Однажды в полдень, лежа на траве и рассеянно наблюдая за сбором хмеля, я думал о предмете постоянных своих размышлений – старом ростовщике, когда Гаррис, аптекарь, у которого я снимал квартиру, вдруг подошел ко мне и сказал с самодовольным видом:

– Сходите взгляните, любезнейший господин Уотерс, на прелюбопытную картину, а именно – на Жестокосердого Джексона, его старую глухую жену и молодую чету, его постояльцев. Они, все четверо, собрались в трактире и пьют напропалую.

– Как! Скупой Джексон проматывает деньги в кабаке?! – воскликнул я. – В самом деле стоит посмотреть!

Я тотчас последовал за аптекарем. Спустя несколько минут мы вместе вошли в трактир, где расположилось это странное общество. Они устроились у окна. Указав на четверых пирующих, господин Гаррис меня оставил.

Выражение физиономии Джексона вполне соответствовало тому прозвищу, которым его наградили. Это был мужчина невысокого роста, костлявый, с холодным скуластым лицом и густыми бровями. Ростовщику было на вид лет шестьдесят. Его серые, глубоко посаженные глаза сверкали каким-то зловещим блеском.

Выглядевшая намного старше, жена скупца казалась из за своей глухоты такой же неприступной, как дверь тюрьмы, ибо ее бесцветное, холодное, совершенно равнодушное лицо только тогда оживлялось, когда она замечала стоявшие перед ней крепкие напитки.

Молодые люди, проживавшие в доме ростовщика, представляли собой очаровательную пару – оба обычно вели себя благообразно и были достойны уважения. Но в ту минуту, когда я увидел их впервые, они выглядели совершенно не такими, какими их создала природа. Прекрасное лицо Анри Роже, молодого мужа, было багровым от выпитого спиртного, а юная супруга смотрела на него со слезами на глазах. Развязное поведение мужа, казалось, чрезвычайно ее огорчало.

В нескольких словах я познакомлю вас с историей этой молодой четы. Оба они были в услужении у одного богатого баронета[2] в замке, находившемся в нескольких милях от Феругама. Однажды Жестокосердый Джексон, когда то занимавший должность в адвокатской конторе, узнал о том, что умер проживавший в Лондоне дальний родственник одного из слуг упомянутого баронета. Этим слугой был Анри Роже, которому и доставалась сумма в тысячу пятьсот ливров. Джексон сообщил об этом неожиданном событии ничего не подозревавшему наследнику. Так как немедленному вступлению во владение этим богатством препятствовали некоторые обстоятельства, Джексон предложил молодому человеку свою помощь и выказал желание заняться этим делом.

К чрезвычайному удовольствию недальновидного Анри, ростовщик отвел ему помещение в своем доме. Так как Роже знал, что его ждет блестящее будущее, он перестал трудиться и оставил своего прежнего хозяина. Но, прежде чем перебраться в дом мнимого друга, волей случая оказавшегося у него на пути, юноша женился на горничной своей прежней хозяйки. Это была прелестная брюнетка с очаровательным именем Клэр.

Со дня своего бракосочетания, уже месяца три, супруги, поверив обещаниям Джексона, ждали получения наследства. На эти средства они планировали открыть небольшое заведение.

Беспечный взгляд Джексона, брошенный на меня при появлении в зале, говорил о том, что лицо мое, а также и мое звание, были ему неизвестны. Благодаря этому я преспокойно устроился неподалеку от их стола. Еще ни разу в жизни мне не выпадала возможность наблюдать за столь разными людьми, собравшимися за одним столом. Это было весьма странное зрелище.

Анри был сильно навеселе. Он с буйной радостью приглашал присоединиться к веселью всех, кому угодно было принять в этом участие. Молодой человек раздавал выпивку направо и налево, обращаясь к Джексону, будучи мертвецки пьяным, с такими словами, которые невозможно было назвать любезными:

– Пей, пей, Жестокосердый! Плати, чудовище! Покажи нам, какого цвета твои деньги! Так, ладно! Давай еще!.. Мы с тобой скоро сведем счеты: дай проветриться твоим монетам, старая карга! Пей, плати, ничего не жалей, мы счастливы!

Джексон платил, и делал это с такой показной, какой то приторной радостью, что на него было смешно смотреть: очевидно было, что всякий раз, когда ростовщик развязывал свой кошелек, он в глубине души испытывал ощущения человека, у которого выдергивают зуб. Его губы кривились в горькой усмешке, и он исторгал следующие слова:

– Нечего сказать, добрый малый, да какой щедрый – как принц!.. Настоящий принц! Даже щедрее принца! Тьфу ты пропасть! Анри, неужели ты станешь еще пить? Воистину, деньги он ни во что не ставит. Он смотрит на них как на что то не имеющее никакой ценности и наличествующее в изобилии, словно песок! Не очень то хорошо быть таким расточительным. Но мне то что за дело! Анри славный, щедрый малый!

Джексон прерывал свою тираду частыми возлияниями, но он пил как человек, старающийся залить испепеляющий душу огонь и заглушить давно сдерживаемую злобу. Молодая женщина ничего не пила. Крупные слезы неудержимо катились по ее щекам. Горечью было пропитано каждое слово, когда она умоляла мужа покинуть питейное заведение и уйти вместе с ней домой.

Но все уговоры, слезы и мольбы были тщетны. Когда голос Клэр достигал слуха Анри, он отвечал насмешкой. Мало того, он пытался заставить улыбнуться свою глубоко опечаленную молодую супругу и даже приставал к ней с настойчивыми уговорами, чтобы она пропела хотя бы первый куплет одной песни, известной под названием «Заноза», которая была тогда в большой моде. Молодая женщина с возмущением отказывалась.

– Вечно ссорятся друг с другом! Вечно ссорятся! – страшным голосом произнес Джексон. – Как ни посмотришь на них, то и дело бранятся!

– Где вы тут видите ссору? – живо спросила молодая женщина. – Это не на Анри ли и меня вы клевещете?

– Я только сказал, моя милая, что вам неприятно видеть вашего мужа таким щедрым, таким раскованным, вот и все! – ответил Джексон, показывая несколько растерянной улыбкой слушателям, что он не желал настраивать госпожу Роже против ее мужа.

– Щедр и раскован! – повторила молодая женщина возмущенно. – Расточителен и сумасброден, вы хотите сказать! Именно так, господин Джексон, точно, Анри безумствует, но и вы поступаете нисколько не благоразумнее, позволяя ему так вольно распоряжаться вашими деньгами.

– Вечно ссорятся, вечно ссорятся, ни дня не могут прожить в согласии! – повторил Джексон так, чтобы Клэр его не услышала. – Все время в распрях.

Я все никак не мог понять, что же происходит. Если правда то, что молодой человек должен был получить полторы тысячи ливров, то для чего Джексон демонстрировал, особенно в моем присутствии, такое явное негодование, выдавая несущественные суммы, которые ему впоследствии будут возвращены со значительными процентами? А также что означали эти бесконечные похвалы «добрый, щедрый малый!» и, самое главное, что значил этот взгляд, пылающий дьявольской ненавистью, которым он время от времени окидывал молодую чету, полагая, что никто этого не замечает?

Крайняя наблюдательность и многолетний опыт приучили меня читать на людских физиономиях различные тайные мысли, и я отчетливо видел, что Джексон еще не принял решения, как ему поступить со своим постояльцем. Он колебался и не осмеливался пока применить к Анри Роже средство, которое наверняка повлечет за собой окончательное его разорение или гибель. Джексон действовал под влиянием каких то противоречивых мыслей, что явственно выражалось в его поступках.

Утомленный пьянством, Анри заснул, склонив голову на плечо своей жены. Джексон впал в глубокое молчание. Пировавшие один за другим удалились, и я тоже вышел из трактира.

Я проникся участием к молодой чете, я был уверен, что Джексон втайне замышляет какое то зло против своих постояльцев, и это навело меня на мысль предупредить их, сообщив о моих подозрениях, чтобы они смогли принять необходимые меры предосторожности.

С этой целью я обратился к господину Гаррису. Спустя некоторое время, вечером, часов около шести, ко мне вдруг прискакал аптекарь на наемной лошади. Спрыгнув с нее, как полоумный, бледный и расстроенный, он бросился в мою комнату и, еще не отдышавшись, прокричал: