Сто двадцать лет назад, в ноябре 1887 года, в ежегодном приложении к журналу “Beeton’s Magazine”, носившем скромное название «Битонский рождественский ежегодник», был явлен свету новый литературный герой – частный сыщик-консультант Шерлок Холмс. Всего описанию его жизни были посвящены 4 повести и 56 рассказов, написанных Артуром Конан Дойлом. А также многочисленные подражания и стилизации (они же фанфики и пастиши), пародии и исследования, которые не перестают выходить до сих пор.

Сейчас почти все, о чем написано в этой книге, может узнать каждый, не вставая со стула и почти бесплатно. Нужна одна минута для того, чтобы выяснить, например, когда и на каком пароходе пересекал Атлантику Артур Конан Дойл, еще две секунды, чтобы обнаружить, что с ним плыл некий Баскервиль; еще 5–6 минут понадобится на то, чтобы узнать, где он жил, в каком году родилась в Лимерике его горничная и в каком приходе она похоронена. Но это не самое главное. Самое главное – это небывалая, немыслимая раньше возможность сквозного поиска в архивах. Если бы не это, каким образом можно было найти описание лондонского полицейского участка – в шотландском медицинском журнале, а жалобу на железнодорожные ланчи – в швейцарском психиатрическом ежегоднике? Одной минуты довольно, чтобы узнать, что за весь 1887 год в «Таймс» действительно ни разу не упоминались «торфяные болота». Иначе, не имея таких возможностей, остается только что читать все и держать все в голове. 17 лет назад, когда мы стали изучать историю Потрошителя, всех этих возможностей не было. И вот, приходилось читать все и все держать в голове.

Эта книга – не шерлокианская энциклопедия, хотя вы найдете в ней массу бесполезных сведений: от ассортимента лавок в окрестностях дома 221-6 по Бейкер-стрит до цен на газ и извозчика, от описания маршрута погони за Джонатаном Смоллом до жалованья полицейских констеблей. Возможно даже, что где-то обилие дат, фамилий и цен заставит вас перевернуть ту или иную страницу. Делайте это смело. Ведь если вы соберетесь писать, каждая такая дата и фамилия могут оказаться бесценными, и вы вернетесь к ним. Если же вы просто читатель, то дальше вы непременно найдете истории, которые вас заинтересуют. Сразу оговорюсь: многие стороны жизни останутся сокрыты от вас и потребуют собственных изысканий. Но я помогу вам выбрать дом на реальной Бейкер-стрит, чтобы поселить в нем Великого Детектива, расскажу о соседях и примечательных местах поблизости, покажу дом изнутри и дам необходимые замечания о его устройстве и содержании. Мы немного поговорим о еде, одежде и даже пошепчемся о семейной жизни доктора Уотсона, хотя такие темы и не принято обсуждать в респектабельном обществе. По пути к месту преступления мы проедемся с вами на тогдашнем общественном транспорте и ознакомимся со средствами связи, которые были в распоряжении Шерлока Холмса. На месте у нас будет возможность разузнать об устройстве лондонской полиции, а затем спуститься вниз по Темзе на полицейском катере. К концу книги вы будете знать о Холмсе и окружавшем его мире много такого, чего не знал и даже не предполагал сам Конан Дойл.

«Мое имя – Шерлок Холмс. Мое занятие – знать то, чего не знают другие…» – говорит о себе Шерлок Холмс в рассказе «Голубой карбункул». Но ведь детективу – все равно, частому или казенному, – совершенно не нужно знать то, чего не знают другие. Прежде всего, он должен знать все, что знают другие, а это не так уж мало. Он и вправду может не знать, что Луна вращается вокруг Земли, но должен совершенно точно знать фазы Луны и все, что связано с приливами и отливами по всему побережью Британии и на другом берегу Канала. Он должен знать лучше любого фонарщика, когда зажигаются фонари на тех или иных улицах. Он должен знать, в каких местах сушат белье прачки, обслуживающие дома на Парк-Лейн и по каким дням месяца меняют простыни в богадельне для моряков в Чатеме. Он должен знать в лицо всех старших стюардов на трансатлантических пароходах и всех буфетчиков на судах, пересекающих Канал; всех управляющих ночлежными домами к востоку от Сити и на южном берегу Темзы. Узнав только из газеты о месте преступления, он уже должен знать лучше любого клерка из управления общественных работ, где поблизости сидел ночной сторож, охранявший ночью раскопанную свинцовую трубу; мало того, он должен знать, в каком трактире можно найти жену этого сторожа и какую монету нужно дать жене сторожа, чтобы он разговорился. Если возникает вопрос, пыталась ли жертва грабителя в поезде, оглашая воплями окрестности, дернуть за сигнальную веревку, детектив уже наперед должен знать, из какого каната – манильского или русского делаются на данной дороге сигнальные фалы, какая погода – сухая или дождливая – была но маршруту. Хорошо, если детектив знает, на каких линиях подземки больше всего стрелок, но гораздо важнее знать, что такая-то смена фонарщиков так обильно орошает крыши вагонов маслом, что все соображения о стрелках могут сразу же обесцениться. Такого рода деталей, но не мелочей, – неисчерпаемое море, только черпай. Русские переводы рассказов о Холмсе и вправду выхолощены, и многие прелестные слова в них заменены нейтральными «соусами», «коврами» и «юристами»; но сколько же деталей, не упоминаемых и в оригинальном тексте, окружало самого мистера Холмса!

Узнать, какие существовали правила и узаконения, писаные или даже неписаные, относительно любой области викторианского быта, нетрудно, но эти правила были очень далеки от реальности, даже в таких областях, как форменная одежда, не говоря уже о делопроизводстве в Скотланд-Ярде. А вся область законов, регулирующих работу лондонских коммунальных служб и надзор, представляет собой огромное административное облако, проплывающее где-то уж совсем далеко над действительностью. Английское уголовное право времен Холмса настолько громоздко и непостижимо, что изучить его мимоходом, наряду с велосипедной промышленностью и обувной модой, невозможно, а имущественное право еще круче, и намного. Но, просматривая дела и судебные отчеты, можно понять мышление адвоката, коронера и инспектора. Одно время мы пытались рассмотреть всю жизнь Холмса, каждый его шаг через юридическую призму, раскладывающую всякое его действие на иски, поводы для исков, полюбовные соглашения и т. п. Например, револьверная пуля, испортившая обои, – безупречный повод для процесса Холмс против Хадсон, а вовсе не наоборот, как можно подумать. Но та же пуля, застрявшая в стене, становится собственностью наследников земельного владения Портмана, и приватное извлечение ее из стены может дорого стоить миссис Хадсон, и т. д. Современные исследователи находят в рассказах о Холмсе большое количество несообразностей и ошибок, но кажется, что сам Конан Дойл лучше этих исследователей ощущал, не зная законодательства, реальную практику своего времени. Но крайней мере, Холмс ни разу не совершил ничего противозаконного, включая вскрытие сундука с сокровищами в частном доме, во всяком случае ничего такого, что грозило бы ему неприятностями. Чтобы ясно понять, как действительно обстояло дело, нужно узнать множество деталей, и детали рассеяны в песке исторических развалин. А сохранившиеся в целости пирамиды парламентских актов и санитарных правил ничего не дадут.

И вот по мере того, как мы просеивали тысячи страниц и выбирали нужные крупицы, вроде бы известная картина стала меняться. Зная тысячу деталей, тысяча первую мы могли уже угадать и только потом получить подтверждение. У нас выработались собственные методы и правила. Например, верить можно только рекламе. Если в 1886 году рекламируется маркер с волоконным стержнем и полупрозрачными чернилами, то значит, он точно был и продавался – никто же не будет рекламировать того, что не продается. Но берегитесь рисунков, в них таится множество западней. Они переходят из книги в книгу десятилетиями, так что в книге 1890 года вы увидите дам, играющих в теннис в кринолинах. Хорошо, если газетный художник не получил академического образования, – если иначе, то на любой зарисовке из Олд-Бейли вы сразу узнаете гипсовых Гер, Зевсов, Бенер и итальянского мальчика-натурщика, который стоит в форме констебля с несуразным шлемом на непокорных кудрях. По этой же причине, если на картинке одна крохотная лошадь галопом несется за другой, еще меньше ее ростом, то это вовсе не значит, что собаки и крысы в те времена походили на лошадей. Художник в газете, набивший руку раз и навсегда, и в 1910 году рисует констебля с трещоткой, что для нас гораздо хуже галопирующей крысы.