Они часто устраивали всякие праздники, изобретали хитроумные проказы, а делам старались уделять как можно меньше внимания. Кстати, магией гоблины отнюдь не увлекались, если не считать нескольких необходимых заклятий, позаимствованных у колдунов и демонов и механически заученных. Когда гоблины решили поселиться в Илэнде, тролль Бобо построил для них эту крепость. Только заплатить ему гоблины, конечно же, «забыли».

Проходя по залу Священного Зелья, Коротышка на минутку остановился. Зрелище и впрямь было завораживающее, колдовское. Таинственное сияние разливалось над многочисленными очагами, котелками и перегонными кубами, над разбросанными повсюду волшебными палочками, ведьминскими метлами и черепами, над заплесневелыми фолиантами и языческими тотемами.

В огромном котле кипела жидкость, в которой медленно вываривался очередной гоблин, сменив того, что осмелился рассердить великого тролля.

В данную минуту здесь не было ни души, но обычно здесь властвовал Улюлю, воображавший себя настоящим волшебником. Время от времени Улюлю произносил заклятие сохранения действия и сущности. Его постоянным помощником был Брамм. А Слеф и Крих ставили под их руководством разнообразные опыты, но скорее для развлечения: никакой конкретной цели у гоблинов не было.

Прислуживал в этом зале всегда кто-то из детей — приносил, уносил, подметал, мыл и вообще делал все, что прикажут гоблины. Само собой разумелось, что все их поручения слуга будет выполнять быстро, точно и терпеливо. После того, как Кривоножка, прислуживавший здесь ранее, достиг Нужной Меры и удалился в мир Зеленых Листьев, его место занял Коротышка. Это было уже так давно, что самого Кривоножку он теперь почти и не помнил.

Несмотря на усталость, в душе Коротышки вновь вспыхнуло любопытство. Для чего, например, гоблинам вон та серебристая паутина? Откуда здесь появляются сухие травы и душистые благовония? У кого бывают такие ветвистые рога? Или это просто такие ветки с огромными шипами? Что такое луна и звезды, о которых говорится в тех толстенных книгах? Каждый раз Коротышка, особенно когда ему удавалось остаться здесь одному, старался рассмотреть что-нибудь повнимательнее, во все совал свой нос, все разглядывал, нюхал, удивлялся… Попытки разгадать эти немыслимо сложные загадки развлекали его, спасали от отчаяния, утешали, когда ему было особенно больно и тяжело.

Вот и сейчас все тело у него болело после полученного «урока». Однако целебный напиток, которым угостил его Хорк, все-таки здорово помог, и тело уже начинало забывать причиненные страдания. Теперь Коротышка гораздо сильнее страдал от голода, чем от боли. Как же часто ему приходилось голодать! Ежедневной порции похлебки парнишке давно уже не хватало, и он, чтобы хоть как-то насытиться, воровал любую еду, какая только попадется под руку.

Он и понятия не имел, что именно постоянное недоедание и не позволило ему достигнуть Нужной Меры, когда был назначен срок испытания. Потом, правда, он стал догадываться, что все дело в еде, и начал потихоньку ее красть. И довольно скоро опять стал расти, и даже подрос примерно на дюйм, но потом рост его опять замедлился.

Зато стали более крепкими мускулы, укрупнились кости, а потом появились и более странные перемены во всем теле, которые сперва даже испугали его и заставили стыдиться.

Теперь он мылся, только повернувшись спиной к соседям по комнате. На лице и на теле проросли грубые курчавые волосы, и голос тоже огрубел, но порой смешно ломался и становился писклявым, особенно когда он говорил горячо, от всего сердца.

И даже сны его теперь отличались от прежних и тоже частенько заставляли стыдиться, а днем глаза сами собой так и косили в сторону девочек.

Коротышка горестно вздохнул и поспешил прочь. Нельзя допустить, чтобы гоблины увидели его здесь! Тем более если они заметят, что он бездельничает.

Больше всего он боялся утратить то относительно независимое положение среди народа Аркана, которого достиг теперь. И неизвестно еще, когда гоблины решат, что он достиг Меры и его можно отпустить в мир Зеленых Листьев. Может, этого и вообще никогда не случится.

А вдруг он навсегда останется таким вот коротышкой? Честно говоря, магазинчик с плотницким товаром или кузница в том, ином, мире представлялись ему самым лучшим занятием; а всякое там ковроткачество, портняжное дело и тому подобное — это, скорее, для девчонок. Можно было бы также работать на кухне: там всегда можно стащить какую-то еду. Ну и обычную работу, вроде мытья полов, таскания ведер с водой и углем, тоже вполне терпеть можно. В крепости-то он таких дел переделал немало, вот только монотонность подобных занятий напрочь убивала всякое желание фантазировать, тогда как фантазии всегда служили ему убежищем.

Но больше всего Коротышку пугала мысль о том, что он станет личным слугой у кого-то из гоблинов. Он немало слышал о такой службе, и тошнотворный комок сразу вставал у него в горле, стоило ему вспомнить, в каких «развлечениях» тогда придется участвовать.

Страшила его также возможность быть приставленным к ленивым червям, копошившимся в подземных питомниках. Если это случится, думал он, то вряд ли мне захочется жить так долго, чтобы наконец дорасти до Нужной Меры. Нет, любой ценой нужно сохранить ту службу, которая ему поручена сейчас!

А интересно, кто это распускает о нем такие подлые сплетни и наушничает Хорку?

Жгучий гнев так и вскипел у него в груди. Обычные сплетни Коротышку волновали крайне мало. Хотя наушничество гоблинами поощрялось. Когда кто-то из детей рассказывал им о нарушителях местных правил, они награждали доносчика — дарили сладкое мясо или игрушку и позволяли немного побездельничать.

Но если гоблины узнавали, что кто-то, зная, что закон был нарушен, не выдал нарушителя и никому не сообщил об этом, наказание следовало неизбежно и незамедлительно.

Так что дети быстро учились держать свои мысли при себе, совершать мелкие кражи и скрывать собственные ошибки.

Коротышку раньше частенько учили уму-разуму. Он без конца нарушал установленные правила, да и послушанием не отличался. Но вскоре научился не только мастерски скрывать свои проделки, но и держаться с должным достоинством во время наказания, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся. Порой он даже сам рассказывал гоблинам о своих «подвигах», которых те не заметили.

Но сегодня это было… было… Ему не хватало таких слов, как «нечестно», «несправедливо», однако он понимал несправедливость сегодняшнего наказания, испытывая странную душевную боль — словно ему ни за что дали подзатыльник.

Неужели же его предал кто-то из детей? Неужели кто-то насплетничал гоблинам, как Коротышка рассказывал в спальне о том, что у черного замка, оказывается, есть сердце?

Никогда прежде он не боялся говорить своим ближайшим приятелям о том, что видел или слышал во время работы. Ведь любая новость, которая способна была сделать их мрачную жизнь хоть чуточку светлее и теплее, всегда встречалась с восторгом и поднимала настроение, помогая выполнять бесчисленные поручения гоблинов.

Но больше всего ему, конечно, хотелось произвести впечатление на Писклю. Он и сам толком не знал, почему это так, но в последнее время для него вдруг стало очень важно, какими глазами она на него посмотрит.

Он даже и теперь был рад, что не отвел ее в сторонку и не рассказал ту историю втайне от остальных. Он мог бы поступить так, но, во-первых, было трудно найти уединенное местечко, а во-вторых, тогда вполне могла бы пострадать и Пискля — из-за того же ябеды. И ее бы тоже выпороли. А этого он себе никогда бы не простил.

Кто-то наверняка просто из вредности донес на Коротышку гоблинам, надеясь, что он, хотя бы и по незнанию, нарушил какой-нибудь запрет. Незнание в качестве извинения гоблинами никогда не принималось.

Коротышка продолжал копаться в памяти, и подозрения его все усиливались. Скорее всего, это Яблочко, его старинный недруг. Их обоих не раз наказывали за драки, но потом Яблочко драться почти перестал, превратив в оружие свой язык, более быстрый и острый, чем у Коротышки.