— А ты бы это сделала?

За эти минуты его руки незаметно расстегнули ее куртку и легли на обтянутую свитерком грудь.

— Таково твое желание? — спросила она, в свою очередь, не отводя от него пристального взгляда.

— Мое желание — чтобы ты оказалась обнаженной у меня в постели, а твои волосы разметались бы по моей подушке. И чтобы твои ноги раздвинулись, приглашая меня.

Джорджиана оглянулась назад:

— Заднее сиденье у тебя маловато.

— Ты покраснела! — радостно восхитился он. — Джорджи, до чего я рад, что в тот день вышел в бухту Фэрфилд!

Обменявшись быстрым поцелуем, они отодвинулись друг от друга, словно по обоюдному согласию, и пристегнули ремни безопасности.

— А что ты тогда делал в бухте? — спросила она, когда он снова вывел машину на шоссе.

— Фотографировал. — Что?

— Людей, но главным образом, — тут он широко улыбнулся, — тебя!

Она села прямее.

— Меня? Правда? Почему?

На его лице появилась лукавая таинственность.

— У тебя свои тайны, а у меня — свои. Если ты будешь хорошо себя вести, то, может быть, по возвращении в Плауден тебя будет ждать сюрприз.

Она возмущенно посмотрела на него:

— Ты ведешь себя нечестно! Он пожал плечами:

— Мне нельзя говорить о тебе и даже задавать вопросы. Это создает проблемы. О чем мы будем разговаривать в дороге?

— О тебе, конечно. Я практически ничего не знаю о тебе.

— А что бы ты хотела знать?

Джорджиана села удобнее. Максим умеет быть необычайно добрым и милым!

— Расскажи мне про свою жизнь. Тебе нравилось быть фотожурналистом?

— И да, и нет.

— У нас будет игра в угадайку?

Он рассмеялся:

— Ладно. Я решил стать фотожурналистом с той минуты, когда впервые взял в руки фотокамеру. Мне было лет восемь. На Рождество мне подарили дешевенький аппарат для любительских съемок. Да-да, далеко не все подарки, которые я получал, были дорогими. Родители учили меня ценить деньги. Я сам зарабатывал их, чтобы учиться в колледже: работал официантом на летних курортах и все такое прочее.

— Но могу поспорить, курорты были самые шикарные, — откликнулась она.

— Так ты хочешь услышать мой рассказ или нет?

Она с удовольствием заключила:

— Так оно и есть, самые шикарные!

Он застонал.

— Я работал, и это главное. У меня есть два младших брата, Гас и Ник. Ник — иностранный корреспондент «Таймс», а Гас с женой и детьми разводит скаковых лошадей в Кентукки.

— А внешне они на тебя похожи?

Он посмотрел на нее:

— Хочешь, чтобы у тебя был выбор?

— Ник — это сокращение от какого имени?

— Николас, в честь моей прабабушки, которая была гречанкой.

— А Гас?

— Густав.

— Он блондин, — проницательно заметила Джорджиана. — А Ник наверняка высокий, смуглый и очень страстный.

— Я, конечно, не ревную, но как бы ты описала меня?

Она сделала вид, будто пристально его рассматривает.

— Будучи старшим, ты работал усерднее всех, старался оправдать надежды старших. Ты серьезный, даже чересчур, и всегда стремился к самым трудным и высоким целям. А теперь тебе кажется, что ты связан обстоятельствами.

После недолгого молчания он сказал:

— Не будь ты на моей стороне, я бы встревожился. Ты умеешь читать мои мысли, Джорджи.

— К сожалению, нет, — ответила она. — Просто то же самое я могла бы сказать о себе. Я ведь тоже старшая в семье. У меня есть брат и сестра.

— Про Алана мне говорили. — Он подмигнул ей. — Расскажи мне о младшей сестренке. Она такая же милая, как ты?

— Марис шестнадцать, и сейчас она в Индонезии с моими родителями. Моему брату двадцать один, и он работает в электронной фирме на западном побережье. — Она сделала паузу и добавила: — Его зовут Джеймс.

— Марис светленькая или темная?

Джорджиана с облегчением вздохнула: Максим не спросил ее про Алана!

— Она — роскошная блондинка, настоящая приморская девушка, которая проводит почти все свое время в бикини на пляже. Папа говорит, что она сводит с ума индонезийских мужчин.

Максим улыбнулся:

— Кажется, мне твоя семья понравится.

— Тебе очень не хватает поездок по всему миру?

— Хочешь, чтобы я не отвлекался, а? Честно говоря, нет. По крайней мере я не скучаю по тому, чем занимался в прошлом году. Когда-то мне казалось, что моя работа будет значимой только в том случае, если она будет отражать все, что в мире происходит не так, если она будет заставлять людей замечать это и задумываться. Пусть это будет вызывать отвращение или слезы, но по крайней мере не оставит их равнодушными к горю и страданиям, которые их окружают. Теперь я понимаю, что это было наивно. Люди могут быть и выше этого, и ниже. Есть такие, которые выплачут себе глаза, глядя на труп трехлетнего ребенка на первой полосе газеты, а потом перевернут страницу и начнут ворчать на то, сколько денег мы тратим на помощь странам третьего мира. А есть и другие, множество порядочных людей, которые стараются помогать, где это возможно. Они не нацеливаются менять что-то в мировом масштабе, но мир вокруг себя они меняют. Именно их скромные дела помогают людям жить.

Джорджиана улыбнулась. Максим говорил с ней как с другом! Он говорил так, словно ему легко быть с ней откровенным.

— Ты очень хороший человек. Он нежно сжал ее колено:

— Именно поэтому ты любишь меня? Потому что мной можно крутить как хочешь?

— Я люблю тебя потому, что у тебя голова реалиста и сердце романтика.

— А ты уверена, что не наоборот?

Джорджиана пожала плечами:

— В любом случае мне это нравится. И что ты намерен делать? Тебя вынуждают оставить фотожурналистику, чтобы управлять семейным делом?

— Я уже искал повод уйти, — признался он. — И мне только жаль, что им стала смерть отца.

Она кивнула:

— Мне тоже жаль.

Он бросил на нее быстрый пытливый взгляд, который она ощутила всем телом.

— Мне все еще не верится, что ты со мной! — Его хрипловатый голос не мог скрыть его чувств. А потом он уже веселее добавил: — Тебя, похоже, не удивило, что я умею оказывать первую помощь. Хочешь узнать, как я этому научился?

Джорджиана приняла новую тональность разговора:

— Я хочу знать о тебе все!

За разговором дорога пролетела незаметно. Рассказы Максима о поездках в раздираемые войной уголки земли позволили ей увидеть ужасающие картины, которые трудно было себе представить. Но все же, помимо страданий, он видел и отвагу людей, которым приходилось выносить невыносимое.

Когда они остановились, чтобы поесть в гостинице, Джорджиана больше не могла сдерживать свой энтузиазм:

— А ты не думал о том, чтобы оформить свои рассказы в книгу? Ты так хорошо рассказываешь, Максим! Я уверена, что ты нашел бы для нее издателя. Вместе со своими фотографиями — теми, которые, как ты говоришь, откладывал, потому что они были слишком экспрессивными или забавными для информационных агентств, — ты смог бы создать убедительную и трогательную картину изнанки войны.

Он небрежно отмахнулся от этой идеи:

— Сейчас любой малограмотный готов писать книги.

— Но ты — исключение. У тебя есть опыт, ты получил журналистскую подготовку. А фотографии — это само по себе красноречивое свидетельство.

Он громко расхохотался:

— Ты же их ни разу не видела!

— Ты получил премии за свои работы. Они не могут не быть прекрасными.

— Твоя преданность меня потрясает. — Он улыбнулся и указал пальцем на стоящую перед ней рыбацкую похлебку с моллюсками. — А теперь ешь! Мне надо, чтобы этим вечером ты была сильной и отдохнувшей. У меня особые планы на твой счет.

Джорджиана принялась пережевывать нежное мясо ракушек с картошкой, с удивлением замечая, что в его обществе даже еда становится вкуснее.

— А погода тебя не тревожит?

Он посмотрел в окно, за которым кружились хлопья снега.

— Мы должны пересечь Зеленые горы в южной части штата. Это будет самый сложный отрезок пути. А потом надо будет ехать на север по дороге Наследия Новой Англии почти до Тинмута. Мой дом стоит на притоке Бобровой реки.