— Дорогие друзья, — меж тем говорил де ла Крус, — я не мыслю себе осуществление задуманного мною предприятия без крепкого союза искренних и преданных друг другу людей!

Все находившиеся в комнате, кто жестом, кто красноречивым взглядом, подтвердили свое согласие.

— Мой жестокий отец не переставал повторять: если не хочешь, чтобы тайна твоя стала достоянием врага твоего, не доверяй ее даже другу. Я так не считаю! В противном случае, в чем же тогда заключается смысл дружбы? — Де ла Крус открыл дверь, попросил боцмана войти в комнату и занять свободное место, Когда тот уселся, капитан продолжил: — Вы четверо, не считая Бартоло, посвящены в мою тайну, она взволновала вас, и вы решили встать со мною рядом плечом к плечу. Я благодарен вам за это и знаю, что вы не только разделяете мои чувства, но и готовы мне помочь. Прошу вас быть со мной всегда предельно честными. Какой бы страшной ни была правда, я должен ее знать! Предпочитаю встретиться с врагом, чем иметь дело, да простит меня каждый из вас за то, что я сейчас скажу, с трусливым другом.

Девото попытался было как-то ответить, но повелительный жест де ла Круса остановил испанца.

— Добрая Душа, — боцман встал с табурета, но де ла Крус движением руки вернул его на место и продолжил: — Ему я уже многим обязан и доверяю во всем. Боцман нас не подведет!

Старый морской волк снова быстро поднялся на ноги. В глазах его светилась глубокая благодарность. Он взволнованно произнес:

— Сверните мне шею, если это не так! — и сел.

— Хуан! Хирург «Каталины». Его познания в медицине вызывают во мне преклонение язычника перед идолом. — Теперь со своего стула поднялся сын гаванского палача и склонил голову на грудь. — К нему я испытываю братскую любовь и уверен, хотя он это и скрывает, что нет на всем острове более нежного сердца, чем у него. С ним я готов идти на любое дело. Знаю, раз он с нами, значит, наш верный друг.

— Credo quia rerum [34], — произнес Хуан и сел.

— Старший помощник Девото. В нем я уверен, как в самом себе! Мне известна сила его гнева, твердость руки, справедливость сердца. Говорят, что дружба, которая начинается с размолвки, намного сильнее. Это так! Я сожалею лишь о том, что нас не родила одна мать.

Девото вскочил, бушевавшие в его груди чувства мешали ему вымолвить слово, и он молча бросился в объятия де ла Круса.

— Кровь и гром! — наконец вскричал Девото. До последнего раската грома и последней капли крови моя жизнь принадлежит вам.

— «Кто герой? — Кто превращает в друга врага своего», — вспомнил Тетю фразу из Талмуда.

— Врагами мы никогда не были. Мы дети одной судьбы, и она не могла свести нас лучшим образом. А теперь о вас, милейший и почтеннейший Поль Эли Тетю…

Старый француз встал, скрестил на груди руки, и было в его осанке столько величия, что де ла Крус невольно сделал паузу.

— Я хотел видеть Тетю капитаном «Каталины». Однако он наотрез отказался. В таком случае, по праву владельца корабля, это место занимаю я — Педро де ла Крус, с этой минуты корсар Его Величества короля. Испании Филиппа V.

Теперь поднялись на ноги все разом, и в комнате воцарилась тишина, похожая на клятву. Первым нарушил ее де ла Крус:

— Вместе с тем любое распоряжение Тетю, «почетного» капитана «Каталины», прошу выполнять, как любой из моих приказов!

— Только в ваше отсутствие, капитан, — и Тетю поглядел в сторону Девото.

Тот склонил голову на грудь, а затем горячо пожал руку своему старшему другу.

— Бартоло! — позвал де ла Крус, дверь отворилась, и в нее боком протиснулся верный слуга. — Было бы несправедливо умолчать о нашем Бартоло. Не сомневаюсь, что вы очень скоро увидите в нем своего товарища и полюбите его. Сам Бартоло уже заявил, что каждому из вас будет предан так же, как мне,

— Мой капитан сказал правду, — только и произнес негр. По тому, как он закивал, все поняли, что Бартоло искренне разделяет чувства капитана.

— «Кто не знает, в какую гавань ведет свой корабль, — между тем продолжал де ла Крус, — для того нет попутного ветра», — так любил говорить мой первый школьный наставник в родном Бордо. Мы с вами хорошо знаем цель, и я уверен, что у нас не будет недостатка в попутном ветре. Милейший Тетю только что вспоминал фразу из Талмуда. Я помню другую, принадлежащую, правда, Эпиктету [35]: «Чем отомстить врагу своему? — Старайся делать ему как можно больше добра». Глубокий философский смысл заложен в этом изречении, но с хитрым, коварным и жестоким противником, которого нам предстоит одолеть, мы вынуждены будем использовать всю нашу сноровку и знание морского дела, а равно ловкость и ум, опираясь лишь на силу и еще раз на силу. В достижении цели меня не остановит даже смерть! И если каждый из вас готов разделить мою судьбу, то скрепим нашу дружбу бокалом лучшего бордоского вина.

Все окружили де ла Круса. Бартоло обошел каждого с подносом, на котором стояли кубки с искрившимся напитком. Де ла Крус взял два бокала и, когда Бартоло поставил на стол пустой поднос, передал один из них своему верному слуге.

— Одно лишь условие ставлю вам, друзья мои. Каждый из вас должен дать клятву, если со мной что-нибудь случится, вы продолжите дело, найдете Каталину, вернете ее в родной дом!

Все разом чокнулись и в наступившей тишине до дна осушили содержимое кубков.

В тот вечер друзья разошлись, когда в доме Тетю от свечей не осталось и огарков. Было выпито изрядное количество лучших бордоских вин, доставленных с корабля из личного погреба маркиза де Блаказа.

Ноги уже плохо слушались друзей, и де ла Крус заметил, прощаясь, что о делах они говорить больше не в состоянии. Добрая Душа прислонился к дверному косяку и ответил:

— Знайте все! Верхняя палуба боцмана всегда чиста, как девственница. Сколько бы он ни пил и как бы его ни штормило, боцман не пьянеет, боцман укрепляется в вере…

— Тогда с сегодняшнего дня, — распорядился де ла Крус, — старший помощник и боцман приступают к набору команды, а мы с капитаном Тетю займемся перевооружением судна. Маркиз уже забрал с корабля золотой сервиз да кольца для салфеток, усыпанные алмазами и рубинами — фамильная реликвия. Позже он пришлет за одеждой и оружием.

На следующее утро за завтраком случилось то, что вызвало слезы на глазах верного слуги.

Бартоло складывал на поднос посуду, когда увидел, как Тетю отодвинул ящик стола, за которым сидели друзья, и указал на два одинаково туго набитых кожаных мешочка.

— Вот, дорогой Педро, это наш с Девото взнос, по пятьсот золотых дублонов, чтобы вы могли обтянуть шелком корпус «Каталины», — на устах Тетю играла отеческая улыбка. — Взнос бессрочный, беспроцентный. Может и вовсе не погашаться!

Бартоло схватил руки Тетю и Девото и попытался было их поцеловать. Преданный слуга был единственным человеком, который знал, как переживает де ла Крус в связи с отсутствием у него средств, необходимых для перестройки и достойного вооружения «Каталины». Педро глубоко страдал при мысли, что выйдет в море с друзьями и командой, не обеспечив их безопасности. При мысли же о походе в Тринидад без пушек необходимого числа негр испытывал почти суеверный страх.

Через три недели после того, как маркиз де Блаказ поменял каюту на номер в лучшей гостинице города, его бывшее судно нельзя было узнать.

Пятерых отменных плотников, кузнеца с веселым подмастерьем и еще десяток матросов Добрая Душа привел на корабль сразу, как только французская команда сошла на берег. Время шло, рос и экипаж «Каталины». Корабль оснащался: на баке и юте появилось по паре погонных и ретирадных пушек. Фальшборт по обе стороны занизили, чтобы удобнее было с него вступать в абордажный бой. Расширили штормовые портики — «Каталине» предстояло ходить в непогоду. По совету Тетю заменили бушприт. Теперь его основание соорудили из шести фиш-пластин из крепчайшего дерева акана, скрепленных точеными дубовыми коксами и стянутых бугелями — массивными железными обручами. Оснастили новый бушприт утлегарем и вооружили большим набором кливерных парусов, что в значительной степени должно было увеличить маневренность судна. Де ла Крус сам следил за выполнением этой работы. Он не мог никого упрекнуть и громко спросил: