Текст не содержал ничего провокационного и гарантировал пограничнику небывалый карьерный взлёт… если всё получится.

«Дорога в ад вымощена благими намерениями», – подумалось Елизарову. Нет, на его принципы Максим не посягал, как и на присягу. И совесть не станет долго мучиться, хотя что-то заставило его поморщиться. Выяснилось, что капитан умеет просчитывать многое, в том числе поведение начальников, предлагая готовиться к худшему варианту самостоятельно.

А в голове крутился ещё вопрос: кто в погранотряде «барабанит», словно целый оркестр? Ненашева спрашивать бесполезно, на такую откровенность он никогда не пойдёт. Своих людей так просто не сдают.

Панов, выясняя, почему заставы в ночь на 22-е поднимались по тревоге сами[23], нашёл ряд деталей. Чем дальше расстояние от города, тем меньше нарушителей отправлялось «на Колыму». Больно массовое явление. Поток не коварных шпионов и лихих контрабандистов, а тех, кто за столом с картошкой, сальцем и под водочку желал пообщаться с братом, кумом, отцом, сестрой, матерью. Долго жили они в единой стране, а граница прошла по живому.

Да Панов и сам видел, как люди, одетые в гражданку, пилили на заставе дрова и подметали двор. Ему поясняли, что вечером их покормят… и опустят. Но не в том выгода. Такой человек в благодарность сам становился союзником, помогая выявлять настоящих непрошеных гостей.

Объяснялось всё легко. Никому не нужны проблемы рядом с домом[24].

Но ситуацией пользовались и немцы. Капитан думал, что в декабре 1940-го, выступая на совещании, генерал армии Жуков предвидел многое[25]. В том числе – заблаговременную заброску крупной партии диверсантов. Как раз сегодня утром на той стороне махнули флажком. Вперёд, ребята! Но за электричку навстречу все претензии к пограничникам.

Феноменальной памятью Панов не обладал, но помнил «направления», откуда в СССР шёл основной поток злодеев, и объекты, интересующие абвер. Туда и предложил добавить сил, язвя о линейной тактике охраны границ. Разведчик лишь вздохнул, этих самых сил им постоянно не хватало. Возраставшая безнаказанность прорывов стала в этом году обычным явлением.

Елизарову скоро должны позвонить с 19-й заставы[26], где уже взяли пару очень разговорчивых диверсантов[27]. Их прозрачные намёки об одном воскресенье в июне заставят Елизарова ещё кое-что вспомнить и суетиться интенсивнее.

Никто ничего толком не понимал, и к обеду комбата мучили одним и тем же вопросом о заявлении ТАСС. Какая может быть теперь война, товарищ капитан? К чему нас готовишь?

– К десанту через Ла-Манш, – в сердцах брякнул Максим и пожалел. А если кто-то запомнит, а лет через пятьдесят фраза попадёт в голову историка, абсолютно незнакомого с логистикой. Жалко не финской мелованной бумаги, а русского леса, который лучше бы пошёл на книжки Сутеева.

Решив прекратить слухи, он в обед построил батальон и объявил, что телеграфное агентство – это, конечно, хорошо, но вот международную обстановку он понимал, понимает и понимать будет исключительно из прямых указаний товарища Сталина. Мотнул головой в сторону Буга и процитировал, старательно чётко проговаривая слова:

– «Мы стоим за мир со всеми странами, но должны быть всегда готовы ответить двойным ударом по врагу, пытающемуся нарушить неприкосновенность советских границ»[28].

После поинтересовался, усмотрел ли кто в заявлении какие-то особые указания относительно их батальона? Какая его роль в масштабе неизбежной общемировой пролетарской революции? Точно! Упёрто стоять на позициях и защищать первое в мире социалистическое государство!

– А любопытные – в очередь к наблюдательной вышке, – ехидно добавил комбат. – Смотреть, как немцы проводят ответный митинг под красными знамёнами и лезут к нам брататься.

Не услышав больше вопросов, Ненашев зло разогнал всех на занятия, посоветовав чаще читать «Краткий курс истории ВКП(б)». Лично знание цитат проверит, особенно о том, что Германии скоро «потом видно будет», над кем господствовать[29].

Суворов слова капитана старательно записал, мало ли что.

Иволгин мигом умчался в политотдел, узнавать, куда опять метнулась генеральная линия. Не придётся ли снова твердить о нерушимой дружбе Советского Союза с Германией и назначать вновь главным врагом Англию – вечный оплот мировой буржуазии[30]. А также объяснять, на что надеялся Черчилль, пожелав поссорить два социалистических государства?

Но разговоры были и будут. Голова у бойцов в вопросах политики работает не хуже, чем в его время, начнут разбирать каждый факт по косточкам.

Иволгин вспомнил, как недавно сел в лужу лектор из политотдела. Минут двадцать он бухтел про устройство СССР. А потом дёрнул на вид малахольного бойца, типа: «Что понял?» Закончилось тем, что Иволгину пришлось спасать и лектора, и красноармейца. Умных субъектов младше начальника по званию в армии не любят по традиции. Бывший сотрудник Госплана закатил политруку лекцию на полтора часа[31]. Зато у Суворова появился толковый помощник.

Ну вот, привёз кого-то замполит ломать график боевой подготовки. Почти митинг собрал.

«Ой! – поморщился Ненашев. – Сейчас начнёт канитель». Примерный набор фраз Ненашев знал: враг не победит, потому что наша армия морально более стойка и лучше вооружена; у нас умелые командиры, которыми руководят партия и великий вождь народов товарищ Сталин; наш боец стоит выше любого солдата иностранной армии, потому что сбросил с себя иго капитализма, а тот ещё не успел; нас поддержит надёжный и сплочённый тыл; враг будет отброшен и бит на его же территории. Ну, ещё там что-то про интернационализм и дружбу пролетариев всех стран и то, что немецкие рабочие непременно поднимутся.

– Товарищи, прошу вас спокойно отнестись к заявлению ТАСС. Война с фашизмом неизбежна. Но вы даже не представляете, как мы близки к этой войне! – неожиданно для Ненашева начал лектор, а потом очень едко прокомментировал текущую международную обстановку.

Панов аж заслушался: есть и тут острые на язык люди и аккуратно злые в суждениях![32]

Через час он закончил, и народ принялся обсуждать выступление, разделившись примерно на две группы. В первой «военные специалисты» яростно спорили, как долго продлится война.

– Две-три недели, и мы будем в Берлине.

– Нет, так быстро не управимся, месяца три – и будет наша полная победа.

Спорили и о судьбе Германии, как скоро немецкий рабочий класс свергнет Гитлера; как быстро немецкие «рабочие и крестьяне в солдатских шинелях» повернут оружие против общих классовых врагов. Да, именно – как быстро, а не вообще – повернут или нет.

– Товарищ капитан, когда мы фашистов победим? – Лейтенанты обратились к Максиму, как к настоящему эксперту.

Панов сжал волю в кулак. Он уже прикинул, когда и в какой последовательности каждый из них… может не вернуться из боя.

– Когда все зачёты сдадите, – туманно ответил комбат.

Да, до главного зачёта осталось всего ничего. Он вздохнул, каждый, с определённой степенью вероятности, скоро войдёт в категорию безвозвратных или, если сильно повезёт, санитарных потерь.

Мрачное выражение лица Ненашева поняли, как желание скрыть что-то важное и секретное. Да и вообще, чудит их «старик». Тридцатидвухлетний капитан казался именно таким. Только девушка, которую они изредка видели с Максимом, заставляла их завидовать командиру.

Впрочем, в их памяти остался и другой романтический момент.