— Да я бы мигом. Тут недалеко. Моя самогон вылила.
— Стольника хватит?
— Ага. Еще останется. А, может, бражки?
— Не…
Вот она какая, Родина. Только никакого Саши в своем детстве он не мог вспомнить. Разминулись они чуть-чуть. В разных нишах существовали. А дальше произошло то, чего не должно было произойти. Глядя в кухонное окно, он видел, как Саша возвращался из магазина не один. Очевидно, это была одна из его дочерей. И если это было не галлюцинацией, то шла рядом с ним девушка под условным именем Татьяна.
— Гости у нас. Сидим, кушаем.
Нужно отдать ей должное — виду не подала, прихватила со стола пирога кусок, чаю холодного плесканула в кружку, поморщилась и убралась в свою комнату. Музыку включила. Попсу голимую.
— Отведай нашей.
— Ага, — согласно кивнул Алексей и, не чувствуя вкуса, выпил. Потом, также на автопилоте, похлебал супа, погрыз ребрышко.
Саша пил и закусывал от души…
— Я отвык от цивилизации. Не останусь у тебя, — решил Алексей.
— Как не останешься?
— Да мне так лучше.
— Да не стеснишь ты никого.
— Да я ни о том.
— А познакомиться с супругой? Она знает.
— Попозже. Девки у тебя красивые.
— По одной судишь? Мелкая еще краше. Только дома им не сидится.
— А где они? Что делают?
— Тусуются. Вином попахивают. Но теперь все по-другому пойдет.
— Почему?
— У меня проект есть. Национальный.
— Расскажи…
— Потом. Мне — только денег немного.
— Немного это сколько?
— Немного.
— Звать-то ее как? Старшую?
— Арина.
— Да ты что?
— Жена Пушкина любит. Если бы могла, Ариной Родионовной нарекла бы.
— А ты?
— А что я? Мне мужик в доме нужен. Только где дом-то?
— А где самолеты?
Саша задумался.
— А как же конспирация твоя? Леспромхоз, или что там еще?
— Да кому я нужен? Проберусь потихоньку в номер и лягу.
— Ну, давай.
Когда они выходили из дома, Алексей оглянулся.
…К поиску лодки приступили вскоре, но процесс выбора принял долгий, вялотекущий характер. Лодку выбирали долго. Казалось бы, чего такого? Вон их сколько. И деньги всем нужны. Но нет. Как обрезало. Лодки эти еще родителями сделаны или куплены в большинстве своем. Речь даже не о средствах производства и передвижения. Речь опять же о той самой непостижимой сущности бытия. Продавать отказывались и по рекомендации Саши, и просто по предложению купли-продажи. В одном доме потрачено было рублей триста на «знакомство». Но когда уже стали бить по рукам, хозяин, лет под семьдесят крепкий старикан, внезапно отказался от сделки и, чтобы далее не искушаться, отправился на огороды.
— Вот же болото! — в сердцах даже топнул ногой потомок великого, то ли бандита, то ли предтечи двигателя революции.
— А скажи мне, брат, откуда берутся эти самые болота?
— От сытости и прозябания. А ты как прозреваешь?
Они сидели на берегу реки, ощущая совокупную ущербность. Один — как не принятый местным социумом перекати-поле «гранд турист»; а другой — как отвергаемый родным обществом посредник. Родина не продается. Несомненно, существовал какой-то заговор. Негласное соглашение.
— Кстати, о болотах. Изложи, — попросил Саша.
— Хорошо. Только потом ты мне расскажешь свою версию. По пивку?
— Не хочу.
— Ладно. Тогда слушай. Жило себе среди лесов глубокое и чистое озеро.
— Как Лаче…
— Лаче было совсем другим водоемом. Это уже остаток прошлой роскоши.
— Допустим.
— Утки, гуси, всего много и регулярно. Прилетели, покормились, потом в теплые страны, а на озере круговорот воды, насекомых, рыбы и так далее, и прочее.
— А рыба здесь причем?
— Птицы приносят на лапах икру из других водоемов, семена — БИОС, короче.
— А щуки?
— Что щуки?
— Щуки и судаки птиц ловят за милую душу.
— Это все — часть круговорота. Ничего плохого в этом нет. Птицы не очень шуструю молодь рыб скушают, а хищная рыба квелого и малого утенка. Или гуся. А в воде отражаются ельники и сосняки. Но деревья не вечны. Если их не сводить наукообразно и не взращивать, они падают. Ну, от силы лет двести сосна проживет. Они все плотней и плотней. Под ними накапливается влага. Гниль. И появляется мох. «Сфагнум» его называют. Красивое имя?
— Складно.
— Потом тростник, сабельники, со дна гречишник. Кувшинки. И все это умирает и падает на дно. А ил имеет свойство двигаться в сторону берега. Гнилое — не мертвое. Мертвое то, что в гниль попадет. Душа из него выходит. Душа озер и огородов. И получается нежить. Сладкий сон о светлом будущем. Потом образуются сплавины и ложная суша. Марь. Мох «сфагнум» селится уже на мари и уплотняет ее. Тут и деревья могут прорасти, пуская корни в мертвечину эту. Ива любит такую жизнь. И где она — там полная иллюзия суши. Только покачивается под тобой. В других местах только иллюзия. Ступи — и пропал. Время течет и мох завладевает всей поверхностью озера, давит растения, они гниют, потом будет торф, перегной. Появится вереск. За клюквой пойдут люди. Те, что будут после нас. Или не будут.
— Завтра утром приходи на озеро. Туда, где в первый раз встретились.
— Зачем?
— Лодку пригоню. Вместе нельзя. Ты людей пугаешь. Опять же место это близко к гостинице.
— Неужели?
— Блюдечко из Гжели…
Он встал и быстро пошел, не оборачиваясь.
Веры в успешность предприятия не было, как не было веры в твердое слово друга этих достославных дней. Время, однако, убывало. Был еще шанс воспользоваться попуткой — сплав или другая какая надобность. Но в этом случае свобода передвижения и график ограничивались желанием хозяина. Отстань от плавсредства — и снова блукай, ищи доброго дядю.
Ночь эту он провел в тяжелых раздумьях в гостинице, потом, часов около восьми, он, наскоро умывшись, побежал на озеро. Саша был уже там. Каргополочка маялась в камышах.
… — Первый порог и есть Мертвая Голова.
— Отчего так страшно?
— Много душ там загублено. На хрена тебе вообще-то это все?
— Да заел ты меня вопросами. Не хочу никого видеть. Я же говорил. А так сплавлюсь по реке и все.
— Ты же не речной. Если что, помощь от тебя проблематична.
— Да не пальцем я делан, Саня!
— Ну, ладно. Ты сам решил. Да и воды в этом году хорошо привалило. Много воды. А иначе бы я не пошел. А на Бирючевских порогах лоцмана будем брать. Там я не совладаю. До Волосова домчим и немного далее. Там ты сам по себе, я сам. Сколько заплатишь?
— Ты будешь приятно удивлен.
До вечера укладывались. Взяли — палатку, крупы, подсолнечного масла, водки, чаю, сухарей, десять банок тушенки.
— Ты что, сердечник? — спросил Алексей своего попутчика и рулевого, потрясывая баночками валидольными, которых теперь уже и не сыскать. С навинчивающимися пробками, из дюральки какой-то, мы ими играли в детстве.
— Там спички и боковины коробка. Немного пороха. Всего четыре. Две мне, две тебе. Всегда сухо. Спрячь туда, где держишь баксы. Чтобы не промокли. Я другого способа не вижу. Вернее, не привык.
— Так есть же зажигалки, полулитровая баночка из под джин-тоника подойдет. Туда много чего можно всунуть.
— Ты туда свое завещание всунь. Джин-тоник твой вместе с рюкзаком уплывет, что будешь делать?
— Убедил.
— И еще вот что.
— Что?
— Мобильник твой где?
— А зачем он мне?
— То есть как?
— Кому звонить?
— То есть, как кому?
— Ну, кому? Отдыхаю я. В отпуске.
— Я так думаю, что по мобильнику тебя всегда высчитают. Оттого он отключен и аккумулятор вынут.
— Фильмов насмотрелся?
— Каких?
— Шпионских.
— И их тоже. Ладно. Поплыли. Я просто хотел домой позвонить. Что на день-другой уплыл.
— А как ты собирался? Дома никого не было?
— Ни души. Ладно. Жди.
Саша ушел примерно на час. Докладывался. Вернулся злой.
— Поплыли.
С двустволкой своей он не церемонился. Просто положил на дно, ближе к корме. Патронов коробку, запаянную в полиэтилен, на дно своего рюкзака, а жестянку с боевым припасом расположил в рюкзак Алексея… Два коротких спиннинга, удочка-телескоп, еще одна жестянка с рыбацкими снастями, деревяшки с донками, лопатка. Паспорт в кармане, за отель заплачено вперед и надолго. Прощай, Родина.
