– Идите вы к черту!

Я отвернулся и быстро пошел по улице.

Домой я добрался на такси. Мне необходимо было связаться с адвокатом Билла, но прежде всего я хотел остаться один и собраться с мыслями.

Лера открыла дверь еще до того, как я успел повернуть ключ в замке. Сейчас она была похожа на мать, защищающую сына перед всем миром.

– Билл не делал этого!

– Конечно, Лера!

Лера и я… два защитника Билла. Когда я проходил через холл в комнату, она сказала:

– Вас ожидает брат, а перед этим приходил какой–то адвокат. Он хотел поговорить с вами, и я позвонила вашему брату.

– Адвокат еще здесь?

– Нет. Ушел несколько минут назад.

Я вошел в комнату. Петер стоял у камина, а Ирис сидела на диване и курила. Возле нее валялись разбросанные газеты.

«Люди искусства, – подумал я с горечью. – Накупили газет, словно речь идет о театральной рецензии». Я знал, что они любят меня, но сейчас предпочел бы, чтобы их здесь не было.

– Добрый день, Жак, – сказал Петер. – Где ты был?

– Нетрудно угадать. В городе, пробовал что–нибудь сделать.

– Жак, приходил адвокат Билла.

– Я знаю.

– Это отличный адвокат, он знает свое дело.

– Ты уже говорил это вчера вечером.

Петер растерялся. Я ждал, что мне опять прочитают проповедь.

– Я очень устал. Может, отложим разговор на потом?

– Меквир хочет с тобой увидеться. Это очень важно, Жак. Он отправился в свою контору. Может, позвонить и сказать, что ты уже дома?

– К чему такая спешка?

– Это… это…

– Разреши, Петер, я сама ему скажу, – вмешалась Ирис. – Жак, милый, ты считаешь, что Билл невиновен, правда?

– Неужели все люди на свете должны об этом спрашивать? Да, он невиновен.

– И сегодня ты искал доказательства его невиновности?

– Да.

– Тебе удалось что–нибудь найти?

– Нет.

Ирис немного помолчала.

– Адвокат сказал, что все обитатели дома имеют алиби.

– И еще он рассказал нам о завещании Ронни, – добавил Петер.

– Знаю.

– Откуда? – спросил Петер.

– От Транта.

Ирис продолжала с каким–то задумчивым видом:

– Ронни завещал весь свой капитал Биллу. Как это все усложняет! Ты считаешь, что он невиновен. Мы тоже так думаем. Жак, этот адвокат – а он настоящий мастер своего дела – говорит, что при подобных обстоятельствах нет ни единого шанса из тысячи, чтобы спасти Билла. Принимая во внимание смерть Фелиции и легкую возбудимость Билла, единственной линией его защиты может быть ссылка на психическое заболевание. Но на это ты должен дать свое согласие…

Меня вновь охватило отчаяние. Я вспомнил, что рассказал Билл о встрече с адвокатом, и совет Транта: «Поступайте, как скажет адвокат».

Ирис продолжала:

– Жак, это единственная надежда.

– Доказать, что Билл ненормальный? – возмутился я. – Тогда уж лучше пусть его убью!

В этот момент я понял, что мне нужно собрать все силы для борьбы. Если я этого не сделаю, то надвигающаяся волна уничтожит и меня, и Билла. Я с ненавистью посмотрел на них и сказал:

– Вы все время ссылаетесь на закон. А я говорю: Билл невиновен! Вы думаете, что я стараюсь закрыть глаза, потому что я – отец и сам виноват, когда выдал его полиции, потому что Фелиция… К черту! Меня не интересует, что вы думаете. Я верю, что Билл невиновен, понимаете, невиновен! И я докажу это! А если здесь будет вертеться какой–то адвокат и твердить о психических заболеваниях, то я сброшу его с лестницы.

Я чувствовал, что в этом поединке победил: в глазах Петера появилось какое–то новое выражение. Я торжествовал. Если я убедил Петера, то и Ирис пойдет за ним. Петер отозвался первым:

– Хорошо, Жак, адвоката спустим с лестницы, а дальше что?

Петер уже взял инициативу в свои руки.

– Прежде всего необходимо выяснить алиби всех заинтересованных лиц. Разве кто–нибудь пробовал установить алиби Билла и поискать этот злосчастный кинотеатр? Мы знаем, что он смотрел вестерн, знаем район, где находится кинотеатр. Физиономия Билла бросается в глаза. Может быть, кто–нибудь из кассирш узнает его по фотографии? А кто проверял алиби Джонсона? Была ли Жанна закрыта в комнате именно Ронни? А что с Анни и Гвендолен Снейгли? Может быть, они только говорили, что были вдвоем? Наконец, театр: Лейгтоны уверяют, что Магги их там видела, но надо еще ее спросить об этом.

Его горячность как бы разбудила меня. Я позвонил Магги. Да, она действительно встретила Лейгтонов у входа в театр и разговаривала с ними в антракте. Потом она спросила:

– Жак, ты сегодня придешь?

– У тебя есть что–то, что может мне помочь?

– Не уверена, но ты должен это знать. По телефону говорить об этом неудобно.

– Я приду.

Я рассказал Петеру о Лейгтонах и билетах. Он ответил, что это тоже надо проверить. Мы составили план. Ирис должна заняться Джонсоном. Петер с фотографией Билла обойдет кинотеатры. И тут я вспомнил о ключе Жанны. Билл мне не лгал, я был уверен в этом. Кто мог иметь доступ к ее сумочке? На Файр Истленд сумочку никто не трогал. Билл поставил мою машину в гараж и поехал к Сильвии Ример на метро. Только от Сильвии он пошел к Жанне. Значит, ключ могла взять и Сильвия. Она ненавидела Ронни так же, как и Билл. Кроме того, она ненавидела Жанну и любила Билла.

– А ты что будешь делать? – внезапно прервал мои мысли Петер.

Я решил пока не рассказывать Петеру и Ирис о ключе, чтобы они вновь не усомнились в невиновности Билла, и ответил:

– Я поеду к Сильвии Ример.

– Зачем? – спросил Петер.

– Она – близкая приятельница Билла и может что–нибудь знать. Потом поеду к Магги.

План действий был намечен. Перед уходом Ирис сказала:

– Жак, я виновата перед тобой. Как я могла хоть на минуту усомниться в Билле? Мы спасем его, правда, Жак?

Я нашел такси на Перри–стрит… Никто до сих пор не подумал о Сильвии Ример как о подозреваемой. Трант не проверил ее алиби. А ведь Сильвия видела Жанну. Она хотела помочь Биллу и ненавидела Ронни. И в голове у меня началась путаница.

На мой звонок дверь тут же открылась. Сильвия была без очков и узнала меня не сразу. Должно быть, она была слепа как крот. Потом она спросила:

– Есть новости?

– Нет.

– Прошу вас, войдите.

Мы прошли в комнату. На топчане все еще лежало неубранное постельное белье. Сильвия закурила, руки у нее дрожали.

– Вы видели его?

– Видел.

– В самом деле? А я думала, что вы провели день, стеная над трупом Ронни.

Я сел на топчан.

– Скажите, за что вы меня так ненавидите?

– Об этом нетрудно догадаться. Я дружу с Биллом.

– И каждый, кто дружит с Биллом, должен меня ненавидеть?

– Иначе быть не может. Ему только девятнадцать лет. А что он видел дома? Поддержку, понимание? Он должен уважать отца, если чувствует в нем опору.

– А меня он не уважал?

– Как он мог уважать вас, если целью вашей жизни было лизать ботинки Ронни Шелдону? Вы же этому чудовищу продали свою душу!

И тут меня прорвало.

– К чему эта болтовня о чудовищах?! Вы считаете, что мой сын был нежным цветком, требующим ухода в течение двадцати четырех часов? «Папа тебя любит! Папе не нужны друзья!»

– Ронни Шелдон – друг!..

– В чем вы можете его упрекнуть?

– Что, хотите послушать, как он поступил со мной? Это произошло несколько лет назад. Мне был двадцать один год. Я приехала из штата Айдахо. Жаль, что вы не видели меня в то время. Я уже написала повесть в стихах. Она, наверное, ломаного гроша не стоила, но тогда мне казалось, что это самое большое достижение со времен Фауста. Я посылала рукопись в разные издательства, и мне отовсюду ее возвращали, но, наконец, она попала в фирму «Шелдон и Дулитч». Я получила письмо, где говорилось, что мистер Шелдон заинтересовался моим произведением и меня приглашают посетить издательство. Было от чего закружиться голове. Я нарядилась, оставила дома очки, хотя без них не вижу и в трех шагах… Ронни осыпал меня похвалами: говорил, что моя повесть необыкновенна, что он обязательно ее издаст, поскольку я – новая Гвендолен Снейгли! Я видела, что он покорен моей женственностью. Ронни пригласил меня позавтракать. Мы, оказывается, были созданы друг для друга. Он, видите ли, никогда не встречал такой женщины! Когда я добралась домой после нескольких бокалов мартини, то вспомнила, что приглашена на ужин – только вдвоем. Я была в восторге! Подошла к разбитому зеркалу и повторяла: «Он меня любит! Великий Ронни любит меня!..»