Маруся молчала, глядя на халат в руках боцмана. Он, казалось, привлекал ее взгляд как магнит. Только мельком посмотрела в лица Агеева, Медведева и снова неотрывно глядела на светлые лохмотья.

Где вы оставили вчера ваш халат? — тихо спросил Медведев.

Не помню точно, — отрывисто сказала Маруся. — Я отнесла его подальше, спрятала между камнями. Не могла я больше смотреть на него… Я поступила неправильно? — Она вскинула и тотчас опустила глаза.

Ваш халат был повешен за скалами, как флаг! — Голос Медведева звенел сталью. — Зачем вы сделали это?

Теперь женщина смотрела на него в упор. Ее черты были неподвижны. Только глаза, широкие и светлые, жили на мертвенно-бледном лице.

Кто вы такая? — продолжал Медведев. Ярость охватила его. Бессонная ночь, затаенное горе, страх за исход дела усиливали эту ярость. — Кто вы такая? Вы действительно русская?

Я русская, — пролепетала Маруся. Она стиснула ладони; маленькие смуглые пальцы с обломанными ногтями побелели. — Я не понимаю… Я его свернула в комочек, в плотный комочек, засунула глубоко в трещину… — Ее губы запрыгали, но глаза оставались сухими.

Зачем вы хотели выдать нас немцам? — спросил Медведев.

Выдать вас немцам?.. — повторила она, будто не веря собственным ушам. — Выдать вас немцам? Это я-то могу выдать вас немцам? Это я-то? Я?

Ее дыхание пресеклось. Она молчала, подняв руку, глядя на Медведева с невыразимым упреком.

Ее измученное, страшно худое, когда-то бывшее молодым и красивым лицо все трепетало от горя и обиды. В этом лице не было больше робости, приниженности, как вчера.

Она не могла говорить: слезы хлынули из ее глаз, покатились по впалым, сморщенным щекам…

Агеев внезапно повернулся, пошел, почти побежал к кубрику.

Маруся закрыла пальцами лицо, упала на камни.

— Что они сделали с нами!.. — повторяла она среди рыданий.

Холодный пот тек по лицу Медведева.

— Товарищ командир! — раздался голос Агеева. Нечто настолько необычное, зловещее было в этом голосе, что оглянулась даже Маруся. Медведев бросился в кубрик.

Кульбин сидел у стола в странной неестественной позе, опустив голову, одной рукой охватив передатчик. По стриженой голове текла струйка крови. Агеев поддерживал радиста, низко склонившись.

— Что? — крикнул Медведев, подбегая..

— Похоже, помер!.. — со стоном ответил Агеев. Выпрямился. Его жесткая ладонь была испачкана кровью. — Скорей идем!

Он бросился из кубрика. Медведев бежал за ним.

— Там Фролов… Не пропустит…

Агеев молчал. Одним рывком расстегнул кобуру. Они обогнули скалу, заслоняющую спуск к ущелью.

— Тоже убит? — задохнулся Медведев.

Фролов сидел, скорчившись, у самой расселины. Он уронил голову на колени, крепко сжав в руках автомат. Агеев добежал первый, тряхнул его за плечо, сигнальщик стал клониться набок, не выпуская автомата. Агеев приподнял его, расстегнул ватник.

— Ран, похоже, нет…

Фролов тяжело дышал, его невидящие глаза были полураскрыты.

Агеев бережно опустил Фролова на камни.

— Он отравлен, товарищ командир! Этот шпион обоих их одурманил. Сигаретами. Когда утром я к ним подошел, как раз втроем перекурку кончали… Товарищ командир, я его еще у потока настигну!

Распрямился, рванул из кобуры пистолет. Медведев сгибался над Фроловым.

Идите… Нет, подожди, брат! — Только в моменты большой задушевности, наивысшего напряжения Медведев переходил, сам того не замечая, на «ты» с подчиненными. — Как бы он и тебя не подстерег. Какое у него оружие?

Пистолет и две гранаты — он их у Кульбина забрал. Я его нагоню, кончу…

Смотри, как бы не подстерег… — снова повторил Медведев. Он растерялся, может быть, первый раз в жизни: слишком неожиданно свалилась беда.

Ему меня подстерегать не резон! — уже из ущелья крикнул боцман. — Он, поди, как заяц, по скалам скачет!..

Медведев поднял Фролова. Сигнальщик был страшно тяжел. «У мертвых и лишившихся сознания, — мельком подумал Медведев, — вес почему-то вырастает, всей своей тяжестью они тянутся к земле…» Пошатываясь, нес Фролова в кубрик.

Все произошло так мгновенно. Он остался на посту один — теперь, когда так нужна помощь каждого… Кульбин убит, Фролов отравлен, боцман тоже, возможно, пошел на смерть. А может быть, Василий Степанович еще жив?

Он опустил Фролова на койку.

Сигнальщик по-прежнему трудно дышал; всегда румяное, свежее лицо было сейчас тускло-синеватого цвета.

Маруся склонялась над Кульбиным у стола.

— Что с ним? Вправду мертв? — В голосе Медведева теплилась робкая надежда.

— Я ничего не могла сделать… — Маруся подняла залитое слезами лицо. — У него раздроблена голова…

Понимаете что-нибудь в медицине? Простите, я вас обидел, но это потом… Может быть, поможете Фролову?

Я… до плена… училась на санитарных курсах… Хотела в армию пойти. — Ее голос был тихим, как вздох. — Можно, посмотрю, что с ним?

Конечно, разумеется… Если бы вы могли помочь ему… Вот походная аптечка.

Медведев поднял Кульбина, вынес наружу.

Василий Степанович похолодел. Медведев отнес его в сторону, уложил на камнях, с головой укрыл плащпалаткой. Присел рядом, стараясь сосредоточиться.

Наступил солнечный, ветреный день. Дул норд-ост.

«Верно, море свежеет», — подумал Медведев, — глухой гул морского прибоя доносился снизу.

Что делать? Сегодня начнется десант, корректировка необходима… Закрыл глаза — и вдруг из мрака надвинулось лицо виновника катастрофы, веселое, хохочущее, с круглыми глазами в кровяных жилках и медной щетинкой над верхней губой. Доверился ему, как дурак!.. Вспоминал все происшедшее шаг за шагом…

Конечно, это переодетый гестаповец — не англичанин… Недаром боцман говорил: носит чужой костюм… Вот почему он отнял вчера сигарету у Фролова: хотел отравить его во время вахты, а потом побоялся выдать себя. А сегодня отравил разом двоих, отвлек от себя внимание развешенным халатом… Ровно на столько времени, чтобы успеть убить радиста, испортить рацию… А рация? Конечно, сломал ее.

Он бросился обратно в землянку.