Позже, когда Варью с хмельной, тяжелой головой брел к общежитию, ему захотелось спуститься к Дунаю. Спотыкаясь в темноте, пришел он на берег. Внизу плескались о днища плоскодонок легкие волны. Ночь была темной, едва-едва брезжил в небе слабый свет. У рыбацкого баркаса, стоявшего под самым берегом, Варью вспомнилась светловолосая девчонка с загорелыми ногами, которую он в последний раз видел именно здесь. «Где она сейчас?»— думал он. Но девушку ему не удалось представить; даже лицо ее стерлось в памяти. Только в груди осталось какое-то неясное щемление. Он повернулся спиной к шоссе и долго смотрел на Дунай. Необъятная тишина, тишина четырех стран, плыла в ночи вниз по течению, чтобы где-нибудь к утру достичь моря. И в самом центре этой тишины покачивалась лодка Сатника...
6
— Карр... Карр... Карр...— хором закаркали кёбаньские парни и девчонки, когда в субботу в пять часов вечера Иштван Варью появился на террасе «Мотылька». Днем над городом прошла гроза; кое-где и в четыре еще громыхало. На террасе стояли лужи, но столы уже были насухо вытерты. Так как неясно было, ушла гроза совсем или набирается сил для нового приступа,— скатертей на столах не было. Однако никого это не смущало. Компания за сдвинутыми столиками была нынче в приподнятом настроении.
— Понимаешь, из-за грозы пришлось нам внутри спрятаться...— объяснял Варью ситуацию один из парней с пивоварни.
— ...и выпить,— добавила Пётике.
— Что же ты пила? — спросил Варью, опираясь на спинку стула.
— Не знаю. Тетя Манци чего-то там намешала.
— Сколько раз молния сверкала, столько мы пили,— похвасталась Цица.
— Оно и видно.
— Сегодня третье, Ворон... Забыл, что ли? — вмешался в разговор фармацевт.
— Ну и что?
— Иштванов день. У парней сложилось такое мнение, что ты сегодня поставишь ящик пива.
— Двадцатого поставлю. Я свои именины буду справлять вместе с королем.
— С королем?..
— Ну да, с Иштваном.
Фармацевт со смехом обернулся к остальным.
— Неплохо... Слыхали: теперь Ворон и святой Иштван будут вместе именины справлять... По-моему, они, в общем, правы...
За столом поднялся хохот. Варью повернулся к столу плечом, чтобы было видно эмблему на рукаве.
— Читайте. Что это значит по-английски? Viceroy... Значит вице-король. Вот и думайте. Раз вице-король, то именины двадцатого.
Жожо с другой стороны стола махнула Варью рукой:
— Иди сюда, Ворон, я для тебя стул держу.
— Потом...
— Я что-то сказать тебе хочу.
— Сейчас вернусь,— сказал Варью, уходя к стойке.
Молодежь, набившаяся из-за дождя во внутреннее помещение кафе, во всю терзала музыкальный автомат. Многие даже не заметили, что дождь давно кончился. Ребята и девчонки танцевали шейк, а точнее, тряслись под музыку между стойкой и автоматом. Тряслись и смотрели на Аги из прачечной, которая, обнявшись со своим парнем, забыв о музыке, времени, обо всем на свете, извивалась в каком-то сонном экстазе. Время от времени кто-нибудь натыкался на край биллиарда, даже не замечая этого.
— Привет, тетя Манци,— сказал Варью, садясь на высокий табурет у стойки.
— Как живешь, Ворон? Трудная была неделя?
— Спасибо, тетя Манци, терпимо было.
— Что будешь пить?
— Сухой мартини со льдом. Какие новости, тетя Манци?
— Никаких, сынок. Все по-старому.
Варью смотрел, как она взбивает коктейль, бросает туда лед.
— Ольга не писала?
— Нет. С тех пор никаких известий. Ох, чуть не забыла, тут тебе что-то есть.— И тетя Манци вытащила из ящика свернутую бумажную салфетку, отдала ее Варью.— Йоцо просил это тебе передать. Вчера вечером он был здесь; выпил рюмку и ушел. Сегодня у него рейс.
Варью развернул салфетку. «Я снова говорил с начальником,— писал Йоцо.— В сентябре возьмут двух помощников шоферов. В Германии была авария. Привет, Йоцо». Варью свернул салфетку, сунул ее в карман. Медленно, смакуя, выпил мартини, искоса поглядывая на террасу и на ребят, танцующих у музыкального автомата. Жожо махала ему с террасы. Он положил на стойку деньги и вышел. Жожо посадила его рядом с собой.
— Так здорово, Ворон, что мы опять вместе!
— Здорово...
Цица, сидящая рядом с фармацевтом, следила за каждым их движением. Когда Иштван Варью поднял глаза, она тут же крикнула ему через стол:
— Слушай, Ворон, а что стало с той блондинкой, из-за которой ты в кенгуру превратился?
— Ничего не стало. Исчезла.
Жожо грохнула о стол донышком пивной бутылки и крикнула:
— Никакой он не кенгуру!
Цица пожимала плечом и хихикала.
— Он сам сказал, что в кенгуру превратился. Я-то тут при чем?
Варью отобрал у Жожо бутылку и медленно выпил из нее пиво.
— Правда ведь ты не кенгуру? — спросила Жожо.
— Нет, я кенгуру.
— Если ты меня любишь, ты не будешь кенгуру.
— Возьми-ка вот деньги и принеси два мартини. Выпью еще стакан и, может, обращусь обратно в ворона.
— И тогда будешь меня любить?
— Я и сейчас тебя люблю, только осталось во мне немного от кенгуру... Это, знаешь, вроде того... ну, если бы, скажем, человек собрался ехать в Ниццу посмотреть море и уже совсем к этой мысли привык — и вдруг вместо этого приезжает в Хортобадь, к рыбопитомникам.
— Почему к рыбопитомникам?
— Да так... Слушай, чем позже ты притащишь мартини, тем дольше я останусь кенгуру.
Жожо ушла к стойке и вскоре вернулась с двумя мартини. Они чокнулись, выпили. Жожо отпила из своего стакана глоток-другой и потом ловко подставила его Варью. Тот выпил и второй стакан, затем достал из кармана свернутую салфетку, внимательно прочел записку Йоцо. Жожо распирало от любопытства, она попыталась заглянуть в записку, но без особого успеха.
— Что это у тебя? — спросила она наконец.
— Письмо.
— От девки какой-нибудь?
— Да не от девки. Йоцо мне сообщает одну важную вещь.
— Йоцо? Не смеши меня. Йоцо пишет письма на салфетках?
— А что такого?
— Тогда покажи.
— Не покажу.
— Значит, от девки. Опять нашел кого-то...
— Жожо!..
За столом стало тихо, все смотрели на Варью и Жожо. Жожо встала и ушла к стойке.
Цица навалилась на стол и меж бутылок шепнула Варью:
— Ужасно, что ты все еще кенгуру... Когда это у тебя пройдет, скажи. Я...
— Скажу,— прервал ее Варью, искоса поглядывая на стойку. Он видел, как Жожо разговаривает о чем-то с тетей Манци, потом берет еще два мартини и выходит на террасу.
— Твое счастье. Действительно от Йоцо,— сказала Жожо, садясь к столу.
— Почему бы нам не пойти куда-нибудь? — повернулся к ней Варью.
— Выпьем и пойдем, пока снова дождь не начался.
— Не начнется. Вон уже луна вышла над Ферихедем.
— Гремит где-то.
— А. Это в Будаэрше или еще дальше.— Варью поднял стакан.
Выпили. Жожо поверх стакана пыталась заглянуть парню в глаза, но ничего у нее не получалось. Варью и был, и словно не был здесь. Жожо стало грустно. Оставалось надеяться только на мартини, она осторожно подменила пустой стакан Варью своим, едва отпитым. Варью в это время через стол делал внушение Пётике:
— Йоцо рассказывал, ты в последнее время захаживаешь к ним...
— Ну, предположим.
— Кончится тем, что мне придется тебя наказать.
— За что, Ворон?
— За длинный язык.
— И ты меня накажешь?
— Накажу. А как — еще придумаю.
— Ой, как интересно! Обязательно скажи, когда будешь наказывать,— захихикала Пётике.
Варью только рукой махнул. Медленно поднеся к губам мартини, он собрался было выпить, но тут сообразил: ведь он только что опустошил свой стакан, а тот снова полон. Он посмотрел на Жожо. Та как раз угрожающе меряла взглядом Пётике. Варью понял, что дело пахнет керосином, и сунул стакан в руку Жожо.
— Выпей-ка это, милая.
— Ворон...
— Выпей!
Жожо выпила и сразу поднялась.
— Пойдем отсюда, Ворон.
На террасе «Мотылька» загремел хор:
