В отличие от Джиллета Рива Справедливого добрым никто и никогда не считал — ни враги, которых у него накопилось немало благодаря его деяниям, ни друзья.

Но были в Северных графствах такие селенья, а может даже и большие города, где Рива Справедливого действительно любили, пожалуй даже боготворили и всячески ему льстили. Впрочем, Предмостье было не из их числа. Все-таки решения этот Рив порой принимал просто дикие, да и действовал, по мнению жителей Предмостья, чересчур прямолинейно и упорно, так что особого одобрения со стороны тамошних осторожных фермеров и арендаторов, мельников и каменщиков не получал. А вот добродушного Джиллета они знали с рождения.

Подобно силам природы, Рив Справедливый был настолько необъясним и непредсказуем, что люди давно уже перестали рассчитывать на его помощь. И вместо того чтобы поинтересоваться тем, почему он поступил так, а не иначе, и каким образом ему удалось, скажем, избежать той или иной опасности, жители Предмостья больше всего любопытства проявляли по поводу поистине неправдоподобного родства Рива с Джиллетом, ибо уж Джиллета-то назвать загадочным или непредсказуемым можно было только по незнанию.

На самом деле никто так и не узнал наверняка, состоят ли Рив и Джиллет в родстве. Просто Джиллет при каждом удобном случае называл Рива Справедливого своим родичем. А то, что он действительно так говорил, может подтвердить любой житель Предмостья. Больше никто ничего по поводу их родства не знал. Вот и поползли всякие слухи и сплетни; говорили, например, что родная тетка Джиллета, сестра его матери, жившая в соседнем городке, во время одного из праздников не устояла перед артистом бродячего цирка, клоуном, страдавшим к тому же манией величия (иногда, впрочем, говорили, что это был никакой не клоун, а рыцарь, странствовавший инкогнито), и ее незаконнорожденный сынок появился на свет то ли прямо в поле, под зеленой изгородью, то ли в безвестном женском монастыре, то ли в потайной комнате замка одного весьма знатного лорда. Вот только каким образом свойства натуры, столь ярко выраженные в характере Рива, оказались совершенно подавленными в характере Джиллета, понять не мог никто — ни сами сплетники, ни те, кто их сплетни слушал.

И все-таки Рив и Джиллет действительно оказались связаны родственными узами, ибо Рив незамедлительно явился, когда его призвали именем Джиллета.

К сожалению, сам Джиллет в это время был вне досягаемости и ведать не ведал, как хорошо относятся к нему односельчане, которые сумели вызвать Рива и рассказать ему, в какую передрягу попал его родственник.

Никто так никогда толком и не выяснил, каким образом Джиллет умудрился вызвать столь сильную неприязнь со стороны Кельвина Дивестулаты. Ну хорошо, он был дурак, это всем известно, но как все же он умудрился вляпаться в такую историю? Попался на крючок к ростовщику? Что ж, это вполне возможно. Да и то, что он обратился за помощью к этим обманщикам, алхимикам и магам, которые так и кишат на окраинах северных селений вроде Предмостья, тоже было делом обычным. Тут и удивляться нечему, особенно если учесть, что в ту пору Джиллет как раз достиг самого уязвимого возраста, то есть был уже достаточно взрослым, чтобы желать женской любви, но еще слишком юным, чтобы уметь этой любви добиться. Вполне нормально восприняли люди и несколько незначительных и, безусловно, не стоивших внимания ссор и драк — прямого следствия неизбежного соперничества молодых людей в мастерстве или делах любовных. Разве любой из нас не был когда-то таким же юным и глупым, но, в общем-то, безобидным? Жители Предмостья могли рассуждать на эти темы бесконечно, словно надеясь убедить самих себя в том, что теперь-то они стали куда мудрее. Но вряд ли кто-то из них осмелился бы пойти против самого Кельвина Дивестулаты. Хотя, если честно, кое-кто порой и высказывал предположение, что Убивец — это не кто иной, как сам Сатана, ловко прячущийся под смуглой плотью, узлами могучих мускулов и курчавой бородой Дивестулаты.

Вот только что, скажите во имя всех святых, забрал себе в голову этот дурень Джиллет, пустившись в плаванье по столь опасным водам?

А истина, о которой никто в Предмостье даже и не догадывался, заключалась в том, что Джиллет сам навлек на свою голову страшные беды и сам решил свою судьбу — а все оттого, что назвал себя родственником Рива Справедливого.

В общем, дело было так. Еще совсем юным Джиллет пал жертвой довольно глупой, но в высшей степени понятной страсти к молоденькой вдовушке Гюшетт. Незадолго до смерти Рудольф Гюшетт привез из чужих краев молодую жену и поселился с ней в своей усадьбе, ныне захваченной Кельвином Дивестулатой. Рудольф полагал, что вдали от пороков и соблазнов большого города его юной жене скорее удастся сохранить свою чистоту. Но увы, поселившись в Предмостье и вскоре окончательно убедившись, что жена его скромна и чиста по природе и чистота ее не нуждается в дополнительной защите, господин Гюшетт прожил совсем недолго. А местные молодые люди, разумеется, понятия не имели, сколь целомудренна юная вдовушка. Они знали только, что она иностранка, очень молода и хороша собой, а также — что она сильно горюет, потеряв любимого мужа. В общем, Джиллет был далеко не одинок, испытывая безумную страсть к молодой вдове. А сама вдова молила Господа, оберегавшего ее невинность, лишь об одном: чтобы бесконечные поклонники оставили ее в покое.

Нечего и говорить, что в покое они ее не оставляли.

По правде, настоящую тревогу вызывал у нее только один из воздыхателей: мерзкий Кельвин Дивестулата. Когда вдова с презрением отвергла его ухаживания, он устроил ей настоящую осаду, используя всю хитрость, на какую только была способна его низкая душонка. Прошло несколько месяцев, и он все же захватил тот дом, который Рудольф Гюшетт так старательно обустраивал для своей жены. Мало того, Кельвин отрезал вдове все пути к спасению, и ей волей-неволей пришлось исполнять малоприятные обязанности его экономки, поскольку от сомнительной чести стать его женой она категорически отказалась. Однако он, по всей видимости, все равно оказался в выигрыше, ибо осмелился связать молодую женщину и изнасиловать ее, удовлетворяя свою низменную страсть.

Но Джиллет и прочие поклонники вдовы Гюшетт понятия не имели об истинном положении вещей, да и свои собственные возможности реально оценить они были не в состоянии. Как и все страстно влюбленные мужчины, они предпочитали думать, что вдове ничего не грозит, кроме разве что упорных ухаживаний ее поклонников, из-за которых она и старается не показываться людям на глаза. Точно слепые, не видя истинных намерений Дивестулаты, Джиллет и остальные молодые дуралеи, бывшие, можно сказать, его товарищами по несчастью, продолжали строить туманные планы на будущее и надеяться, что в один прекрасный день вдова все-таки откроет тайну своих предпочтений.

Впрочем, Джиллет пошел дальше многих своих соперников, хотя, разумеется, не всех.

Возможно, благодаря врожденному добродушию, а может, и не слишком большому уму он в целом не так уж плохо преуспевал на любовном фронте. Он обладал весьма привлекательной внешностью, имел хороший рост, а его карие глаза в счастливую минуту светились ярко и весело. Природная доброта и веселый нрав вскоре сделали его истинным любимцем женщин Предмостья. Однако ему явно недоставало мужской прямоты, самоуверенности и некоторых других истинно мужских качеств, которые пробуждают в женском сердце ответную страсть. Конечно, женщины Предмостья, как и женщины всего мира, очень ценили доброту; однако под натиском одной лишь доброты женская добродетель редко соглашается сдать свои позиции. Женщины всегда предпочитали героев… или негодяев.

Так что Джиллет, воспылав страстью к прелестной вдовушке, в общем-то, понимал, что успеха вряд ли добьется.

И, подобно Кельвину Убивцу, через год с небольшим после смерти Рудольфа Гюшетта — надо, правда, отметить, что тогда никто в Предмостье и не подозревал, какие козни строит Кельвин! — Джиллет решил устроить вдове ловушку.