– В пределах институтской программы, – сказал я.

– Значит, сможешь отличить насос от задвижки. А в электрооборудовании насосных станций ты разбираешься?

– Относительно, – сказал я. – Все зависит от того, как сложно электрооборудование станции, о которой идет речь.

Он кивнул, и сигаретный пепел посыпался ему на пиджак.

– Она полностью автоматизирована, – сказал он. – Почти полностью. Для работы на этой станции нужно, чтобы инженер был и электриком в придачу.

– Тогда дайте мне другую работу, – сказал я.

– Другой работы нет, – ответил Мироян. И, глядя на меня сквозь табачный дым, усмехнулся: – Пока нет. Так как?

– Да, – сказал я.

Он повернулся ко мне вполоборота, нажал одну из клавишей селектора и, когда в динамике раздался короткий зуммер, спросил:

– Юлия Ивановна?

– Слушаю вас, Георгий Аршакович, – послышалось из динамика.

Звук был таким чистым, что возникло подозрение, не прячется ли Юлия Ивановна у него под столом.

– Какие штатные единицы свободны? – поинтересовался Мироян.

– На сто двадцать и на сто шестьдесят.

– Закройте на сто двадцать. К вам сейчас подойдет… – Он запнулся и заглянул в мое направление: —…товарищ Рамакаев. Оформите его в отдел водопровода начальником шестой насосной станции.

Он раздавил окурок в пепельнице и стряхнул пепел с пиджака.

– Это хорошая станция.

Глаза навыкате снова уставились в одну ему видимую точку у меня на груди.

– Хорошая станция, которая немного запущена. Так, самую малость. Но ты будешь там хозяином и приведешь ее в порядок. Можешь выписать в техотделе журналы, как это делаю я. У тебя будет достаточно средств, чтобы превратить ее в конфетку. Ступай к Юлии Ивановне. И, если успеешь, познакомься со своим начальником.

Я поднялся, взял диплом и направление и пошел к двери.

– Увидишь в приемной главного инженера – передай, пусть зайдет ко мне, – сказал Мироян у меня за спиной.

В отделе кадров Юлия Ивановна сказала:

– Вам понравился Георгий Аршакович? Нет, вы заметили, какой это тонкий и обаятельный человек?

– О, несомненно, – сказал я.

Она замолчала. Потом сказала:

– Если вы нуждаетесь в общежитии…

– Благодарю вас, я уже снял квартиру, – ответил я.

Она заполнила карточку, я расписался в двух местах, заплатил пятьдесят копеек за трудовую книжку, забрал паспорт и вышел в коридор.

Небо было серым и бесформенным, как намокшая вата. Некоторое время я разглядывал его в окно, потом закурил и, почувствовав странный привкус во рту, вспомнил, что еще не завтракал. Хорошо еще, что я вчера истратил сорок минут в парикмахерской, иначе муж Саша и жена Аня попросту не впустили бы меня на порог.

Искать квартиру в таком городе – дело непростое и, я бы сказал, кропотливое, особенно в это время года, накануне зимы. Три года назад я уже хлебнул того, что мне причиталось, с той лишь разницей, что тогда зима была в самом разгаре, а опытом в делах такого рода я не располагал. Расклеив объявления на фанерных щитах и фонарных столбах, я отправился на поиски, бесконечные, как степная дорога. Часов с шести вечера, когда снег на улицах превращался в грязное месиво, а фосфорически мерцавший неоновый свет фонарей и витрин выстилал тротуары мертвенно-голубыми пятнами, я брел по городу и останавливался возле домов с приглянувшимся мне фасадом. Отыскав первый подъезд, я поднимался на самый верх в чистеньком чешском лифте, а потом спускался вниз пешком, нажимая в строгом порядке кнопки звонков, будто проводил опрос общественного мнения.

«Скажите, вы сдаете квартиру?» – «Нет». – «А комнату или угол?» – «Нет. Я же сказала – нет». И очередная дверь захлопывалась, оставляя за собой выбеленный альфрейщиком потолок, на который посягали обои, зеленые, как ряска в пруду, и женщину в бигуди, и цеплявшегося за ее халат мальчишку, которому поближе к весне удалят аденоиды.

И я шел дальше, в ночь, подсвеченную изнутри городскими огнями.

Прошла неделя, я стал выбирать подъезды, по одному виду которых можно было с уверенностью сказать, что лифта в них нет, а вместо лифта – шарахающиеся тени, да едкая кошачья вонь, но результат был один, и, как я вижу задним числом, поиски квартиры таким манером могли бы затянуться по сей день, если бы не случай.

Случай вывел меня из затруднения в том, 1972 году, но это не значило, что случай представится и в 1975-м. Поэтому перед отъездом в военные лагеря я обошел районные военкоматы и оставил в третьем отделе каждого открытку с адресом матери, с просьбой отправить ее, если среди призванных офицеров окажется владелец изолированной квартиры, желающий сдать ее. Благодаря чему вчера я сидел в квартире № 79, помешивал ложечкой в стакане с остывшим чаем и поддерживал неторопливую беседу с Аней, Сашиной женой:

– После свадьбы Сашин товарищ попросил у нас на вечер ключи – правда, Саша? Он привел сюда знакомую девушку. В тот же вечер исчезли мои серьги. Девушка была очень симпатичная. Она сказала, что не видела их и Сашин товарищ сказал, что тоже ничего не брал. Серьги были золотые, с китайской бирюзой – правда, Саша? Вы не будете никого сюда приводить? Мы оставим вам мебель.

Стоя в коридоре у окна, в которое брезжил осенний пасмурный свет, и припоминая все это, я докурил сигарету. Плащ я оставил в приемной Мирояна, но перед уходом решил взглянуть на своего нового начальника.

Отдел артезианского водопровода я отыскал без труда. Я даже разыскал техотдел – тот самый, в каком мне надлежало запастись журналами и с их помощью переделать в конфетку насосную станцию № 6. Но я подумал, что дело терпит, и вошел в туалет – туалет и отдел, в котором мне предстояло работать, размещались друг против друга в конце коридора – я заглянул туда выпить глоток воды и пригладить волосы на макушке. Я как раз набрал воды в ладонь, когда в тихое журчание писсуаров вторгся целый рой посторонних звуков. На всякий случай я выглянул в коридор, и в тот же миг за дверью отдела кто-то крикнул «А!», потом еще раз «А?», потом «Какого же черта мне не сказали?!».

Я отворил дверь в отдел и вошел в приемную, разительно отличавшуюся от той, которую покинул. В ней только и было, что три письменных стола, покрытых облупившимся желтым лаком. За одним из них сидела пожилая секретарша, и, на мой взгляд, этой женщине самое время было затыкать уши. Потому что я открыл дверь с табличкой «Пахомов Олег Дмитриевич. Начальник отдела водопровода», – и громыхающий, яростный речитатив хлынул в приемную, как вода сквозь взломанную плотину:

– Мне не сказали!.. Нет!.. Не нужен!.. Я сказал: «Не нужен!..» Он не нужен мне, а я не нужен вам!.. Вы не спросили и прислали его ко мне!.. Вы приняли его ко мне на работу, а я его в глаза не видел! Потому что вам не нужен начальник отдела, с которым вы не считаетесь.

Я достал платок, вытер руку и облокотился о дверной косяк. Олег Дмитриевич Пахомов стоял ко мне лицом, и я улыбнулся – внешностью и тембром голоса он до смешного походил на Винни-Пуха из мультфильма. Только смешного здесь было мало, потому что тучный человек в расстегнутом пиджаке глядел на меня блеклыми от ярости глазами и орал так, что Мироян наверняка слышал его этажом ниже без посредства телефона. Не знаю, что меня больше изумило: мощь его легких или то, что он принимает нарушение субординации так близко к сердцу.

– Так пусть этот специалист возвращается к вам, вы пришлите его ко мне, а я, если я вообще сочту нужным, пошлю его в отдел кадров! – крикнул Пахомов и швырнул телефонную трубку.

Я стоял в дверях кабинета, выдерживая его возмущенный взгляд. Он молча разглядывал меня, стоя у окна и вложив руки в карманы брюк, – тучный, большеголовый, коренастый, с коротким ежиком и тяжелым лицом. Я видел, как на лбу у него собираются капли. И под его взглядом я вдруг разом почувствовал, что не брит, что не спал ночь, и ощутил во рту такой привкус, будто отведал хозяйственного мыла.

– Здравствуйте, – сказал я. – Во-первых, я и есть этот молодой специалист. Во-вторых, я никуда не пойду и ниоткуда не вернусь. Я с места не двинусь. В-третьих, думаю, вы объясните, почему так огорчены моим назначением?