Когда Инга в первый раз в жизни состряпала их, мама воскликнула:

«Ты у меня настоящая хозяйка!»

«Вкусно?» — спросила девочка.

«Очень вкусно! Я никогда не ела таких вкусных цеппелинов». Папа тоже был доволен. Он запивал кушанье пивом и хвалил.

Сегодня на обед тоже будут цеппелины. Пусть папа обрадуется. Пусть он вспомнит хорошие времена, когда была мама. Пусть он почувствует, что нет никакой студии, никакой Гедры.

Инга пришла домой и принялась стряпать. Она так усердно натирала сырую картошку, что ободрала себе палец о тёрку. Когда вернулся папа, цеппелины уже томились в кастрюле, наполняя квартиру ароматом.

— Чем это так вкусно пахнет? — спросил папа.

— Угадай!

— По-моему, пахнет… цеппелинами!

Запах привёл папу в кухню к небольшой белой кастрюле. Папа наклонился, приподнял крышку и втянул в себя жаркий дух кушанья.

— Вот это да! Давай скорее обедать, Инга!

— Разденься и помой руки, — строго сказала дочь. И улыбнулась.

Но папа всё не уходил из кухни.

— Сегодня я спас собаку, — сказал он. — Она очень страдала. Думал, не выживет. Но она так печально смотрела на меня, как бы просила помочь ей. Глазами просила… Её звали Веста.

— Веста? У неё щенки будут?

Папа покачал головой.

— Главное, что она выжила… Как хочется цеппелинов!

Папа знал, что в пальто и с грязными руками он ничего не добьётся. Поэтому быстро вышел из кухни, разделся, вымыл руки. От него пахло лекарствами. Но он не замечал этого запаха. От него всегда пахло лекарствами.

В какой-то момент Инге захотелось всё рассказать папе: как к ней на улице подошла Кика, и как она пришла к Арунасу, и про встречу с Гедрой. Всё это отодвинулось от неё далеко-далеко, и было легко рассказывать об этом, как о занятном происшествии, которое уже позади. Но Инга почему-то промолчала. Решила рассказать в другой раз.

Однажды утром, едва Инга вышла из ворот, перед ней выросла Кика. Откуда она взялась, эта вездесущая девушка из кино, и что ей ещё надо?

— Инга! Я жду тебя сорок минут. Вся продрогла!

Широкий носик Кики действительно посинел, а на бесцветных волосах дрожали капельки дождя.

— Я не успела тебя предупредить… Я не пойду туда… — сказала Инга.

— Вот фрау-мадам! — вспыхнула Кика. — Как ты не пойдёшь, если сегодня первый съёмочный день! Пробы получились мировые. Тебя ждут!

— Я не хочу, — пролепетала Инга. — Вы найдите другую…

— Ты думаешь, так просто найти другую девочку! Вышла на улицу, а она идёт! Я, может быть, два месяца по улицам бегала, прежде чем нашла тебя! Нам же образ нужен…

— Какой образ?

— Едем на вокзал! — Кика уже не объясняла, она поняла, что сейчас можно только командовать. И если эта упрямая девчонка не подчинится, она схватит её в охапку и привезёт на съёмочную площадку насильно. Живой или мёртвой, как велел Арунас.

Инга успела только спросить: «Зачем на вокзал?» — Кика впихнула её в маленький, забрызганный грязью «рафик», и они помчались по городу.

Инга так и не поняла, зачем надо ехать на вокзал. Нe ехать, а мчаться, словно поезд вот-вот должен отойти. Инга не раз бывала на вокзале. Это случалось, когда они с мамой ехали в деревню к бабушке. Вокзал пугал девочку. Она как бы становилась маленькой и беспомощно жалась к маме. Но когда они садились в поезд, из окна вагона вокзал не страшил Ингу. Напротив, было очень интересно со стороны разглядывать суетливую, разноголосую жизнь вокзала. Потом поезд трогался, и вокзал начинал уплывать назад, как большой пёстрый пароход.

Зачем теперь они едут на вокзал? Уезжать? Провожать? Но ведь на вокзале ещё и встречают. Может быть, они едут встречать?.. Инга почувствовала смутное тепло надежды. Она успокоилась.

То, что происходило на вокзале, было похоже на странный сон. Люди прощались, обнимались, что-то кричали, чтобы было слышно сквозь закрытые окна… Раздавался гудок, и поезд медленно трогался. Кто-то бежал за вагоном. Кто-то прыгал на ходу… Но потом поезд неожиданно останавливался, начинал пятиться и возвращался на своё место. И всё начиналось сначала: люди снова прощались, снова кричали, снова махали руками…

Ингу это так забавляло, что она ни о чём другом не думала. Не замечала киносъёмочного аппарата, который вместе с оператором на тележке ехал вслед за поездом. Не замечала милиции, которая кого-то не пускала на перрон. И её тоже никто не замечал. Забыли про неё. Вот и хорошо. Поезд снова пятится. Сейчас люди в третий раз начнут прощаться. И так без конца: «здрасте — до свиданья».

Неожиданно перед Ингой появились Арунас и Гедра.

— Здравствуй! — как ни в чём не бывало сказал Арунас. — Выспалась?

— Спасибо, — отозвалась Инга.

— А сейчас за работу. Значит, Гедра уезжает. Садится на поезд и… поехала. Ты провожаешь её. Прощаешься. Бежишь за вагоном и машешь рукой. Не трудно?

— Бежать за вагоном?

— И бежать за вагоном. Всё поняла?

— Поняла, — тихо сказала Инга.

— Пойдём, девочка, — сказала Гедра.

Они подошли к вагону. И все остальные провожающие подошли к вагонам.

— Давай прощаться, — сказала Гедра.

— Давайте, — согласилась девочка. — До свиданья.

— Не годится! — из-за Ингиной спины крикнул Арунас. — Представь себе, что ты прощаешься с мамой.

— С мамой? — Инга испуганно посмотрела на режиссёра.

— С мамой… Прижмись к ней. Поцелуй.

Инга молчала.

— Ну, быстрей!

— Не хочу её целовать, — выдавила из себя девочка.

— Удивительно тупая девчонка, — шепнула оператору Кика. — Никакого воображения!

— Будем снимать! — скомандовал Арунас. — Где хлопушка?

Инга стояла перед вагоном. Рядом с ней с чемоданом в руке

стояла Гедра. У обеих был печальный вид. Девочка не хотела целовать «маму», а «мама» была очень огорчена. Так они стояли у подножки вагона.

Откуда-то вынырнула Кика. В руке у неё была хлопушка, похожая на маленькую чёрную классную доску. На доске мелом было написано: «Кадр № 1», «Дубль № 1». Арунас скомандовал:

— Мотор!

Кика хлопнула и исчезла.

А Инга всё смотрела себе в ноги. И вид у неё был растерянный. Она ничего не хотела делать. Так и стояла, уставясь в одну точку. Гедра наклонилась, потёрлась щекой о Ингины волосы и вошла в вагон. Поезд тронулся. Инга не побежала за поездом. Она стояла как вкопанная. Она чувствовала прилив горечи. А вагоны всё плыли, плыли мимо неё — нескончаемая стена вагонов… Если бы на этом поезде действительно уезжала мама… Ведь когда уезжают, возвращаются.

Когда Инга отвернулась от поезда, то увидела множество прожекторов, которые светили мерцающим лиловатым светом. Глаза девочки были полны слёз. А вокруг стояла напряжённая тишина. Слышалась только медленная железная поступь удаляющихся вагонов.

— Стоп! — скомандовал Арунас.

И его команде подчинялись все: погасли прожектора, задвигались люди. Даже поезд послушался его — остановился.

— Дубля не будет, — сказал режиссёр. — Ты молодец, Инга! Сыграла отлично.

— Ничего я не играла, — призналась девочка. — Я просто вспомнила маму…

— Да, да. — Арунас положил ей на плечо руку. — Ты и не должна ничего играть… Тебя кто-нибудь обидел?

Инга вздрогнула от этого вопроса. Слёзы высохли. Девочка исподлобья посмотрела на Арунаса и сказала:

— Меня никто не обижает. Никто!

Поезд медленно возвращался на своё место.

Несколько дней подряд поезд отходил и тут же возвращался. Хоть бы нашёлся один такой поезд, который увёз бы Гедру. Но поезд слушался не начальника станции, а режиссёра.

Инга почти не разговаривала с Гедрой. Смотрела на неё дичком, выпускала все свои ежовые иголки. Она исколола артистку этими «иголками», и однажды в перерыве между съёмками Гедра вошла в вагон, где отдыхала съёмочная группа, распахнула дверь в купе Арунаса и сказала:

— Я больше не могу! Ищи другую актрису. Она ненавидит меня. У нас с ней ничего не получится.