Команды изнывали от духоты под раскаленными стальными палубами кораблей, построенных для плавания не в жарком климате, а в суровых северных морях. Потоки человеческого пота стекали с оголенных тел, покрытых черной пылью, под палящими лучами безжалостного южного солнца во время бесчисленных погрузок угля в открытом море. Усталые ноги людей, нагруженных тяжелой ношей с углем, напряженно ступали по палубам кораблей, раскачивающихся на волнах. Казалось, не было предела человеческому страданию и долготерпению. Уже один этот беспримерный поход достоин быть отмеченным в истории мира.

Оставалось только 600 миль, чтобы дойти до восточной окраины нашего безмерно растянувшегося Отечества. Столь много томительных месяцев в пути, столь длинную дорогу, равную половине окружности земли, надо было пройти, чтобы приблизиться к собственной стране, только с другой ее стороны.

Ни одному народу в мире не удалось создать такого крупного монолитного государства. Было от чего сердцу русских офицеров и матросов, ведших корабли, быть наполненным гордостью. Но это обстоятельство было также причиной, почему другие народы мира нас боялись, не желали нам победы и тайно надеялись на наше поражение в войне с Японией. Как успех отдельной личности встречает среди людей зависть к нему и злопыхательство, так и неудержимый рост Русского государства вызывал у других наций страх и желание подломить ноги этому страшному северному медведю, вышедшему из дремучих хвойных лесов Восточной Европы и Сибири.

Тридцать девять сороковых пути было уже за кормой кораблей. Оставалось пройти только сороковую долю далекого расстояния. Еще только три дня перехода после 225 дней, проведенных вдали от собственных берегов.

Но этот путь преграждали Японские острова. Где-то между ними притаился неприятельский флот, изготовленный к бою. Тревога вкрадывалась в сердце и примешивалась к чувству собственного достоинства у русских людей, пытливо всматривавшихся в горизонт или подбрасывающих уголь в ненасытные топки пышущих жаром котлов. Беспокойные вопросы буравили голову: «Удастся ли проскочить во Владивосток, до которого, казалось, осталось только рукой подать, без боя с японским флотом? И какую цену придется заплатить, если боя избежать не удастся?»

Далекий путь, в изобилии усеянный тяжелыми лишениями и щедро оплаченный человеческими страданиями, еще не вел к заслуженному отдыху в своем порту. Курс к родному берегу и к законному праву отдохнуть после изнурительного похода нужно было завоевать огнем и кровью.

Желтовато-серое море недружелюбно встретило русские корабли. Дул порывистый юго-западный ветер. Низкая полоса тумана нависла над вздувающимися волнами.

Стояла темная ночь. Сквозь прилипшую к волнам мглу еле заметно мигали редкие звезды, когда их не закрывали темные тени низко проносящихся рваных облаков.

Сильный ветер тоскливо гудит в снастях. Под острым форштевнем клокочет бурун. Стальной таран разрезает водную поверхность, точно хирург вскрывает кожу, но из разрезанного шва не брызжет алая кровь, а вскипает белая пена, которая быстро проносится вдоль гладких бортов и оставляет за кормой полосы взбудораженной воды. Вдали эти полосы медленно расплываются и исчезают, не оставляя ни рубца на волнующейся поверхности, ни следа того, что здесь только что прошли корабли.

Мутные волны Желтого моря ударяются с резким отрывистым шумом о стальные борта кораблей. Они вздымаются вверх, ищут, куда бы проникнуть, но, не найдя ни одного незадраенного иллюминатора, ни одной открытой амбразуры каземата, разбиваются на тысячи брызг и потоками холодного душа обрушиваются на палубы кораблей, посылая самых быстрых своих гонцов на высокие мостики. Но не успели гонцы долететь туда, как уже волны откатываются назад, проваливаются вниз, обнажают на секунды красное днище, чтобы с новой силой, с ненасытной яростью броситься опять на непокорные корабли.

Корабль, как живое существо, размеренно дышит. Пар приглушенно ухает в стальных цилиндрах. Стук шатунов паровых машин глухо передается корпусу корабля. Назойливо жужжат вентиляторы. Корабль дрожит, как породистая лошадь, не умеющая сдержать нервного напряжения перед тем, как преодолеть препятствие.

Эскадра сомкнулась как можно теснее. С каждого корабля видна только неясная тень переднего мателота и следующего за ним в кильватер судна. На затемненных палубах царила напряженная тишина. У орудий и прожекторов замерла прислуга, зоркие глаза которой всматривались во мглу, стараясь различить в темноте еще более черную тень неприятельских миноносцев. Картина коварных атак японских миноносцев на наши корабли в Порт-Артуре была свежа в памяти у всех.

В ожидании минных атак половина офицеров и матросов несла вахту, а другая половина использовала короткие четырехчасовые перерывы, чтобы заснуть, не раздеваясь. Сон с перерывами и без удобств не снял с людей усталости предыдущего дня. Чуть болела голова, слипались глаза, но нужно было вставать, чтобы занять свое место по боевому расписанию.

На мостике флагманского корабля «Князь Суворов» стояла высокая фигура вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского, командовавшего Второй Тихо-океанской эскадрой.

На его чуть сгорбленные плечи легли все трудности достройки и снабжения кораблей, предназначавшихся для усиления Первого Тихоокеанского флота, но их готовность запоздала к началу Русско-японской войны. Теперь он вел к вражескому берегу эти корабли, но не для того, чтобы дать перевес над японским флотом Первой Тихоокеанской эскадре, которого эта эскадра не имела, за что и поплатилась своим существованием. Он вел эти корабли, чтобы самим стать ядром новой силы, могущей быть противопоставленной победоносному противнику. Увы, эта сила была еще слабее первой.

На его одинокие плечи легла вся безмерная тяжесть проводки этих еще по-настоящему не достроенных кораблей, с неопробованными механизмами, с неосвоенными приборами, с несплававшимися командами из Балтийского моря вокруг трех материков – Европы, Африки и Азии.

Только теперь история по заслугам оценила беспримерный поход многочисленной эскадры, гонимой из всех иностранных портов. Величие духа русских людей, их беспредельная способность переносить лишения и физические страдания, изобретательность и упорство в преодолении организационных и технических трудностей похода превратились в настоящее время в молчаливый укор равнодушной совести мирового общественного мнения того времени.

К сожалению, не русские писатели, в своем большинстве не сумевшие побороть горечь личных мелких обид, поскольку они были участниками похода, и, конечно, не советские писатели во главе с получившим сталинскую премию за свой роман «Цусима» Новиковым-Прибоем, будучи ослепленными пристрастной коммунистической демагогией, увидели в молчаливой фигуре командующего, прободрствовавшего всю темную часть ночи на мостике своего флагманского корабля, – выдающегося начальника и духовного великана. Таким его увидел и обрисовал немецкий писатель Франк Тисс.

Теперь эскадра, ведомая адмиралом Рожественским, находится в этом чужом море. На берегах островов, окруженных этим морем, живет гордый японский народ. Его сыны испокон веков плавают здесь, и море кормит их и их семьи. Молодой флот Японии суверенно властвует над этим морем. Личный состав этого флота изучил каждый угол этого моря и знает здесь каждый каприз неуравновешенной стихии.

На слегка сутулые плечи адмирала Рожественского легла забота, как провести через это опасное место не только корабли, с которыми он вышел из Кронштадта, но и дополнительную эскадру, посланную ему вдогонку из Балтийского моря и состоящую из дряхлых, тихоходных кораблей, в большинстве вооруженных устаревшей артиллерией, медленно стреляющей и не достреливающей до противника. Эта эскадра под начальством контр-адмирала Небогатова присоединилась к нему только три недели тому назад. Она же сделалась тяжелой обузой для бригады современных броненосцев, составлявших первый отряд его эскадры.