Уильям тронул дядю за плечо.
– Что случилось? Дядя, что тут произошло?
Дядя Болдуин медленно открыл один глаз.
– Привет, сынок, – просипел он.
– Что случилось, рассказывайте.
– Дело дрянь.
– Вам нездоровится? Это я и сам вижу.
– Дряннее некуда, – простонал дядя и с заметным трудом заворочался в кресле.
– Вам нужно в постель.
Дяди Болдуина хватило только на то, чтобы меланхолично кивнуть.
– Я вас уложу. А потом пошлю за врачом.
Дядя Болдуин снова кивнул и закрыл приоткрытый глаз.
– А где миссис Герни? – спросил Уильям в отчаянии.
– Ушла, – прохрипел дядя печально после секундного раздумья.
– Когда?
– Не помню. Просто ушла.
К счастью, Уильям знал, где искать миссис Герни. В городе у нее живет сестра – вероятнее всего, экономка у нее. Но это подождет.
– Вы сможете подняться наверх?
Поразмыслив, дядя Болдуин пробормотал, что, пожалуй, осилит лестницу, если помочь. Помощь потребовалась недюжинная – на то, чтобы дотащить дядю до комнаты, раздеть и уложить в постель, ушел битый час.
Управившись, Уильям позвонил домой доктору Форестеру с просьбой зайти как можно скорее. Дядя уже дремал, и Уильям не хотел его тревожить до прихода врача. Дальше предстояло разыскать миссис Герни, однако сперва следовало дождаться доктора, поэтому следующие полтора часа Уильям провел внизу. Налив себе чашку чаю и сделав немудреную закуску, он как мог прибрался в разгромленном кабинете и даже развел в камине слабый огонь. Потом пришел доктор – и с ним миссис Герни.
– Я не выдержала, – объяснила она. – Я привыкла работать в приличных домах, мистер Дерсли, таких, как ваш до вчерашнего дня, и мне уже поздновато переучиваться ради гостей, которые всю ночь пьют и швыряются вещами. Тем более, мистер Дерсли, в ваше отсутствие. «Пусть уже поздно и пусть завтра мне будет неудобно, – решила я, – но я ухожу и не вернусь, пока не появится мистер Дерсли». Свое слово я сдержала, – закончила она патетически.
– Но что все-таки случилось? – спросил Уильям нетерпеливо.
– Они засиделись до вечера, потом отправились в «Суффолкский герб», а потом – нежданно-негаданно – в половине одиннадцатого заявляются обратно и продолжают начатое, пьют как извозчики, и девица эта тоже. Я вашему дядюшке, мистер Дерсли, прямо сказала: дескать, умываю руки, когда в доме такое творится, я тут и пяти минут не останусь, я женщина одинокая и беззащитная. Постучалась к сестре – слава Богу, она только-только с вечернего сеанса в кино пришла, поэтому спать еще не ложилась. Представляю, что они там наворотили… – С этими словами миссис Герни решительно прошагала в кабинет.
Уильям поднялся наверх, к доктору Форестеру у дядиной постели. Дядя Болдуин с минуту смотрел на него печальнейшим взором, потом выдавил сипло:
– Наломали мы дров, да? Ты уж прости, сынок.
Уильям заверил его, что ничего страшного не случилось.
Но дядя Болдуин не успокаивался.
– Нет-нет, это очень скверно, из рук вон плохо. Но я все исправлю. Ты так добр ко мне, Уильям, сынок, я в долгу не останусь.
– Все, никаких разговоров! – рявкнул доктор Форестер, копаясь в своем саквояже.
– Да, пока не забыл, еще кое-что… – продолжил дядя Болдуин.
Уильям оглянулся на доктора, который коротко кивнул в знак дозволения – мол, пусть лучше выговорится.
– Что такое, дядя?
– Не веди никаких дел с Гарсувином, – предостерег дядя Болдуин. – Заранее тебя предупреждаю. Не слушай его и не веди с ним никаких дел.
– Хорошо, не буду. – Уильям не хотел перечить старику. – Мне и не придется.
– Как знать. Тут не угадаешь.
– Но ведь он уехал?
– Уехал, – согласился дядя. – Однако рано или поздно объявится. Вот увидишь. И помни, я тебя предупредил заранее, в открытую, без утайки. Не водись с ним, как бы он тебя ни обрабатывал. И дело не в том, что мы повздорили. Я бы предостерег тебя в любом случае, в любом… – Фраза окончилась невнятным бормотанием, дядя закрыл глаза и отвернулся. Лицо у него сделалось совсем старческое, осунувшееся, и только орлиный нос торчал, как скала. Через несколько минут он задремал.
– А ведь я говорил, что нужен покой! – рявкнул доктор Форестер в холле. – Но разве он послушает…
Уильям вкратце рассказал ему о случившемся.
– Что ж, его состояние и прежде было плачевным, а теперь еще плачевнее. Ваш дядя очень плох, Дерсли, очень-очень плох. Я мало чем могу ему помочь.
– Может быть, взять сиделку?
Доктор Форестер поджал губы, и лицо его еще больше заострилось.
– Не помешает. Постоянный уход не требуется, ночной сестры будет достаточно. Я постараюсь прислать. Загляну поутру. Теперь ему нужен строгий режим. Еще одна такая бурная ночка со старыми приятелями, и он покойник.
Все выходные дядя Болдуин, на радость доктору Форестеру, пролежал в кровати. Уильям часто к нему заглядывал, но не обменялся и двадцатью словами. Иногда дядя поднимал на него глаза, в которых читалась ирония, приводящая Уильяма в замешательство. До понедельника он слонялся неприкаянно по дому, принимаясь то за одно бесполезное занятие, то за другое.
Однако в понедельник дядя Болдуин, кажется, вернулся к жизни. Он посвежел, взбодрился и не прочь был побеседовать. Вернувшись вечером из солодильни, Уильям нашел дядю сидящим в кровати и довольно возбужденным.
– Я должен с тобой поговорить, сынок.
– Говорите, дядя, за чем же дело стало? – улыбнулся Уильям.
– Тут двумя словами не обойдешься. Доктор ведь вот-вот будет?
– Да, – подтвердил Уильям. – В течение ближайшего получаса.
– Тогда отложим разговор, – решил дядя Болдуин. – Зайди ко мне после ужина, хорошо, сынок? Учти, дело важное.
– Непременно зайду, – пообещал Уильям, всем видом показывая, что верит в важность дела. Грустно смотреть, как пожилой человек из последних сил пытается держать марку. Даже в пятницу вечером, едва живой, он потрудился предупредить племянника насчет Гарсувина, а теперь, видимо, жди новую главу приключенческого романа. Бедный дядя Болдуин… Знал бы он, что нет нужды поддерживать мелодраматический образ таинственными намеками и недомолвками, когда ты и без того все выходные смотришь словно из могилы.
Поднявшись в спальню после ужина, Уильям обнаружил дядю в совершенно ином, загадочном расположении духа. На смену возбуждению пришла меланхоличная торжественность, которая прежде за ним не замечалась. Он словно уже приобщился к аристократическому сонму усопших.
– Присаживайся, сынок, и не перебивай меня. – Дядя помолчал, разглядывая Уильяма. – Моя игра, похоже, сыграна. Я приехал сюда погостить, но, видимо, погост меня и примет. Нет, не говори ничего, что есть, то есть. Ты был очень добр ко мне, сынок.
Уильям что-то пробормотал невнятное, как и все скромники в подобной ситуации.
– Ты мог бы ничего для меня не делать, тебя ничто не обязывало – кроме, конечно, родственных уз, – но ты сделал. Большинство не преминуло бы высказаться по поводу того бедлама, что мы тут без тебя устроили, а ты не произнес ни слова, хотя, наверное, многое про себя передумал. Я еще тогда пообещал, что в долгу не останусь. Поэтому теперь тебе придется пару минут меня послушать. – Он сурово посмотрел на Уильяма, и тот в смущении отвел глаза.
– Только не воображай, что я оставлю тебе золотые горы, как богатые дядюшки в книжках, – продолжил дядя Болдуин. – Их у меня нет. Мои деньги ты, конечно, получишь, но если вычесть оттуда расходы на мое содержание, на врача и все прочее, там останется с гулькин нос – едва хватит доехать до Южных морей и обратно.
– Но я не собираюсь на Южные моря, – мягко возразил Уильям, просто чтобы не молчать.
– Это мы еще посмотрим. Надеюсь, что соберешься, иначе зачем бы я стал открывать тебе свою тайну? И потом – Боже правый! – почему бы не поехать? Тебе не повредит оторваться на время от Маркет-сквер и шахматной доски. В твои-то годы! Езжай, посмотри мир. Пока еще не поздно!
Уильям вспыхнул, уязвленный предположением, будто ему не хватит духу выбраться из Суффолка в большой мир. Он уже хотел огрызнуться, но дядя остановил его жестом и продолжил, резко сменив тон:
