«Она что, издевается надо мной? Или она всерьез считает, что большевики – некий дым, который может взять и сам собой развеяться? Господи, до чего тупые эти англичане! С виду такие важные, но – тупые, причем безнадежно…»

На мгновение Ксения даже пожалела, что вчера не ответила согласием на предложение матери переехать к ней. По правде говоря, никакой особой причины для отказа не было, за исключением того, что Ксения терпеть не могла герцога Олдкасла, когда-то подарившего Амалии квартиру, в которой та жила, когда приезжала в Лондон. По мнению дочери, все мужчины баронессы Корф не стоили не то что мизинца последней, а даже кончика мизинца. Исключение Ксения согласна была сделать только для своего отца, и то с оговорками.

– Я очень вам сочувствую, – добавила миссис Ломакс в точности таким же тоном, каким недавно говорила, что на улице опять идет дождь. – Эти социальные потрясения так ужасны… и самое ужасное, что из них никогда не выходит ничего путного, – в порыве вдохновения заключила она.

– Мне бы не хотелось говорить об этом сейчас, – вырвалось у Ксении.

И, чтобы показать, что у нее нет времени на досужую болтовню, она уткнулась в газету и сделала вид, что читает.

«Уж не завела ли она себе приятеля? – с некоторым беспокойством размышляла тем временем миссис Ломакс. – Знаем мы эти поздние возвращения домой…»

Она переставила пару безделушек на этажерке, сделала вид, что смахивает пыль с одной из них и, пожелав Ксении хорошего дня, удалилась.

«Все-таки Деннису она не подойдет. Лет шесть назад, до того самого процесса, она имела бы шансы, но теперь… Он стал знаменит, а со временем, наверное, будет лучшим адвокатом Британии. Конечно, ему не помешала бы утонченная жена, которая сумеет задать нужный тон в доме, ведь сам Деннис – что греха таить – вовсе не аристократического происхождения. – Тут мысли миссис Ломакс приняли новый оборот: – Хотя они недурно выглядели бы вместе. Она бледная, тонкая, интересная, а он такой солидный, широкоплечий… И возраст у них вполне подходящий. Сейчас считается, что супруги должны быть примерно одного возраста, но, по-моему, в мое время были правы, когда говорили, что лучше всего – когда муж лет на десять старше жены…»

Не подозревая о нешуточных терзаниях хозяйки, Ксения допила чай, сложила газету и стала собираться. Ей предстояло довольно долгое путешествие в ту часть Лондона, где она до того не была и куда, скорее всего, она бы вряд ли заглянула в других обстоятельствах.

«Почему он упомянул некролог?..»

Горничная, отворившая дверь, сказала, что хозяйка сейчас не может никого принять – в доме горе. Ксения достала газету.

– Мое имя упоминается здесь, правда, в исковерканном виде, – сказала девушка. – Я шла по Стрэнду и, когда одному из прохожих стало плохо, помогла ему сесть и вызвала врача. Перед смертью мистер Бойл сказал несколько слов, и я подумала, что его жене будет интересно их узнать. Ничего особенного в них нет, но тем не менее…

И через минуту Ксения была приглашена в гостиную, где на кресле лежала кукла, которую впопыхах забыли убрать. Скорбь не имеет запаха, и тем не менее Ксения была готова поклясться, что в доме пахнет именно скорбью. Миссис Бойл оказалась высокой молодой женщиной лет тридцати, стройной и рыжеволосой. Сейчас ее лицо опухло от слез, она выглядела растерянной и подавленной. Руки ее машинально комкали носовой платок.

– Я очень рада вас видеть, мисс… Прошу вас, садитесь…

Дежурные слова механически слетали с ее языка, но тут миссис Бойл заметила куклу и, нервным движением схватив ее, передала горничной. Та вышла и прикрыла за собой дверь.

– Наверное, мне не следовало приходить, – пробормотала Ксения, чувствуя мучительную неловкость.

Но миссис Бойл так резко тряхнула головой, что пара рыжих прядей выбилась из прически.

– О, нет, вовсе нет… Я действительно рада, что вы… сумели найти время для меня… Я постоянно думаю о том, как это было… как это случилось…

Она судорожно стиснула платок, в ее глазах застыло умоляющее выражение.

– Если вас интересует, страдал ли ваш муж, то я думаю, что нет, – сказала Ксения, стараясь говорить как можно мягче. – Все произошло так быстро… Когда подошел врач, ваш муж был уже мертв.

– Боже мой…

Губы миссис Бойл задрожали. Она не плакала, но Ксения видела, что та держится из последних сил.

– Я не могу понять… Роберт занимался спортом… вел здоровый образ жизни… и вот… Человек уходит, живой и здоровый, а вечером… вечером ты узнаешь, что его больше нет… Это ужасно.

– Он думал о вас, – сказала Ксения.

Миссис Бойл подняла голову.

– Роберт?

– Да. Перед смертью он произнес три слова. Первое – Джуди. Он назвал ваше имя.

По правде говоря, если бы Ксения не прочитала в статье, что вдову покойного зовут Джудит Бойл, она бы поостереглась сообщать ей такие подробности – в самом деле, мало ли о ком умирающий мог думать в последние секунды своего бытия…

Все-таки Джудит Бойл не сдержалась. По ее щекам потекли слезы, она судорожно всхлипнула и поднесла ко рту платок.

– Вот как? Он… он думал обо мне?

– Да. Он еще сказал – «самолет».

– Самолет, самолет… – бормотала миссис Бойл. – Ах, да! Наш сынишка просил подарок на день рожденья. Больше всего он хотел получить игрушечный самолет… Муж мне по секрету сказал, что постарается выполнить его желание, но ничего не обещает…

Верно, вспомнила Ксения, Роберт Бойл двигался как раз по направлению к магазину игрушек. И как она сразу не вспомнила об этом… Сынишка хотел получить самолет, на кресле лежала кукла, значит, у Бойлов было как минимум двое детей… Да, вдове теперь придется нелегко.

– А что еще он сказал? – с неожиданно пробудившимся любопытством спросила миссис Бойл, вытирая слезы. Она не то чтобы успокоилась, но Ксения видела, что молодой женщине стало чуть-чуть легче от сознания того, что муж думал о ней – до самого конца.

– По правде говоря, я ни в чем не уверена, – помедлив, призналась гостья. – И в то же время он произнес это слово очень отчетливо, словно оно многое для него значило… Вероятно, это был просто бред.

Джуди Бойл вздрогнула.

– Просто бред?

– Наверное, да. Последнее слово, которое я услышала от него, было «некролог».

В комнате наступило томительное молчание. Но Ксения была наблюдательна, и от нее не укрылось, что хотя хозяйка дома озадачена, услышанное вовсе не застигло ее врасплох. Ей явно что-то было известно. Но что?

– Я подумала, может быть, вам захочется узнать… Поверьте, я понимаю, как вам тяжело. Я… мне приходилось раньше терять близких… очень близких людей…

Ксения почувствовала, что стала говорить слишком бессвязно, и запнулась, сердясь на себя.

…Из-за чего, в конце концов, она так переживает? Ну, умер один клерк, царствие ему небесное, его место займет другой, и через неделю все уже благополучно забудут о нем…

Кроме самых близких, самых любящих людей. Те – да, те будут помнить о нем до последнего вздоха…

Ну да, ну да, помнить-то будут, спора нет, но жизнь продолжается, а мертвые – не соперники живым… И рыжекудрая вдова, которая сегодня так убивается, через несколько месяцев может снова пойти под венец, и будет перед алтарем давать клятву верности какому-нибудь Дику или Тому так же искренне, как сейчас заливается слезами…

– Это Гарри, – прошептала миссис Бойл.

– Что? – Ксения даже изменилась в лице, словно ее мысли подслушали.

– Генри Хэйли, – пояснила вдова. – Он и мой муж вместе были на войне… Боб называл его «Гарри-весельчак» или «Весельчак Гарри». А недавно тот прислал мужу такое…

Она поднялась, подошла к столу и выдвинула один из ящиков. Когда Джуди повернулась к Ксении, та увидела, что хозяйка держит в руках некогда разорванный на четыре части, а теперь аккуратно склеенный лист.

– Отвратительная шутка… По правде говоря, это даже шуткой нельзя назвать. Присылать живому человеку некролог… это кем же надо быть вообще?

В ее тоне звенело неподдельное возмущение.