Но по-настоящему было нечто большее, что привлекало его. Во-первых, тело! И то, как она умела с ним обращаться. Но было еще кое-что. Грязь. Сама грязь того, что они делают, составляла часть привлекательности всего этого. Она грязная, по-настоящему грязная:поступать так с Сэмом и поступать сознательно. И он такой же. Такой же и Бонхэм. Даже если Сэм гуляет и изменяет ей, она грязная, особенно грязная из-за героя Сэма — Бонхэма. И сам Бонхэм особенно грязен, трахая жену Сэма, зная при этом, что онгерой Сэма. Бонхэм согнул свободную от штурвала руку. Сила, размеры — все это чепуха для мужчины. Ты либо рождаешься с этим, либо нет. Но люди героизируютэто. Так что оба они грязные. И именно потому он хотел ее. Он хотел Кэти, сообразил он, потому что она грязная и перенесла эту грязь на него, вся грязь, которую он носил в себе, никогда не давая ей выхода, прорвалась из него. И она не егожена. Бедняга Сэм. Иисусе, будь она егоженой, он бы...
Ну, все равно, он хотел этого. Неважно, почему. Он хотел и получил и собирался получать и дальше. Это высвободило в нем такие вещи, о которых он даже и не подозревал. И они ему понравились. Иногда мужчине просто плевать, как он сказал Гранту в первую ночь на море, просто плевать. И, Иисусе, это может длиться годами, если быть осторожным при Сэме, участвующем в деле и приезжающем для поездок, может, он даже купит землю в Га-Бей. Это может длиться годами.Может быть. Он не пытался разузнать у нее, скажет ли она Сэму, как предположил Грант, но у него были основания полагать, что не скажет. Он перестал думать об этом и глянул на часы. Начало первого, значит, до Дог-Ки осталось около часа пути. Если они сейчас остановятся, наловят рыбы на обед и поедят, они будут там около трех, и останется масса времени осмотреть весь остров. Крикнув Орлоффски, чтобы тот присмотрел за кливером, Бонхэм начал медленно разворачивать шхуну, чтобы ветер был на четверть справа, и затем повел ее к островку, где он как-то ловил рыбу и знал, что там есть чем поживиться.
Они обогнули остров, стали на якорь с наветренной стороны и наловили рыбы, и именно тогда, когда он потел, работая на кухне, готовя обед, он услышал разговор Лаки и Ирмы, которые вдвоем сидели на крыше.
Он не очень прислушивался к их беседе, пока не упомянули сначала гидросамолет, а потом и его имя. Тогда он глянул наверх и начал слушать. Прямо перед ним, очень близко, так близко, что можно дотронуться, с крыши свисали две пары красивых женских ног, которые и без голосов легко можно было опознать: чуть тоньше у Ирмы и, конечно, поскольку она еврейка, темнее, и другая пара — Лаки, — нервные, постоянно перекрещивающиеся. Услышанное настолько его взбесило, что обед едва не сгорел.
— Ну, я знаю,что могу вызвать на Северный Нельсон, — говорила Лаки. — Так что я не вижу причин, почему, если у них здесь резиденция управляющего и все такое, здесь не может быть и радиостанции.
— Я не говорю, что ее нет, — ответила Ирма. — Я только говорю, что подумай еще раз, семь раз примерь, а потом только отрежь.
— Я же сказала, что уже думала, — быстро ответила Лаки, — до сих пор.
— И я говорю, что если ты это сделаешь, то браку угрожает серьезная опасность, — так же горячо сказала Ирма. — Подумай об этом. Если ты испортишь Рону эту поездку...
— Она уже испорчена, — сказала Лаки Грант. — А что касается брака... — добавила она, — иногда я сомневаюсь, волнует ли это меня.
— Волнует. Да я и не считаю, что поездка настолько уж ужасна. Мне весело. И если это из-за одного пьяного вечера с этими жуткими техасцами и пьяного состязания, то я не могу этого понять. Стоит ли рваться домой— особенно если это значит, что может разрушиться ихбрак?
Жалобный вопрос повис в воздухе. Лаки Грант молчала.
— И я знаю, что еще не завершилась история с миссис Эбернати, бывшей его подругой, — сказала Ирма. — Ты его простила. Ты сама сказала. И ты так действовала. Действовала, демонстрироваласвое прощение. Не понимаю, Лаки, правда, не понимаю.
Наступила долгая, неожиданно долгая, какая-то подозрительная (как ощущал Бонхэм), почти виноватая пауза, значения которой он не мог распознать.
— Ну так что же? — наконец сказала Ирма.
— Ну, во-первых, этот проклятый Бонхэм, — ответила Лаки Грант изменившимся, странным голосом. — Он жуткий. Огромная, жирная, уродливая тварь. И он опасен. Я знаю.
— Ну, до сих пор он все делал хорошо, — сказала Ирма. — И все идет так, как он говорит, точка в точку.
— И он дешевка, — сказала Лаки Грант. — Большой дешевый толстожопый мерзавец. Не захотеть платить за стоянку. Не позволять ужинать на берегу, а есть только пойманную рыбу. Что это за дешевая поездка? При всех деньгах, которые он с вас берет.
— Он ни разу не назвал цены, правда, — сказала Ирма Спайсхэндлер. — Бен думает, что, может, двадцать-двадцать пять долларов в день с человека.
— И я тебе еще вот что скажу, — сказала Лаки Грант. — Я думаю, что он трахает Кэти Файнер.
— О, черт, да я знаю это с того дня, как улетел Сэм Файнер, — сказала Ирма. — Но это не наше дело.
— Да? А если твоймуж дает ему взаймы четыре с половиной тысячи долларов, чтобы высвободить эту шхуну! Даже если бы он все сделал внутри, где сейчас так плохо, все равно он низкого класса, и он никогда не добьется успеха с этой яхтой и компанией. С клиентами высокого класса.А если он лишится поддержки Сэма Файнера...
Пауза была со смыслом. Бонхэм неожиданно вспомнил о рыбе и повернулся к плите с лопаткой, которая дрожала в руке от ярости.
— Но я все равно не понимаю, причем здесь твое решение вызвать гидроплани лететь домой, — настаивала Ирма.
— Он ненавидит меня до мозга костей, — сказала Лаки Грант. Достаточно справедливо, подумал внизу Бонхэм. — Он ненавидит меня за то, что я получила Рона. А он хочетРона. Я забрала у него любимого Рона. Я думаю, что он какой-то полупедик. Скрытый педик. Что-то в этом роде.
— И все же, — упорно настаивала Ирма, — Рон...
— О, Рон! — воскликнула Лаки. — Он не лучше их всех! Он так же любит этих парней, как и они его! Как и Бонхэм любит его. Это еще одна вещь, которая заставляет меня... и я тебе вот еще что скажу, — сказала Лаки гораздо тише, и ее пара ног отклонилась от ног Ирмы, когда невидимое тело наклонилось к ней. Ужас пронзил Бонхэма, он понял, что она хочет сказать. А если она скажет это — Ирме — Ирме Спайсхэндлер— или любому— все кончено. Вся эта чертова поездка разлетится на куски. Он сам не сможет этого пережить. Летта все же рассказала ей. — Он...
— Леди!— заревел Бонхэм изо всех сил голосом «морского капитана». — Леди! Обед подается в салон, на корму и на нос. Обед подан!
Две пары ног дернулись. Потом они исчезли, и появились два опрокинутых лица.
— О, привет! — сказал Бонхэм. Он приятно улыбнулся (хотя и боялся, что улыбка не слишком приятная и выдает его чувства), и в то же время он старался глазами передать свое полное презрение к ним обеим. Женщины! — Обед подан, — мягко сказал он. Лица исчезли, затем исчезли ноги и пошли на корму.
Когда он ел рыбу, присев с тарелкой на поручни в одиночестве, к нему подошла Лаки Грант.
— Думаю, вы слышали, что я о вас говорила, — сказала она подавленным, но странно гордым и упрямым голосом, показывающим, что если он захочет, она слово в слово все повторит ему в лицо.
— Слышал? — приятно спросил он. — Вы обо мне говорили? Хотел бы слышать. Но я слишком был занят обедом. Я думал, что вы все на передней палубе. Потому так и завопил. — Он приятно улыбнулся, но глазами хотел показать все, что он о ней думал. В ответ он получил крайне загадочный взгляд, потом она взяла тарелку и ушла.
Через час, когда тарелки и кастрюли бросили за борт, и Орлоффски в акваланге тщательно их мыл песком и морской водой, они были уже на пути в Дог-Ки, а еще через час встали там у пристани.
Дог-Ки и впрямь был шикарным местом. Герцог и герцогиня Виндзорские часто жили здесь по нескольку недель, насколько он был шикарен, и Бонхэм знал, насколько не подходит, не шикарна, а по-цыгански обшарпанно выглядит бедняжка «Наяда» в этом месте, да еще со всем плавательным оборудованием и прочим барахлом на палубе. Но британцы, старая раса моряков, были поклонниками всех форм морского гостеприимства. И к счастью (он осведомился об этом на Северном Нельсоне), в Дог-Ки был тот же управляющий, с которым он познакомился два года тому назад. Бонхэм приплывал сюда помощником капитана (хотя на деле был капитаном) на оченьшикарной частной яхте, и управляющий тут же с радостью его узнал. Какого черта, ему было здесь одиноко, поскольку в межсезонье он оставался единственным белым британцем. Он вышел на пристань в белоснежных отутюженных брюках и в очень красивой кепке яхтсмена с большой золотой эмблемой «Управляющий» и приветствовал их с распростертыми объятиями. Прежде всего они должны зайти к нему в офис, где он откупорит в их честь новуюбутылку виски, они выпьют, а потом он повезет их по острову в своем «Лэндровере». «Давненько не виделись! — сказал он Бонхэму. — Давненько не виделись! А как поживает коммодор Инспейн?» («Коммодор» Инспейн был богатым владельцем и «капитаном» шикарной яхты, которую приводил Бонхэм.) Прекрасно, сказал Бонхэм, хотя с тех пор не видел его. И они направились в офис за новойбутылкой виски.
