— Где сегодня праздник? — крикнул один из мужчин проходящим музыкантам.

— На Канал-стрит, — последовал ответ.

— В американском квартале, — сказал мужчина, задавший вопрос, и плюнул себе под ноги в придорожную пыль. Со времен войны все большие деньги и дома принадлежали американцам.

Пятерых из музыкантов наняли официально. Шестой напросился играть бесплатно. Так как он был новичком, другие не возражали, чтобы он присоединился к ним. Сразу после войны было очень трудно найти работу, но сейчас ситуация стала меняться к лучшему, и здравый смысл подсказывал, что каждый должен иметь свой шанс на удачу. Американец, в доме которого они будут играть вечером, позволит им набить животы за кухонным столом, а также заплатит по пятьдесят центов каждому за шесть часов игры на открытом воздухе.

Музыканты считали, что иметь в своей группе шестого человека, да еще играющего на испанской гитаре, является хорошим предзнаменованием. Немногие музыканты обучались своему мастерству в Европе, поэтому они ревностно оберегали свой профессионализм и положение в городе, но этот человек по имени Мануэль доказал, что может играть наравне с ними. Жаль только, что у него болит глаз и ему приходится носить повязку. Однако он был достаточно красивым, чтобы не оттолкнуть от себя дам.

В конце Французского квартала музыканты вскочили в проезжавший мимо трамвай и поехали дальше. Они много смеялись и шутили. И лишь новичок был полностью погружен в свои мысли, но музыканты ему это прощали. Он еще не успел к ним привыкнуть, и они решили дать ему на это время.

Только когда они достигли цели, шутки смолкли, лица стали серьезными, искрящиеся весельем глаза потухли. Они сразу прошли на задний двор и вошли в дом с черного хода.

Филаделфия, глядя в зеркало, поправила золотую сережку. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, какой у нее собственный цвет волос: брюнетка она или блондинка. Станет ли она когда-нибудь самой собой?

— Месье будет доволен, — с широкой улыбкой заметила Полетт. — Он сказал, что блондинки зажигают огонь в брюках мужчин.

Филаделфия игнорировала это сообщение. Она размышляла над тем, когда успела свыкнуться с мыслью, что с ней обращаются как с проституткой. Единственной причиной, по которой она решила положительно ответить на записку Тайрона, оставленную им рядом с ее тарелкой и приглашавшую составить ему компанию на вечернем приеме, было то, что она надеялась порасспросить там людей о Макклауде.

— Пожалуйста, достань мое черное вечернее платье. Мистер Тайрон сказал, что прием будет официальным.

— Месье сам приготовил вам платье, мадемуазель, — ответила Полетт.

Она прошла в небольшую гардеробную и вынесла из нее голубое платье, украшенное розами синего шелка. Платье было красивым, но Филаделфия покачала головой.

— Я буду носить только свою собственную одежду, — заявила она.

Полетт ничего не ответила — лишь пожала печами и продолжала держать платье.

— Хорошо, — сказала Филаделфия, — я сама скажу ему об этом.

Она вышла в галерею, быстро, чтобы не передумать, подошла к двери его спальни и постучалась. Дверь сразу же открылась.

— Что тебе надо? — Глаза Тайрона блестели словно круглые серебряные монеты. Он уже был одет к вечеру. На нем были фрак и белая рубашка с жемчужной заколкой. Он сразу же заметил, что Филаделфия еще не готова.

— Почему ты не одета? Мы выходим через десять минут.

— Дело в платье, — ответила она холодно. — Я предпочитаю носить свою одежду.

— Надень голубое, черт возьми! — крикнул он и захлопнул дверь у нее перед носом.

Филаделфия стояла ошеломленная, чувствуя, как неукротимая ярость охватывает ее. Она забыла, что с этим человеком нужно вести себя осторожно.

— Тогда я отказываюсь идти.

Она ждала взрыва, гадая, швырнет ли он ее через перила или изнасилует прямо на месте. Прошло две секунды. Четыре. Шесть. Десять.

— Ты слышишь меня? — Она уже была готова отступить, когда дверь снова открылась. От испуга она решила, что ей лучше самой броситься с лестницы, чем стать жертвой его гнева.

Он стоял перед ней, освещенный лампой из комнаты: прямой, высокий, полный сил.

— Ты просила меня помочь тебе найти человека, вот я и пытаюсь это сделать. Неужели ты не понимаешь, что мы, возможно, встретим там Макклауда. Прием устраивает чета богатых американцев. Он может быть в числе приглашенных. Мне казалось, что ты захочешь поговорить с ним перед тем, как я его убью.

— Ты нашел Макклауда?! — закричала Филаделфия. — А я… я не хочу, чтобы ты убивал его.

Он молчал, но атмосфера вокруг накалялась.

— Я убью его не из-за тебя. У меня с ним свои счеты.

— Не понимаю.

— Я это знаю. А сейчас иди одевайся, не то я уйду один.

Филаделфия поспешила к себе в комнату и стала торопить Полетт:

— Быстрее! Помоги мне одеться! Он может уйти без меня!

Через двадцать минут карета Тайрона свернула на Канал-стрит и встала в очередь вытянувшихся в линию карет, чтобы подъехать к большому двухэтажному кирпичному дому, окна которого были ярко освещены.

— Запомните две вещи, мисс Хант, — сказал Тайрон, сидя рядом с ней в темноте кареты. — Эти люди знают меня как месье Телфора. Это мое деловое имя.

— А чем вы занимаетесь?

— Хлопок. Американский и итальянский. А сейчас закройте ваш хорошенький ротик и слушайте меня. Вы будете носить свое собственное имя: Филаделфия Хант. Вы сирота и моя подопечная.

— Подопечная? Я слишком стара, чтобы быть вашей подопечной.

Наклонившись к ней, Тайрон сказал:

— Тогда я представлю тебя как свою новую любовницу. Это тебе больше подходит?

— Меня бы больше устраивало, если бы вы вообще не упоминали моего имени. К чему все эти игры?

— Мне казалось, вы любите играть. — Он пробежал пальцем по ложбинке между ее грудями и усмехнулся, увидев, как она вздрогнула. — Эдуардо играет свою игру, а Макклауд свою собственную. Более года он жил прямо у меня под носом, а я ничего не знал, пока в игру не вступили вы. Я считал его мертвым. Не часто встречается, чтобы человека убивали дважды. — Как вам удалось узнать его?

— Я никогда не видел его. Сегодня увижу впервые.

— Не понимаю.

— Вы уже это говорили. С вами становится скучно. Теперь мне ясно, почему Эдуардо вас бросил.

Филаделфия вздохнула с облегчением, когда их карета подкатила к дому. Черный швейцар во фраке и белых перчатках открыл дверцу кареты и помог ей сойти на землю. Тайрон схватил ее за локоть.

— Не забывай, кто ты есть, а то потом пожалеешь об этом! — злобно процедил он.

— О, я вас хорошо знаю, — прошептала она в ответ. — Вами пугают детей по ночам.

Тайрон крепко сжал ей локоть.

— Ты недалека от истины. А теперь идем за нашей добычей.

В доме, расположенном в Парковом квартале (Парковый квартал — старинный аристократический жилой район Нового Орлеана), яблоку было некуда упасть. Удушающая жара не помешала гостям облачиться в самые лучшие наряды. Когда Филаделфия под руку с Тайроном вошла в дом, она обратила внимание, что всюду можно было видеть платья из атласа, шелка и кружев, сшитых по последней парижской моде. Дамы выглядели великолепно, но каждая из них интенсивно обмахивалась веером. Ее собственное платье словно вросло в тело. Она вспомнила школьные уроки по этикету, где говорилось, что леди никогда не потеет. Потеть просто грубо. Стояла такая жара, что все двери, ведущие во двор и на галерею, были открыты в надежде, что с реки подует прохладный ветерок, но его не было, и жара не спадала. Новый Орлеан в августе неподвластен никаким капризам моды.

— Иди за мной, — сказал Тайрон, когда они вошли в гостиную. Он грубо потянул ее за собой к мраморному камину, который занимал почти всю стену. Филаделфия с интересом заметила, что каминный экран был отодвинут, а внутри камина стояли горшки с цветущей геранью. Да и вообще вся комната была заполнена вазами с цветами и горшками с миниатюрными фруктовыми деревцами, которые, очевидно, принесли из оранжереи.