Варью посмотрел на базальтовые возвышенности противоположного берега и, вспоминая купанье в Фенекпусте, вошел в воду. Вода в Балатоне была синевато-серой, непрозрачной, бархатистой на ощупь. Он осторожно ступал по илистому дну: боялся ракушек. Зайдя по пояс, лег на воду и поплыл саженками в глубину. Но метров через десять, устав, лег на спину. Небо было синим. Словно и не воздух, а таинственный океан. Ему вспомнилась Жожо, потом светловолосая девчонка, ее полные, горячие губы, ее поцелуй. Варью потряс головой: не хотелось думать сейчас про девушек. Ни о ком и ни о чем не хотелось думать — лишь лежать покойно, покачиваясь на воде, словно бы повиснув между небом и землей. Высоко вверху неподвижно висела чайка; вот она заскользила, словно по невидимой ледяной дорожке, и, удалившись от берега, степенно замахала крыльями, набирая высоту. Поднималась долго-долго и вдруг низверглась, сложив крылья, и врезалась в воду. Врезалась, снова взлетела — в клюве у нее билось, извивалось серебристое рыбье тело.
Варью любил чаек. И сейчас он подумал, что надо было бы ему остаться служить в авиации. Попросился бы в летный состав, поучился бы немного и сейчас летал бы в бездонном небе выше чаек.
Спустя полтора-два часа он выбрался на берег, ощущая покойную, тихую бодрость. Шагая по тропинке к машине, он обнаружил не замеченную им прежде лодочную мастерскую. Под яблонями стояли на козлах свежевыкрашенные новенькие лодки. Варью заглянул в просторное, похожее на гараж помещение, где мужчина в сатиновых трусах строгал доски. Он сильно и ровно работал рубанком, стружка, закручиваясь, падала ему на ноги. Время от времени он останавливался, чтобы стряхнуть вороха стружки со своих ног.
Возле строящегося дома отдыха Варью ожидали двое толстых мужчин. Когда Варью подошел, они заговорили с ним:
— Ваша машина?
— Да,— ответил Варью.
— Поговорить бы надо.
Ничего не ответив, Варью открыл кабину, влез в нее, оделся. Толстяки терпеливо ждали возле машины.
— В Пешт едете?— спросил тот, что пониже.
— В Пешт.
— С грузом?
— Без груза,— ответил Варью, закуривая сигарету.
— Нам, значит, повезло,— откликнулся тот, что повыше. Низенький встал на подножку и сунул голову в кабину.
— Лодку бы нам довезти, в Сарсо. Корпус для моторки. Дядя Яни сделал.— Толстяк мотнул головой в сторону мастерской.
Варью смотрел на толстяков и молчал. Сарсо — это где-то за Богларом, а богларские дела еще продолжали его беспокоить.
— За полчаса заработаете сотню. Возьметесь?
— Не возьмусь,— сказал Варью,
— Двести...
— Не стоит овчинка выделки.
— Ладно, четыреста даем. Вам и пальцем шевельнуть не придется. Мы здесь погрузим с дядей Яни, а в Сарсо сын будет ждать с семьей.
— Не могу...
— Сколько же вы хотите? — спросил толстяк уже с раздражением.
— Да не в деньгах дело... Это седьмое шоссе — самое ненадежное. Случись проверка — и неприятностей не оберешься. А мне неприятности сейчас ни к чему, у меня планы...
— Ну, дело ваше. От четырех сотен отказаться просто так... Такого я еще не видел. Нет так нет.— И мужчина слез с подножки. Оба нерешительно отошли в сторону советоваться.
Варью зашел в конторку, сколоченную из досок, оформить путевку. Потом сел в «ЗИЛ» и уехал. В зеркальце он видел, что толстяки все еще стоят возле деревьев, глядя вслед машине.
Добравшись до Фонёда, Варью притормозил, собираясь остановиться у будки, где жарили рыбу: желудок уже требовал своего. Но, выглянув из кабины, увидел, что будка закрыта. «Видно, кончилась рыба, что утром наловили», — подумал он и поехал дальше. Вести приходилось медленно: дорогу то и дело перебегали стайки ребятишек. Они несли в руках флажки и пели. Из-за неудачи с рыбой на душе у Варью остался неприятный осадок. Жареный лещ был бы сейчас очень кстати. Варью представлял, как он ел бы рыбу, стоя, с бумажной салфетки, в то время как ветер доносил бы с озера слабый запах воды и ила. Даже оглядываться не надо, чтобы почувствовать, что озеро близко, за спиной. «В Богларе что-нибудь перехвачу»,— думал Варью и, выехав из Фонёда, прибавил скорость.
В Боглар он прибыл часа в два пополудни. Базарную площадь объехал стороной: не хотелось встречаться с бородатым и его чокнутой спутницей. Свернув с шоссе, переехал железную дорогу и возле пристани поставил «ЗИЛ» под деревьями. В животе бурчало. Варью оглянулся, ища буфет или бистро. Однако вокруг виднелись только большие дома отдыха, санатории. Варью двинулся к молу. По ту сторону бухты, на мысу, он увидел пестрые палатки кемпинга. У него екнуло сердце: может, светловолосая там, в кемпинге... Торопливо миновав толстые железные тумбы, к которым пришвартовывались грузовые суда, он зашагал вдоль берега в сторону причала для парусников.
Озеро в этот час совсем не выглядело пустынным. Белые паруса взлетали на мачты и трепетали, хлопали под теплым ветром. С яхт, скользящих по мелкой волне за буями, доносились отрывочные возгласы и искаженный расстоянием смех. На палубах больших яхт под полосатыми тентами сидели полуголые мужчины и дули пиво.
Ворота кемпинга были распахнуты. Через них то и дело, покачиваясь, въезжали и выезжали огромные, как пароходы, «мерседесы», везя за собой лодки на двухколесных прицепах. Варью никто не остановил при входе. В кемпинге рядом с палатками стояли раскаленные солнцем «трабанты», «шкоды», «Жигули», вокруг них сидели, лежали, копошились люди.
Варью включил магнитофон и, сунув его под мышку, пошел по кемпингу, снова слушая песню про маленького льва и вглядываясь в мелькающие вокруг лица. Ближе к воде, в тени канадских тополей, группировалась молодежь. Парни, девушки лежали на траве, загорали; с разных сторон слышна была музыка. Особенно много было девушек. Кемпинг был просто наводнен ими. И оказалось вдруг, что, находясь среди этих каштановых, светлых, жгуче-черных голов, загорелых полуголых тел, Варью лишь с большим трудом может вызвать в памяти облик светловолосой девчонки, поцеловавшей его в кабине «ЗИЛа»... Время от времени он останавливался и осторожно приглядывался к какой-нибудь блондинке: одна напоминала его попутчицу лицом, другая — губами, третья — фигурой или ногами... Но чем дольше бродил он по кемпингу, тем больше черты попутчицы растворялись, терялись в лицах, фигурах многих и многих напоминающих ее девушек. Когда он вышел наконец за ворота, облик светловолосой окончательно поблек, потерял свою определенность.
Голодный и мрачный, вышел он к причалу парусных судов. Еще из кемпинга он увидел там подходящее бистро.
От берега как раз отваливал прогулочный пароходик. На верхней палубе толпились люди, махали оставшимся на берегу. Где-то между палубами пела девушка. Пела хрипловатым, пьяным голосом. Песня доносилась до берега, прорываясь сквозь шум двигателей... Варью прочитал меню, взял себе порцию жареной печенки и бутылку тоника. Выбрал место у одного из столиков и начал есть, глядя вслед пароходу, который как раз вышел на чистую воду и повернул к Тихани.
По другую сторону столика остановилась женщина. Она поставила на стол картонную тарелку с жареной колбасой, горчицей и хлебом.
— Warten Sie ein wenig...[13] Сэйчас,— сказала она и улыбнулась Варью.
Варью не понял ее, но кивнул и улыбнулся в ответ. Через несколько минут женщина вернулась с двумя кружками пива. Одну из них она пододвинула к Варью.
— Du bist sehr lieb...[14] Со мной... пить.
— Спасибо, мне нельзя,—сказал Варью, показывая на тоник.
Женщина ела быстро и жадно; потом подняла свою кружку и, улыбаясь, еще раз посмотрела на Варью: выпей, мол, не бойся. Варью помотал головой в знак отрицания. Основательно отпив из кружки, женщина снова заговорила:
— Иди, милий, Spaziergang...[15]
Варью проглотил последний кусок печенки и попытался объяснить, что он работает: изобразил руками, как он вертит баранку.
— На машине еду, домой...
— Ах, машина... Я есть Форд... Machen wir einen Spaziergang...[16] — обрадовалась женщина и, потянувшись через стол, взяла Варью за локоть. Он отодвинулся, взял свой тоник и, допивая его, внимательно рассмотрел женщину. Ей было далеко за сорок. А может быть, и все пятьдесят. Но была она из холеных, оглаженных солнцем, дочерна загорелых. В коротко остриженных волосах не было видно седины. На шее, на запястье зеленовато-желтым поблескивало золото.
