст такого рода документов: « я, дворянка такого-то рода, завъщаю свое имущество…», и, очень подробно по пунктам, распределено имущество, судя по цифрам немалое, между дочерьми и внуками. Надо сказать, что зятья не упоминались вовсе. Большая часть состояния отходила старшей дочери и ее детям, почти вся «коллекція драгоцънностъй» завещалась младшей дочери, а средней в основном «процънтные бумаги» да «долговыъ обязатільства», (судя по длинному списку, баронесса была не такой уж и неприступной), с язвительной припиской, мол, муж ее умеет с такими бумагами обращаться. Небольшие сумы отходили верным слугам, еще упоминался в завещании племянник, но ему доставались сущие гроши, хотя для некоторых людей сто пятьдесят рублей золотом - огромные деньги.

Подписан документ был тремя весьма уважаемыми людьми: доктором Долиновским Аркадием Ивановичем, главным управляющим отеля «Континенталь» - Шарлем Лянчиа и господином Дашкевичем Станиславом Яновичем, о последнем я только знала, что он является одним из владельцев «Санкт-Петербургского Торгово-экспортного Акционерного общества» к коему имел прямое отношение и супруг покойной, барон фон Айзенхардт. Душеприказчиком назначен был некий, господин Шульман Петр Петрович, его имя мне ничего не говорило.

Завещание, как и полагалось, было написано на цельных листах бумаги, должным образом скреплено и подписано. Баронесса понимала толк в деловых бумагах, я не сомневалась, что опрос свидетелей будет удовлетворительным и суд признает завещание действительным. Вот только, что, столь тщательно составленный документ делал в моем несессере? И как он туда попал? На эти вопросы у меня не было ответа.

Вечерние сумерки не принесли ожидаемой прохлады. Несмотря на открытые окна в комнате было душно, а с улицы вместо свежего ветерка, хлынул тяжелый, наполненный запахами большого города, воздух. Я стояла у окна, уставившись невидящим взглядом на улицу. Внизу бодро проезжали нарядные экипажи, из отеля ручейком потянулись изысканно одетые дамы и господа, вспыхнули электрические фонари, в их призрачном, желтоватом свете, улица приобрела загадочный, таинственный облик. Причудливые тени, двигаясь и перемещаясь, сплетаясь в сложные узоры, отчего-то напомнили мне бегство из охваченного чумой города, описанное Даниелем Дефо в «Дневниках чумного города». Странное сравнение, люди заполнившие мостовую были богато одеты, никуда не торопились, слышался их смех и оживленный разговор, но моё усталое воображение упорно рисовало мрачные картины и дорогие экипажи превращались в убогие повозки, а смех звучал зловеще.

Отвернувшись от окна, уставилась на лежащие, на туалетном столике драгоценности, они тускло поблескивали в неверном свете. Отчего же я столько времени ломаю себе голову, есть простое и верное решение, надо отнести мои находки Семену Михайловичу и пусть он разгадывает загадки, это, в конце концов, его обязанность.

Я долго стучала в двери тетиного номера, на шум даже стали выглядывать жильцы соседних номеров, но тетушкин храп, доносившийся из-за двери, не предвещал ничего хорошего. Скорее всего, устав от волнений и неожиданностей этого дня, она приняла изрядную дозу снотворного и теперь ее не добудишься до утра, пришлось смириться.

Пометавшись по комнате, как дикий зверек, загнанный в тесную клетку, я решилась на неслыханную, для себя авантюру – оправиться к Семену Михайловичу и Георгию самой, сейчас же, не дожидаясь утра.

Вызвала звонком Катерину. Наскоро умывшись, переоделась в более скромное светло-коричневое платье, велела причесать волосы в самый заурядный узел и выбрала строгую шляпку-котелок с негустой вуалью, а сверху накинула шелковый бурнус, слава Богу, заботливая Даринка, всунула в мой багаж этот легкий плащ, несмотря на жару, установившуюся в середине лета. Пристально оглядев себя в зеркало, осталась довольна результатом, на легкомысленную девицу, определенного занятия, не походила никак. Катерина, поняв, что пани куда-то собирается, на ночь глядя, робко предложила свои услуги в качестве сопровождения, но я отказалось, любопытство горничных всем известно, а томить девушку, где-нибудь в холе незнакомой гостиницы мне не хотелось. Да и я же, все-таки тридцатилетняя уважаемая вдова, мне позволено несколько больше, чем юным девицам.