– Поэтому поступим так. Мирмидонян переводим на правое крыло, направление – Идские предгорья...
Послышалось совершенно неуместное на военном совете (в шатре самого вождя вождей!) хмыканье. Наглое такое. Ухмыльнулся мне нахал Любимчик. Ну как же, вспомнил зазнайка Диомед совет мудрого Алкима!
...Я и не забывал. Просто всему свое время, рыжий.
– Лавагет Лигерон?
– Я понял, дядя Диомед, – кивнул малыш. – Мы отрезаем Трою от гор...
Он научился воевать, наш Лигерон, седой грузный старик. Между приступами безумия ему вполне можно было доверить войско. Увы, все чаще безумие догоняло Ахилла Невскормленного.
– Менелай! Твои спартанцы наступают в центре – фалангой. Направление – Скейские ворота...
Я вновь покосился на сопящего Агамемнона. Совсем совесть потерял богоравный! После страшного боя у кораблей, когда он (снова!) приказал бросать все и уплывать, когда даже Любимчик не выдержал – вырвал из его трясущихся рук золотой жезл вождя, – запил Атрид. Безнадежно, беспросветно. Некому теперь громами греметь, брови супить, орать на нас, недостойных. Был Зевс – да весь вышел, остался лишь винопийца, человек псообразный...
– Фоас! Куретов – в горы. Перекрыть все тропинки, всех, кто еще прячется за городом, – вырезать!
Да, пора! После гибели Гектора троянцы скорее всего побоятся выйти из города. Битва кончилась, начинается осада. И не помогут Крепкостенной ни горы, ни белые Идские скалы.
Не помогут!
– А я?! Я тоже хочу на правое крыло! Я что, не заслужил? Почему на правое крыло Лигерона?
Ох, вечно ты всем недоволен, Аякс Теламонид!
– Саламинцев ставим правее всех. Задача – занять скалы у мыса Ройтейон, не дать троянцам прорваться к морю...
Ага, уже доволен, бычок!
– Идоменей! Твои корабли...
– Т-трою...
Что такое? Кто это заговорил? Неужто Агамемнон?
– Т-трою! – дернулся длинный нос. – Т-трою, спрашиваю, уже взяли?
Кто-то хмыкнул. Кто-то пискнул. Кто-то поспешил захлопнуть рот рукой.
– А п-почему не взяли? П-повелеваю: взять – и д-доложить!
Проснулся Зевс! Изрек – и громом грянул. То есть не он грянул – мы помогли. Ударил гром-хохот, в поясницах согнул, на хеттийский ковер кинул – кататься, повизгивая. Дрогнул шатер, подскочил, вот-вот в пляс пойдет!
– А п-почему смеетесь? – поразился Зевс. – Смеяться нельзя, я этот... в-вождь вождей!..
Ну что бы мы без тебя делали, богоравный Атрид?
– Дили-ладо! Дили-дили!
А мы Гектора убили!
Лигерон, ты наш отец!
Скоро Трое и конец!
Хей-я-я! Хей-я-я!
– Не расслабляться, ребята, не расслабляться! Ишь загуляли! Мальчики всякие, девочки... Вы что думаете, война кончилась?
– Ну и скучный же ты, Тидид! Слушай, лучше приходи вечером ко мне, я тебя одну девочку уступлю. Девочку-лидиечку! Она такое умеет, такое!.. Куда там дулькам нашим!
– Басилей Эвриал Мекистид! Еще раз такое услышу, всех твоих девок-дулек на костре испеку. А ты, Сфенел, тоже хорош!..
– А-а... А что я?
– Ребята, мы еще не победили, Гектор – еще не Троя!
– Ой, и скучный же ты, Тидид!
– Ну что, дядюшка Терсит, вижу, глаз уже заживает?
Моргаешь помаленьку?
– Моргаю, хи-хи, моргаю, своего не упущу! Не любишь ты меня, племянничек, не любишь, хи-хи! Мог бы дружка своего заставить и побольше мне пеню выплатить! Жадный ты!
– Да ну? Все по обычаю было, родичи собрались, Одиссей, обидчик.твой, извинился. Сколько ему велели, столько он и выплатил.
– Мало, хи-хи, мало!
– Ну и проглот же ты!
– Проглот, проглот. Курица, и та к себе гребет, хи-хи!
– Ха-ха, дядюшка!
– Мы у шатра станем, рядом станем, всю ночь смотреть будем, чужака этого выследим. Всех наших соберу, всех куретов...
– Не вздумай, Мантос! Пусть лучше на Трою смотрят.
– Э-э! А что Троя? Была Троя – нет Трои. Тихо они сидеть будут, тихо умирать! Все так думают, все это знают...
– Вот именно – думают. Победа еще лежит на коленях у богов, родич!
Да, победа все еще лежала на коленях у богов. На коленях у НИХ. ОНИ ушли после того, как мы заключили перемирие с дядей Психопомпом, наглым аэдом лже-Эринием.
...Перемирие – не мир. Не на чем мне с НИМИ мириться!
Ушли – смотреть с меднокованого неба, как мы умираем. А вокруг неслышно, весенним треснутым льдом, таял Кронов Котел. Отступал, освобождал проходы в Номос. Еще пара недель – и мы будем просто людьми, залитыми кровью людьми на залитой кровью земле.
Если выживем. Если не сделаем в последнем безумии последний шаг, отделяющий нас от НИХ. Бездна по-прежнему дышит рядом, у самых ног. И плещет совсем рядом невидимая река, такая добрая, привычная. Доброе, привычное безумие.
Плещет, плещет... Все еще лежало на коленях у богов.
– Окружаю-ю-ю-ют! Враги-и-и-и!
Крик ударил по ушам, многоголосый, со всех сторон.
– Окружили-и-и! Бежи-и-и-им!
Я ткнулся спросонья в упругий теплый полог шатра, помянул Дия Подземного с Мантосом заодно (ищи теперь выход в темноте!), нащупал перевязь с мечом. А крики становились все громче, все отчаяннее.
– Враг в лагере! Бежи-и-им! К корабля-я-ям!!!
Вот вам и решившие тихо умереть троянцы! Чуяло сердце, чуяло!
– К бою! К бою! Стройся! Арго-о-ос!
За пологом шатра – очумелые полуголые люди. Полуголые, голые – но с оружием. Все-таки научил я их чему-то.
А крик уже рвался до самых темных небес. Крик, вопли, предсмертный хрип.
– Всадники, Диомед. Верховые!
Эвриал – без шлема, в панцире на голое тело.
– Дозорных, сонь проклятых, лично придушу! Проморгали!
Капанид – в шлеме и хитоне. Босой... Нет, в одной эмбате – левой.
– К бою-ю-ю-ю-ю!
Вот так! И дозорные хороши, и разведка. Хоть бы предупредили, что у Приама есть конница!
– Арго-о-о-о-ос!
А Смерть была уже рядом, совсем близко, между шатров, – серая, почти незаметная во тьме смерть на гривастых невысоких конях. Смерть с короткими копьями, с кривыми длинными мечами... Смерть шла прямо на меня. На мое копье.
Успел присесть – дротик просвистел возле самого уха. Присесть, выпрямиться, развернуться в прыжке... Спасибо тебе, дядя Эгиалей! Выучил!
Смерть кулем упала у моих ног. Дернул гривой конь, заржал гневно, ударили в землю копыта...
Уже убегая, уже выкрикивая запоздалые команды, я вдруг понял – не так. Что-то не так со Смертью! Не выдержал, оглянулся...
Не поверил своим глазам.
Женщина...
Думать было некогда, удивляться некогда, Смерть царила повсюду, и наскоро выстроенные аргивяне могли только отбиваться, отмахиваться копьями, не в силах помочь остальным.
В лагере шла резня. Шла, шествовала, катилась глиняным пифосом по муравейнику. Смерть была умна – главный удар пришелся по микенцам, которые в последние дни слишком рьяно подражали своему ванакту-винопийце. И теперь они умирали, даже не успев надеть на пьяные головы свои рогатые шлемы.
– Амазонки-и-и-и! Спасайся, кто може-е-е-е-ет!
Амазонки? Девы-воительницы из сказок? Говорили мне на Кипре, что будто бы и вправду живут какие-то амазонки возле моря Мрака. Неужто они? Да какая сейчас разница! Смерть не мужчина, не женщина. Она просто Смерть.
– Держаться! Держаться! Арго-о-ос! Этолия-я-я! Кур-р-р-р!
Невысокие гривастые кони раз за разом налетали на нас, выбивая из неровных рядов новые жертвы. В горячем воздухе свистели не только дротики и стрелы – волосяные арканы безошибочно падали, жадной змеей обвиваясь вокруг шеи, сбивая с ног, удавливая, утаскивая под конские копыта.
Мы умирали. И все-таки я приказал наступать. Наобум, в ночь, прямо на сваленные шатры. Где-то совсем рядом шум был особенно силен, значит, там тоже дерутся, там тоже не хотят пропадать зазря.
Я не ошибся. Прямо посреди разоренного лагеря мирмидонцев свирепствовал Малыш. Голый, в съехавшем на левое ухо легком шлеме, с огромной кривой махайрой[102], он раненым медведем бросался прямо на копья, сбивал коней с ног, разрубал врагов одним ударом, наискось. Его кололи копьями, били булавами, но Лигерон был жив, был неутомим, был страшен.
