Заговорило на своём языке, понятном, казалось, только морским людям, судно. Споро работая, рабы убрали якорь и повернули парус по ветру, который, будучи выпущенным на волю, резво взялся за него, сдвигая корабль с места. Качнувшись, непривычная Неджем вовремя ухватилась за борт, однако приветственно вскинутой руки не опустила и лишь мазнула рассеянным взглядом по неподвижному лицу Хефру. Начальник стражи незаметно для окружающих подмигнул принцессе, подбодряя.
-Да здравствует принцесса! - взметнулось под небеса со всех сторон. - Да будет жив-здрав-невредим фараон!
-Отчаливаем! - сурово скомандовал писец, махнув рукой кормчему. - Принцесса, не стоит так сильно поддаваться чувствам, - подкравшись к Неджем со спины, мягко, но наставительно, произнёс Пиопи. - Вы ещё увидите много радости на лицах своего народа, это быстро надоест вам...
"Откуда тебе-то знать?" - мысленно огрызнулась Неджем, не подав виду.
Связанные букетики лотоса продолжали гулко ударять в борт корабля, вся вода была усеяна ими, как диковинный ковёр. Судно набирало скорость, удаляясь от гостеприимного берега Бени-Хасана, а люди всё бежали следом, кричали, размахивали руками.
Только сейчас принцесса поняла, что музыка, словно поднимавшаяся из глубин ликующей души, на самом деле летит из-под навеса в центре корабля. Она хотела обернуться, однако так и не осмелилась: всё стояла на месте, вглядываясь в удаляющиеся счастливые лица, и очнулась, только когда из виду исчез совсем ещё молодой юноша, до последнего преследовавший судно.
-О, Бастет, - прошептала Неджем, опуская внезапно заслезившиеся глаза на разливающиеся волны великого Нила. С ребристой глади, вспарываемой острым носом парусника, на неё неожиданно ясно взглянуло девичье лицо. Поначалу принцесса признала себя, но, приглядевшись, испуганно отшатнулась от борта. Из глубины волн за ней следило существо глазами, в которых пылал нестерпимый огонь, а изо рта вырывались языки пламени.
-Неджем, что случилось? - Хефру выбросил из головы условности, соблюдаемые в присутствие зануды писца, и кинулся к принцессе. Она устояла на ногах, едва коснувшись локтя начальника меджаев, и, пристально вглядевшись в его лицо, качнулась обратно. Но Нил был глух... - Неджем! Что? Что такое?
-Ничего... Всё в порядке, - не в силах оторвать взор от безмолвных волн, пролепетала принцесса.
-Принцесса! Должно быть, вы перегрелись, и неудивительно: необычайно жаркое солнце в этом месяце мехир, а ваши нерадивые рабыни, вместо того чтобы овевать вас опахалами, отсиживаются под навесом! Да ещё и ваше поразительное упрямство: я говорил вам об избытке чувств! Теперь вот сами же страдаете от своего непослушания. Прошу, позвольте мне сопроводить вас до помещения...
-Не стоит беспокойства, я думаю, Хефру справится с этой задачей, - принцесса, совершенно проигнорировав сползший от изумления парик писца, подала руку начальнику меджаев. Кормчий проводил Неджем пристальным взором и отвёл взор, встретившись с глазами Пиопи: возможно, девушка и вправду перегрелась, недаром ведь месяц мехир зовётся месяцем Великого зноя...
...Пламя в треножниках слегка подрагивало в такт широким круговым движениям, выписываемым колдуном над крупной известняковой чашей, цветком выраставшей из гранитного пола. Её стенки-лепестки казались прозрачными и отбрасывали на плиты и подол нубийца голубоватые блики, ложившиеся узорчатой сетью. В пещере, высеченной в песчаной скале и выложенной изнутри известняком и гранитом, царил покровный полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом приглушённого пламени. Оно никогда не грело, да и не было призвано к этому. Нубиец взял его у стражника ворот в Дуат, Акера, выменяв на молодость и красоту, и теперь пользовался им по своему усмотрению, разжигая даже днём, когда в нём не было надобности.
"Пусть оправдывает красоту и молодость", - рассуждал колдун.
Сегодняшняя ночь тем более требовала присутствия в мрачной пещере хотя бы частички потустороннего мира...
Нубиец низко склонился над гладкой, как стекло, поверхностью сущности, заполнявшей чашу почти вровень с краями, и по-звериному прянул ноздрями. Снаружи уже доносился дробный топот лошадиных копыт и стук колёс в колесницах. И отборные скакуны, и колесницы появились в Египте после нашествия гиксосов, и были одинаково ненавидимы нубийцем. В гривастых любимцах египтян немолодой и некрасивый повелитель стихий видел иноземных демонов, оставленных на прощание проклятыми захватчиками, чтобы медленно подтачивать величие и незыблемость прежних устоев. Он никогда не скрывал ненависти к новым порядкам, из-за чего часто вступал с Владыкой Двух Земель в долгие изнурительные споры, из которых никто из них не выходил ни победителем, ни побеждённым.
Колесницы замерли на почтительном расстоянии от входа в пещеру - всё-таки до чего-то колдуну и фараону договориться удалось, - произошла недолгая заминка, и вскоре в сиреневом проёме двери замаячили силуэты ночных посетителей. Не оборачиваясь, нубиец бросил вошедшему фараону:
-Царь Та-Кемет не оставляет хвостатых демонов далеко от пещеры...
-Я же не снимаю сандалий, когда вхожу в помещение - зачем тогда обижать великолепных скакунов?
-Великолепные скакуны смогут заменить царю Та-Кемет колдуна? - оскалив тёмные зубы с красными дёснами, прошипел нубиец, и услышал в ответ добродушный смех фараона. - Царь Та-Кемет смеётся?
-Царь Та-Кемет радуется доброму расположению духа колдуна! - ответно осклабился Яхмос и тут же помрачнел: - Ты уже видел что-нибудь?
-Царь Та-Кемет имеет в виду свою женщину? - растянул губы в ухмылке нубиец и уставился на его сопровождение: жреца из луксорского храма, а также любимого брата Яхмоса, Эйе, хитрого и изворотливого советника в государственных делах, и городского чиновника, обличённого справедливым доверием фараона касательно дел с невестой.
-Так ты видел что-нибудь или и дальше будешь передразнивать великого фараона, как мартышка на пальме?! - жрец никогда не одобрял ночные прогулки фараона к колдуну. Он считал, что только служителям Амона надлежало быть истинными помощниками Яхмоса.
-Нубиец не зазывал царя Та-Кемет в гости. Царь Та-Кемет сам пришёл, - огрызнулся нубиец и отвернулся к чаше. Яхмос видел, как напряглась высохшая чёрная спина колдуна, в таком состоянии он мог замолчать надолго и не отвечать вплоть до того момента, пока не останется в пещере один на один со своим огнём. Положение как всегда исправил Эйе. Подойдя к нубийцу, он склонил губы к его уху и что-то прошептал. Дрогнув, нубиец рассмеялся тонким смехом пустынной гиены и примиряюще кивнул:
-Хорошо. Колдун не будет злиться на глупого жреца, - его глаза радостно сверкнули желтым светом: - И колдун покажет царю Та-Кемет то, что он хочет увидеть...
Резко нагнувшись к обжигающей кромке сущности в чаше, нубиец расставил руки в стороны, точно вознамерившись объять известняковый цветок, и глубоко вдохнул сизоватые пары. Откинувшись назад, он издал громкий клич и весь затрясся, падая на колени. Согнувшись до самого пола, он едва коснулся гранитных плит лбом и вскинул на посетителей преобразившееся лицо. Нет, его морщины вовсе не исчезли, но они засияли каким-то внутренним светом. В глазах, поглощая радужную оболочку и зрачки, разлилась кровавая пелена. Пещера откликнулась на преображение хозяина многочисленными зыбкими фигурами, закружившими хоровод по стенам. И тут, молниеносно выпрямившись, нубиец взлетел над полом и замер в воздухе над чашей, испуская во все стороны нестерпимое сияние. Непривыкший к таким зрелищам чиновник суеверно рухнул ниц и прикрыл голову руками. Колдун расхохотался и поманил фараона. Сосредоточенный Яхмос, осторожно ступая, приблизился к чаше и навис над ней, пристально вглядываясь в чёрный провал.
-Смотри! - выдохнул-прошипел нубиец и очертил над головой Владыки охраняющий круг.
Фараон широко распахнул веки, и в глаза его брызнули осколки чужих воспоминаний...
