– Неправдоподобно! – категоричен Савчук. – И зачем таджикские дети? Зачем лишняя социалка?

– И бомжи с пивом ни к чему, – добавляет Мелецкий. – Сплошной негатив.

– Точно. Наши зрители, может, сами живут в хрущевках, но видеть хотят благоустроенные дворы и нормальных людей в нормальных квартирах. Подруга Катя, кстати, должна быть тоже симпатичная, зрители некрасивых не любят, просто одинокая, – разъясняет Савчук.

– Разговоров про труп не надо! – добавляет Мелецкий.

Так они и продолжают попеременно, но мы уже не слышим, словно выключили звук.

Мы слышим голос Огольцова. Внутренний голос.

– Иногда я их ненавижу – при том, что они, в принципе, не злодеи, вполне обычные производители жидкого телевизионного мыла. Они даже гордятся тем, что делают не просто мыло, а мыло высокого качества. Их можно понять, всякому хочется уважать то, чем он занят. Зато у них всегда можно получить работу, и они в хороших отношениях с крупными телеканалами, это гарантирует оплату труда. А мне нужны деньги. На жизнь, на еду, на одежду, на бензин и, самое главное, на выплату кредита за квартиру. Это мой ужас, это дамоклый меч, как выражается мама моей жены Вари, то есть дамоклов меч, который висит над моей головой и будет висеть еще десять лет, хотя Варя утешает, что я сумею расплатиться раньше. И зачем я в это ввязался?!

Варя и Саша собирают вещи, съезжая со съемной квартиры.

– Что-то ты какой-то невеселый! – замечает бодрая Варя.

– Мне тут нравилось. Деревья за окном.

– Ты опупел, любимый? Два года по чужим квартирах шляемся, не надоело? Ты хочешь ребенка?

– Да. Очень.

– И я хочу. Но в съемную квартиру я тебе рожать не буду! Саша, мы с тобой оба перемещенные лица, неужели тебе не хотелось, чтобы было свое жилье? И оно уже есть! Мы уже полноправные москвичи! Мы и так выбрали самый дешевый вариант.

– Двести тысяч долларов.

– Это даром для двушки в том районе! Всего шесть тысяч за метр! Ты сколько за серию получаешь?

– Не знаешь, что ли? Как раз шесть тысяч. Я не в топовом списке. Есть, кто восемь и даже десять.

– И шесть – хорошо! Легко считать: тридцать семь метров – тридцать семь серий! Серия – квадратный метр! – она очерчивает в воздухе руками квадрат. – А в общем всего три сериала по двенадцать серий. Даже если в год по одному сериалу, за три года рассчитаешься!

– Хорошо считаешь, быстро. А жить на что?

– Я тоже буду работать, когда курсы закончу.

Голос Саши:

– Варя учится на дизайнера. Вообще-то она художник, Строгановка за плечами, у нее даже был целый зал на выставке молодых художников.

В кадре: пустой зал, где висят картины Вари. Варя одиноко сидит на скамье. В зал входит Саша. Смотрит. На картины. На девушку.

– Не знаете, кто автор? – спрашивает Саша.

Варя встает, подходит.

– Вам нравится?

Саша смотрит на нее и уверенно отвечает:

– Да. Очень.

И тут же: поздний вечер в этом же зале. По-прежнему никого. А Варя и Саша стоят в углу и целуются.

Голос Саши:

– Варя пыталась пробиться, пыталась продавать свои работы. Но публика не оценила. Как сказал один галерист: для попсы у вас все слишком сложно, а для эстетов слишком просто.

В кадре: Варя стоит в подземном переходе у ЦДХ. Там у художников закутки, отсеки, а Варя повесила картины просто на стенку. Покупатели обращают внимание на кучерявые пейзажи, стремительные парусники средь бурлящих волн, невероятно красивых обнаженных девушек, творения же Вари не вызывают ажиотажа. Мало того, подходят двое крепких мужчин из местной художнической мафии, требуют, чтобы Варя удалилась, срывают ее картины, вешают свои кучерявые пейзажи и стремительные парусники, своих невероятных красавиц.

Голос Саши:

– Она пошла на курсы дизайна. Недешевые. Зато педагог обещает заказы только от крутых клиентов.

В кадре: педагог у огромной фотографии – интерьер особняка. Это Трофим Ефимов – осанистый мужчина-подстарок с томным утомлением во все еще не сытых глазах. Перед ним курсисты: Варя, мужчина средних лет прорабского вида, интеллигентная старушка, молодой человек с ироничным взглядом, который что-то шепчет Варе, но она отодвигается от него, поглощенная лекцией.

И опять мы в съемной покидаемой квартире. Варя огорчена.

– Хорошо, я брошу курсы, устроюсь на работу, ты этого хочешь?

– Нет.

– Саша, мы сумеем! Я ведь по максимуму считаю, на самом деле ты же серию можешь за три дня написать!

– Ага. А потом ее три месяца обсуждают и я три месяца ее переделываю.

– Ладно. Аннулируем ипотеку, возвращаем квартиру. Я не хочу, чтобы ты мучился.

– Перестань. Одолеем. Но ты варвар, Варвара.

– А ты гений!

И Варя целует Сашу. Очень нежно.

Саша с трудом возвращается в реальность.

– Кстати, название. Другого нет? «Ошибка»? – спрашивает Савчук.

– Да.

– Лучше – «Ошибка Нины», – предлагает Мелецкий. – Женское имя в названии гарантирует интерес женской аудитории.

– Можно, – кивает Саша. Он на все согласен, лишь бы кончилось это мучение.

– Тогда работаем дальше, – произносит Савчук долгожданные слова.

И Саша готов уже встать, но тут Савчук вспоминает, что не дал высказаться Лике.

– У тебя есть вопросы?

Саша хмуро смотрит на Лику.

Та ровным и спокойным голосом добивает его:

– Неувязки смущают. В пятиэтажках такого типа нет лифта. Они вообще мало где в пятиэтажках есть.

В кадре: район пятиэтажек исчезает, на его месте возникает многоэтажная махина.

– Собаку, – продолжает Лика, – лучше сделать породистой. Тогда нам фирма «Мосфильм-Кинология» обеспечит кастинг нормальный. В смысле профессиональную собаку, дрессированную.

В кадре: вместо беспородного песика появляется доберман с благородной осанкой.

– У Нины, – продолжает Лика, – лучше будет дочь, а не сын. Лет двенадцать. Симпатичная такая Лолита. Среди зрителей большой процент тайных педофилов, пусть порадуются.

Мелецкий щелкает языком от удовольствия – ему нравится предложение Лики.

В кадре: сынок Платон, невинно сидящий, болтающий ножками, испаряется. На его месте двенадцатилетняя кокетливая симпатуля.

– А когда Нина ее родила? – сомневается Савчук. – В четырнадцать, что ли?

В кадре: у роддома стоит девочка с ребенком на руках.

– Я об этом отдельно хотела сказать, – отвечает Лика. – Героине не двадцать семь, как предлагает Саша, а все-таки лет тридцать пять. Учитывая возраст аудитории.

– Согласен, – кивает Савчук.

В кадре: Нина на глазах старится. То есть взрослеет. То есть мужает. То есть – как сказать? – женственеет? Бабится?

Становится старше.

– Далее, – продолжает Лика. – Имя Юлий слишком вычурное. Далее. Алкоголик или больной, присоединяюсь, это не наш вариант. Просто временно опустил руки.

В кадре: Юлий в четком костюме с галстуком стоит, временно опустив руки.