Когда товарищи по команде спрашивали Саньку Красавина, скоро ли он вернётся в строй, раненый вратарь отвечал: «Недельки через две встану в ворота». А через две недели он говорил: «Скоро… Уже почти не болит. Осталась ерунда».

На что он надеялся? На счастливый случай? Ведь врач ничего не обещал ему. А когда наконец снял гипс, то сказал:

— Будь осторожен. Перелом может повториться. О хоккее забудь.

Но как забыть о хоккее? Как вычеркнуть из жизни стремительный вихрь атак, звон коньков, свист летящей шайбы и приятную тяжесть доспехов, в которых чувствуешь себя водолазом? Как оторвёшь от сердца маленькое ледяное море, которое в момент игры оживает, становится тёплым и бурным, сбивает с ног и поднимает на гребень счастливой волны? Врачу легко рассуждать, он и клюшки-то небось не держал в руках. А что скажет Санька своим товарищам по команде? Ведь они ждут его. Надеются. Сейчас он придёт во двор и ребята спросят: «Скоро, Сань?» Неужели у него повернётся язык ответить: «Никогда!» И он ответил:

— Скоро! Вот уже сняли гипс. Нога окрепнет и…

Санька обманывал товарищей и самого себя. Он сознавал, что никогда не сможет надеть коньки и выйти на лёд с клюшкой, но смириться с этой мыслью тоже не мог. Он мучился, проклинал свои хрупкие, ни на что не годные кости.

Однажды ранним утром, задолго до школы, Санька оделся и тихо вышел из дому. В руках он держал клюшку, перчатки и щитки для ног. Что задумал отвоевавшийся боец? Встать на лёд или навсегда закопать свои ставшие ненужными доспехи?

У подъезда Саньку ждал невысокий плотный паренёк. Шапка на затылке, руки в карманах, нос уточкой.

— Женька! — окликнул Санька паренька. — Идём!

На хоккейном поле было пустынно. Лёгкий сухой снег слегка припорошил лёд, и от коньков оставались чёткие бороздки.

— Одевайся! — скомандовал Санька и протянул Женьке всё своё спортивное снаряжение.

Санька разговаривал сухо, отрывисто, с какой-то непонятной ему самому злобинкой, но Женька безропотно выполнял его распоряжения. И через несколько минут он уже в шлеме, в перчатках, в щитках, с огромной клюшкой в руке стоял на том месте, где обычно до злосчастного дня стоял сам Санька. Сейчас Санька ревностно осматривал своего маленького преемника, и ему казалось, что у того всё не так: и стойка неверная, и клюшку держит как палку.

— Подними голову! Или боишься шайбы?!

— Не боюсь. Бей!

Он ещё не боится? Санька рассердился и поднял клюшку. Но ударил не со всей силой, чуть сдерживая свой замах. Шайба наткнулась на нос конька и откатилась в сторону, кружась на льду маленьким волчком.

— Молодец, — сказал Санька, хотя новый вратарь был тут ни при чём, шайба случайно наткнулась на конёк. — Молодец! Внимательно следи за моей клюшкой.

И снова последовал удар. На этот раз посильней. Вратарь долго искал глазами шайбу, а она притаилась в сетке ворот, как пойманный карась.

— Пропустил! — вздохнул Женька.

— Ничего! — покровительственно сказал Санька. — Я тоже сначала пропускал.

Санька остался доволен первым уроком. Хотя новичок часто раздражал его и Саньку подмывало самому надеть коньки — хоть на минутку! — и показать ему, как это делается.

— До завтра! — сказал, вернее, скомандовал Санька.

— До завтра, — отозвался Женька, вытирая со лба пот и возвращая своему тренеру его снаряжение.

В подъезде Санька столкнулся с Филей, защитником дворовой команды.

— Тренируешься? — спросил Филя.

— А как же!

— Один?

— Скоро сыграем, — уклончиво ответил Санька и стал подниматься по лестнице. Он прижимал к себе тяжёлые, пахнущие снегом доспехи. От этой приятной тяжести, от зимнего запаха Саньке казалось, что он сам только что стоял на льду на коньках, с клюшкой. Теперь ему не терпелось дождаться следующего утра, чтобы выйти во двор, где у подъезда, как па часах, будет стоять Женька, нетерпеливо постукивая коньками.

— Пошли!

И начиналась тайная тренировка: удары, броски, снова удары. И надо было случиться, чтобы однажды Санька ударил по шайбе, а Женька растерялся и не сумел увернуться. Шайба оставила на лбу ссадину. Новый вратарь заплакал.

— Не плачь, Женька, — утешал его Санька, прижимая к рассечённому лбу горсть снега. — Бывает и такое.

Санька посмотрел на снег, зажатый в руке, — в нём, как искра, теплилась капелька крови. Санька сильнее сжал пальцы, чтобы погасить эту искру, и набрал свежего снега.

Женька вырывался и ревел:

— Не буду больше играть… Ну его, хоккей…

— Ты же обещал. Дал слово… Хочешь, я куплю тебе мороженого?

— Не надо мне твоего мороженого!

— Да не реви ты! Не реви, а то стукну…

Ни уговоры, ни угрозы — ничего не действовало. Женька уходил с поля, бросая на лёд вратарские перчатки, шлем, щитки. Санька молча шёл за ним и подбирал брошенное снаряжение.

На другой день Санька, как обычно, поднялся очень рано и вышел во двор. Женьки не было. Санька, прихрамывая, бегал по пустому двору, свистел под Женькиными окнами. Женька так и не пришёл.

Не пришёл он ни на второй день, ни на третий…

А Санька каждое утро выходил во двор. На четвёртый день Женька пришёл. На лбу у него был здоровый синяк.

— Пошли! — как ни в чём не бывало скомандовал Санька и зашагал к хоккейному полю.

И снова в ранний час, когда дворовые хоккеисты ещё досматривали сны, на катке звучали щелчки, слышался Санькин голос:

— Следи за моей рукой… Смелее выходи на шайбу… Крепче держи клюшку…

Надвигался ответственный матч. На этот раз противником хоккеистов дома с аркой была команда, которая на другом конце города славилась как непобедимая. Ребята готовились к бою. Они верили, что Санька Красавин встанет в ворота.

Как-то сам собой разнёсся слух, что впервые после болезни на лёд выйдет Санька Красавин. Эта весть облетела все близлежащие улицы. Ледяное поле окружило плотное кольцо зрителей. Горели лампочки. От дыхания поднималось тёплое облако. Команды вышли на лёд для разминки. А Санька Красавин не появлялся. Может быть, подвела нога? Или он раздумал играть? И вдруг по кольцу зрителей пронёсся рокот:

— Идёт! Санька идёт!

Санька не спеша шёл к хоккейному полю без шлема, без большой вратарской клюшки и без перчаток. И вообще на ногах у него были валенки. Зато следом, в полном вратарском облачении, семенил Женька. Зрители и команды наблюдали за этой картиной. Никто ничего не понимал. Санька подошёл к ребятам и, положив руку на плечо своему преемнику, сказал:

— Он встанет в ворота!

Санька произнёс эти слова так твёрдо, что никто не решился с ним спорить. Да и выбора у команды уже не было. Пора было начинать игру. Женька вразвалочку подъехал к воротам и клюшкой, как ладошкой, сгрёб снег с вратарской площадки. Он был маленьким и в снаряжении напоминал гриб. Зрители встретили его появление в воротах смешком.

Когда же в начале игры Женька пропустил в ворота первую шайбу, все стали ругать и его и Саньку, который вместо себя «подсунул такого». Но очень скоро противнику пришлось убедиться, что загнать шайбу в Женькины ворота не так-то просто. Он ловко выставлял руку, и шайба как бы сама ныряла в «ловушку», он на лету парировал удары клюшкой, и шайба отлетала, как мяч от лапты. Несколько раз, спасая ворота, Женька смело бросался в ноги нападающих, и болельщики устраивали ему овацию.

И вскоре игроки и болельщики забыли, что в воротах стоит не Санька Красавин, а его маленький друг. Слишком много в нём было Санькиного: зоркий глаз, ловкость, бесстрашие в самые критически минуты. И крепко стиснутому толпой болельщиков Саньке порой казалось, что в воротах стоит он сам, только совсем здоровый.

— Правильно!.. Хорошо!.. Давай-давай!.. — шептал Санька, и его суровое мальчишеское сердце наполнялось нежностью к этому маленькому человечку. Санька жил его победами, его удачами, а когда Женьке доставалось, вместе с ним испытывал боль.

Матч закончился победой команды с Большой Кирпичной. Ребята на радостях подняли вратаря на руки и понесли его через двор. А Санька остался на опустевшем ледяном поле… Нет, он не испытывал обиды.