Подходил к концу третий год моей работы в Институте океанологии. Президиум Академии наук СССР доложил правительству о результатах первых рейсов комплексной океанографической экспедиции на «Витязе». Нам надо было представить в Совет Министров на утверждение план и программу новой экспедиции. Разработкой научной части занимались Ширшов и Богоров, а на мою долю выпало согласование с Госпланом и министерствами целого ряда практических вопросов.
Большую помощь оказывал нам главный учёный секретарь Президиума АН СССР А. В. Топчиев.
Однажды, я пришёл к Топчиеву обсудить с ним неотложные мероприятия. Когда мы «утрясли» первостепенные вопросы, Александр Васильевич, увлёкшись, стал рассказывать о перспективах развития морской науки. И вдруг спросил:
— А не считаете ли вы, Иван Дмитриевич, что при Президиуме Академии нам надо создать хотя бы небольшую ячейку, которая вела бы научно-организационные работы по морским экспедициям? Мы, конечно, будем и дальше помогать Ширшову, но нельзя же в фокусе своего внимания держать только один Институт океанологии. Вот смотрите: у нас есть Морской гидрофизический институт, у нас есть биологические станции в Севастополе, в Мурманской области и на Белом море, лимнологическая[34] станция на Байкале. Ряд институтов и филиалов академии начинают работать на морях и водоёмах. Пока они беспомощны, так как не имеют кораблей. Им надо помочь…
— Вы правы, — заметил я. — К нам часто обращаются из других институтов за помощью и консультацией. В Президиуме Академии такой центр действительно нужен.
— Вот и хорошо, что вы тоже так думаете, — продолжал Топчиев. — В проект решения, что сейчас, готовится, следовало бы включить пункт о создании отдела по руководству морскими экспедициями.
И закончил неожиданно:
— А начальником этого отдела мы назначим вас. Согласны? Идея Топчиева сулила богатые возможности для приложения энергии, которой было у меня тогда предостаточно. И я ответил:
— Конечно, согласен!
— И ещё об одном надо просить: о создании океанографической комиссии, — продолжал Александр Васильевич. — Была у нас такая комиссия, возглавлял её академик Лев Семёнович Берг, но во время войны она перестала существовать. Я беседовал с учёными Института океанологии и полностью разделяю их мнение, что в Академии наук должна быть междуведомственная комиссия для координации научных программ по изучению океанов и морей…
Решение о комиссии состоялось в июле 1951 года. В нём отмечалось, что результаты экспедиций, проведённых на «Витязе», имеют теоретическое и практическое значение. Экспедиции выполняли в дальневосточных морях большой объём работ, исследовали рельеф дна и донные отложения, распределение и поля питания промысловых рыб и морских млекопитающих. Были найдены новые районы нереста промысловых рыб, собраны материалы по водообмену морей Дальнего Востока с Тихим океаном, обнаружена разнообразная фауна на больших глубинах.
Внимание Академии наук было обращено на отставание с обработкой материалов экспедиций, отмечены недостатки в области координации научных исследований и определены перспективы развития этой области знаний. На комплексную океанографическую экспедицию АН СССР возлагались проведение гидрологических, метеорологических, гидрохимических и биологических исследований в морях Дальнего Востока, прикурильском районе Тихого океана и на стыке холодных и тёплых вод в Тихом океане к юго-востоку от Курильских островов, изучение распределения рыб и морских млекопитающих, определение районов весеннего нереста и зимнего скопления промысловых рыб и полей их питания, изучение глубоководной фауны и условий её обитания.
В те годы Охотское, Берингово и Японское моря были изучены ещё слабо, и правительство поставило перед нами совершенно конкретные научные и практические цели. Эта программа была подкреплена рядом практических мероприятий — отпускались средства на оснащение «Витязя» и малых судов, морякам экспедиционных судов предоставлялся ряд материальных льгот. Мы получили полтора миллиона рублей для приобретения приборов, оборудования и материалов, а штат Института океанологии увеличивался сразу на 80 человек.
Это была очень ощутимая и конкретная помощь нашему делу. Академии наук СССР предлагалось также организовать Междуведомственную океанографическую комиссию для координации научных работ по изучению морей и океанов и создать в аппарате Президиума АН СССР Отдел морских экспедиционных работ (ОМЭР) с целью упорядочения использования экспедиционных судов и обобщения опыта морских исследований.
Я возглавил ОМЭР. Но это совсем не означало, что я порывал с Институтом океанологии. Наоборот, работая в отделе при Президиуме Академии наук, я мог оказывать институту ещё большую помощь. Вместе с тем опыт института был неоценим при создании экспедиционного флота и организации экспедиций в других институтах.
Так в конце лета 1951 года «переселился» я на Ленинский проспект в небольшую комнатку одного из каменных флигелей около бывшего Нескучного дворца. Там располагался Президиум Академии наук СССР со своим аппаратом. В этой же комнате поместился и весь аппарат нового отдела — пять человек. Заместителем начальника отдела был назначен Е. М. Сузюмов, ранее учёный секретарь Института океанологии. Главным морским инспектором стал С. И. Ушаков. На должность главного инженера я пригласил из Министерства морского флота опытного специалиста по технической эксплуатации флота В. П. Полюшкина. Коллектив маленький, но каждый из нас имел солидный рабочий стаж.
Вот уже более четверти века существует этот отдел. Из старого состава остались сегодня только я и Е. М. Сузюмов, да ежегодно на два месяца приходит к нам работать С. И. Ушаков, теперь уже пенсионер.
Работа в Институте океанологии, а затем в Президиуме Академии наук СССР свела меня с людьми иного склада, чем те, с которыми я жил и работал раньше. Работа в Академии обогатила меня дружбой с замечательными людьми.
Таким был А. В. Топчиев, которого я знал и раньше. Специальностью его была химия нефти. Топчиев несколько лет возглавлял Московский нефтяной институт, а затем был выдвинут на пост заместителя министра высшего образования СССР. Вот тогда я и познакомился с ним и проникся к нему чувством большой симпатии. С глубоким удовлетворением воспринял я в 1949 году весть о том, что Александр Васильевич избран академиком и назначен на пост главного учёного секретаря. На плечи Топчиева легла нелёгкая работа. Ему пришлось укреплять аппарат Президиума АН СССР, ломать отжившие формы руководства научными учреждениями, вводить чёткое планирование и строгую отчётность в деятельность институтов.
А. В. Топчиев обладал острым чувством нового и смело бросался в бой со всем тем, что мешало прогрессу науки. Работоспособность его была колоссальной. Люди тянулись к Александру Васильевичу, так как знали: любая просьба будет выслушана со всем вниманием, и если даже получали отказ, то уходили без обиды. В его приёмной и кабинете было всегда полно учёных, хозяйственных руководителей, работников аппарата. Рядом с Александром Васильевичем трудилась его помощница, референт Антонина Васильевна Зайцева. Если, придя к Топчиеву, человек сразу же попадал в атмосферу делового дружелюбия, то эту атмосферу создавала Зайцева. Она была отличным психологом и добрым человеком, а это очень важно для каждого, кто приходил к учёному секретарю.
И ещё одно удивительное свойство отличало Топчиева: он прекрасно знал людей, и не просто по фамилии и должности, а помнил, кто чем занимается, над какими научными проблемами работает. Он знал хорошо работников аппарата Президиума АН СССР и требовал, чтобы тот или иной вопрос ему докладывал не начальник управления, а непосредственный исполнитель дела. Александр Васильевич не чурался и самой незначительной работы, всегда тщательно готовился к обсуждению вопросов на заседании Президиума. Но как бы ни был занят учёный секретарь организационными делами, он никогда не отрывался от своей научной работы. Созданный им Институт нефтехимического синтеза носит теперь его имя, и возглавляет институт один из учеников и соратников Топчиева, известный учёный в области химии нефти, член-корреспондент АН СССР Н. С. Наметкин.
