Случилось тогда так, что верховный жрец Амона прознал про печаль фараона и вознамерился помочь Владыке дельным советом. Он предложил повелителю снова собрать отряд и, найдя оазис, войти во дворец самолично, принеся у подножия его жертвоприношения Великой Восьмёрке богов. Возрадовался фараон, воспрял духом и тотчас же приказал войску собираться в новый поход. Но боги по-прежнему были злы на Владыку. Они позволили фараону найти то же место в пустыне, даже избавили его от изнуряющих плутаний в песках. Однако смилостивились боги лишь затем, чтобы вместо благоуханного зеленью рая среди барханов и загадочного дворца Владыка обнаружил жалкую заброшенную лачужку, окружённую парой-тройкой финиковых пальм, да древний высохший колодец. Измученный жаждой и жарой, фараон встал на колени и взмолился богам в просьбе о прощении. Услышала его мольбу Великая Восьмёрка, но, дабы преподать урок неразумному сыну и его будущим потомкам, не стали возвращать оазис на место, а лишь ниспослали они милость, и наполнился свежайшей водой мёртвый колодец. Ничего более не оставалось печальному фараону, как утолить свою жажду, дозволить напиться своим воинам и повернуть отряд обратно к Нилу. И восславили Владыку воины, и понял тогда фараон, что почтение он заработал не сбывшейся надеждой о призрачном дворце, а такими, казалось бы, мелочами, как утоление насущной жажды и возвращение домой...
-И что, больше с тех пор фараон не гневил богов? - заворожено прошептал маленький погонщик.
-Нет, - улыбнулась слепая сказительница. - Фараон осознал всю прелесть спокойствия и больше никогда в своей жизни не намеревался ни затевать войн, ни бросаться к исполнению несбыточных надежд.
-Глупец! - фыркнул старик, незаметно для себя в процессе рассказа примостившийся у костра и проникшийся историей. - Для чего же тогда жить? Для того чтобы сидеть на месте и рассуждать о прелести того, что уже имеешь?
-Ты так говоришь, как будто, до того как податься в пустынные шакалы, только этим и занимался, - хохотнул наглец меджай, подбрасывая последние оставшиеся ветки в пламя. Огонь недовольно заворчал, рассыпая золотистые искры, но принял подношение и уютно захрустел палочками. - Уж не скрытый ли ты мудрец, старик? А то, скажем царской макаке, - Хаби кивнул на давно сопевшего в сторонке писца, - глядишь, пристроят тебя во дворце, будешь давать фараону полезные советы.
-Зря издеваешься, наглец! - прошипел старый разбойник, сверкая жёлтыми глазами, и вправду смахивая на шакала. - Мы ещё посмотрим, как всё обернётся!
-Ну-ну, - не стал сопротивляться меджай, - отчего ж не посмотреть, раз такое дело. Кто тебя знает, старик: лысый, лысый, а сам на крокодила ходишь с голыми руками...
-Как ты смеешь обижать почтенного старца?! - проревел, медленно поднимаясь, обиженный Алеф, закрывая от Хаби разгневанного разбойника. Меджай состроил суровую физиономию и тоже поднялся. Кти взволнованно качнула головой, вслушиваясь в агрессивные движения возможных противников. Мальчишка-погонщик молча придвинулся к слепой рабыне, в любой момент готовый закрыть её собой. Уж кто-кто, а он знал, что в пылу боя Алеф может незаметно для себя раздавить кого угодно, причём играючи, одним мизинцем. Перспектива остаться без сказительницы неожиданно испугала маленького разбойника до дрожи.
-Ты видишь, Алеф? - высовываясь из-за плеча громилы, пропищал красный от ярости старикашка. - Теперь ты видишь, кто твой настоящий друг? Я говорил тебе о том, как лживы люди! Я предупреждал! Ты видишь?
-Вижу, - тяжело сопя, подтвердил Алеф, и хрустнули сжимаемые кулаки. Хаби, продолжая привычно усмехаться, не торопился готовиться к бою, точно знал что-то, что было недоступно противнику. Его наглая самоуверенность только больше подзадорила Алефа. Он был действительно разочарован коварством египтянина, не зря ведь нашёптывал ему старый разбойник: нельзя верить первому встречному! - Я вызываю тебя на поединок! И не смей отказываться: я порву тебя голыми руками!
-А если я не откажусь, порвёшь голыми ногами? Или протаранишь голой головой?
-Ты видишь? Слышишь?! - скача вокруг громилы, верещал старик. Алеф злобно рыкнул: над ним издевались! Его считали тупым как копьё нерадивого служаки! Его, умеющего считать до десяти и знающего почти все финикийские иероглифы! Царский воин ещё поплатится за насмешки... Громила напружинил ноги, готовясь одним прыжком перелететь через костёр и обрушиться на жилистого меджая всем весом своего здорового тела. Наглец Хаби по ту сторону пламени упёр руки в бока и широко расставил ноги, будто надеялся этими ничтожными приготовлениями спасти себе жизнь. Ха, и кто же из нас глупец?
-Скорее, Алеф! Отомсти ему за свои обманутые ожидания, пока он не сбежал от страха за дальний бархан!
Громила прыгнул. Остолбеневшая на месте жертва даже не пошевелилась, придавленная к площадке неумолимо надвигающимся на него кошмаром. Алеф был убеждён в быстрой и лёгкой победе. На его искажённом от ненависти лице расцвела кровожадная самодовольная улыбка. Равнодушный, но острый, как кинжал, взор Хаби возник перед его взором уже в самый последний момент, и вихрем в голове громилы пронеслась ужасная догадка. "О, Великая Мать!" - вспомнилась разбойнику богиня матери-нубийки, и...
Над пустыней разнёсся истошный стон, а затем испуганный крик мальчишки-погонщика. Алеф непроизвольно дёрнулся, потерял ориентиры и, если бы наглец меджай не успел толкнуть его в бок, непременно всем своим весом рухнул бы в костёр, подобно искупительной жертве. Вместо этого громила нелепо всплеснул руками и зарылся носом в едва прогретый песок площадки. Отплёвываясь от набившихся в рот песчинок, Алеф вытянулся на руках и, подняв голову, встряхнул ей, приходя в себя после позорного поражения. Однако, вопреки его ожиданиям, никто, даже слепая рабыня, даже наверняка разочаровавшийся в нём старый разбойник, не обращали на него ни малейшего внимания. В единодушном порыве, включая проснувшихся и снова лениво что-то пережёвывающих верблюдов, спутники Алефа напряжённо вглядывались куда-то вдаль. Метущаяся в бреду принцесса мотала головой, и её чёрные локоны, похожие на змей в тусклом отсвете пламени, сворачивались в кольца на коленях Кти и на песке вокруг. Застывший в нелепой позе писец, смешная "царская макака", мелко стучал зубами, но теперь Алефу это не показалось смешным. На тёмном брюхе коровы Нут не светилось ни единой звезды, и очень скоро громила отчётливо понял, почему.
Необъятная туча, закрывавшая собой видимую странникам часть небосвода, пошевелилась и - о, боги! - раскрыла две яркие щели, очертаниями похожие на глаза, в которых вместо зрачков и радужек зияла непроницаемая тьма Хаоса. Алеф и вздохнуть не успел, как пронзительный взор заставил застыть кровь в его жилах, а затем проник в самое подсознание, цепкими когтями выхватывая из тела-сосуда легкокрылую Ка. Несчастный громила уже видел, как жизненные нити его души, о которых так много когда-то говорила ему мать, медленно свиваются в прочную верёвку, наматываемую на сильный кулак неведомого существа. Злобный демон из страшных снов, всегда приходивший за Алефом в детстве после рассказов матери, наконец-то предстал перед ним в полной красе и, как ни был силён сын финикийца, он был ничтожеством по сравнению с безграничной мощью существа. "Не смей ему сопротивляться! - шептала на ухо тень матери. - Иначе он заберёт твою душу себе, а тело оставит на земле, чтобы ты тоже стал ужасным демоном..." И Алеф готов был на что угодно, лишь бы не исполнился давний кошмар, даже на то, чтобы молча повиноваться нереальному взору с небес и властной ухмылке, искривившей излом призрачных губ...
-Дешерт... Дешерт... - мечась из стороны в сторону, стонала принцесса. - Это Дешерт... Не смотрите на неё! Не надо... Дешерт...
-Это ещё что за Дешерт? - со здоровой долей раздражения поинтересовался Хаби, и его решительный, абсолютно человеческий голос словно ушатом воды отрезвил окружающих. Слепая сказительница подалась в его сторону, но промолчала. Погонщик с надеждой взглянул на неё и поёжился.
