– Я здесь, сеньорита, – отозвался из угла мужской голос. – Добрый вечер.

– О, – смутилась Джоанна, быстро оборачиваясь, – вы здесь… Добрый вечер, сеньор! Вы хотели что-то мне передать?

Человек в синем комбинезоне поставил на пол паяльную лампу и выпрямился, вытирая руки ветошью.

– Хотел, – улыбнулся он, – да чуть было не забыл. Вы уж простите, я еще днем должен был отдать, да закрутился тут с работой, совсем из головы вылетело…

Он полез в нагрудный карман комбинезона и осторожно – кончиками пальцев, чтобы не испачкать, – извлек оттуда конверт. Джоанна увидела свое имя, надписанное знакомым крупным почерком Мигеля.

– Ну, наконец, – вздохнула она с облегчением, – я уже так беспокоилась!

Джоанна вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги и, одним взглядом пробежав строчки, просияла в улыбке. Потом перечитала записку снова, медленнее.

– Рада познакомиться с вами, сеньор Эрреро, – сказала она, пожимая руку водопроводчику. – Вы можете уделить мне несколько минут?

– Сколько угодно, сеньорита!

– Только пойдемте… здесь неудобно. Сюда, пожалуйста…

В маленькой угловой гостиной она предложила ему кресло, и сама села напротив.

– Вы не могли бы подождать, я хочу написать ответ сеньору Асеведо…

– Передам, почему же нет, – кивнул сеньор Эрреро. – Мы с ним соседи, я живу прямо против школы.

– Я буду вам очень благодарна… вы курите? – спохватилась она, придвигая к нему шкатулку с сигаретами.

– Спасибо… я уж свои, покрепче… с вашего разрешения.

Джоанна помолчала, не решаясь спросить о Мигеле – о его здоровье, самочувствии и прочем. По-видимому, они с ним приятели, но все же неловко задавать такие вопросы постороннему.

– Я слышала, сеньора Асеведо переводят в столицу, – сказала она тоном обычной салонной болтовни.

– И не говорите, – махнул рукой водопроводчик, – родители наших школьников жаловаться уж хотели. Любят его у нас, очень любят.

– Да, безусловно…

Ей очень захотелось расспросить об этом поподробнее, но она опять подумала, что это не совсем удобно.

– Так я приготовлю письмо, сеньор Эрреро?

– Пишите, пишите, – кивнул тот, благодушно улыбаясь.

– Прошу прощения…

«Мигель, милый, – быстро писала она, присев к столу, – сейчас уже около одиннадцати, и, вообрази, я только сейчас получила твою записку. Представляешь, как я беспокоилась! Мне уже приходили в голову всякие страшные вещи – настолько страшные, что я даже не скажу тебе, что именно. Слушай, я так и подумала, что ты не можешь приехать из-за отца, – я сегодня убедилась в том, какие у него взгляды, и подумала, что он, конечно, не может питать к тебе симпатий. Ты прав, лучше избегать конфликтов, пока это возможно. Я приеду к тебе завтра, машину оставлю на заправочной станции, чтобы не мозолить глаза твоим соседям. Встреть меня там в 9.00. Сегодня у нас столпотворение – празднуют мой приезд. Расскажу много интересного. Целую миллион раз, навсегда твоя Джоанна».

– Вы передадите, не правда ли? – спросила она, вложив записку в конверт и протягивая ее водопроводчику. – Не забудете?

– Будьте покойны. А если и забуду, так дон Мигель сам напомнит. Небось уже сидит у меня, дожидается.

– Конечно, дожидается, – кивнула Джоанна и вдруг забеспокоилась: – А вам еще много работы? Может, вы завтра доделаете?

– Да я уж кончил, – улыбнулся водопроводчик, – сейчас еду. Через полчаса буду дома, у меня мотоцикл. Все будет в порядке.

– Вы, пожалуйста, поосторожнее, – сказала Джоанна, пожимая ему руку, – на мотоцикле ночью опасно… Ну, всего хорошего, до свиданья. Большое спасибо, сеньор.

– Не за что, сеньорита, счастливо оставаться. Письмецо ваше передам, не бойтесь…

Водопроводчик ушел. Джоанна спрятала записку Мигеля за корсаж и направилась к себе, сдерживая желание понестись вприпрыжку и запеть во все горло. Ну вот, теперь все стало на свое место, и даже нелепый спор с иезуитом перестал казаться непростительной глупостью. А Леокадия Ордоньо и все остальные – ну что же, они вовсе не такие уж плохие люди… Немного отсталые, да, но это от жизни в глуши. Нельзя требовать передовых взглядов от человека, родившегося и выросшего на кофейной плантации, не так ли? Тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля… А все-таки она страшно растолстела, эта Леокадия. Настоящая маната19, просто ужас!

Из открытых дверей на Джоанну обрушились неистовые вопли джаза; стараясь остаться незамеченной, она проскользнула мимо и нос к носу столкнулась с лиценциатом.

– Вы обижаете своих гостей, сеньорита Джоанна, – умоляюще сказал он. – Можно ли быть такой жестокой!..

– Я ходила только распорядиться по хозяйству, не обижайтесь, – быстро сказала Джоанна. – У вас нет сигаретки? Вот спасибо… благодарю вас. Вы уж побудьте с девушками, нельзя оставлять их без партнеров, а я сейчас вернусь.

Гарсиа спрятал портсигар и удалился с кислым видом, а Джоанна вышла на террасу и уселась на широкой каменной балюстраде. Окна ее комнаты в правом крыле дома были открыты настежь, из них падали косые полосы яркого света и лились звуки залихватской песенки, которую голосом кривляющегося мальчишки, мешая английские слова с итальянскими, пела Розмэри Клуни; заглушая радио, время от времени доносились взрывы хохота.

Гости веселятся и без нее – тем лучше. Как не похожа эта молодежь на тех гватемальцев, которые вместе с ней учились в Нью-Йорке! Конечно, и там попадались всякие, но большинство было совсем иными людьми. Они восторженно обсуждали каждую новость с родины, мечтали поскорее начать работать для своей страны. А эти… самая симпатичная из всех – дочь старого Кинтаны, но и она ничем не интересуется, кроме флирта и развлечений…

Джоанна откинулась назад, запрокинув голову и глядя на яркие тропические звезды. Давно она таких не видала – низких-низких, словно развешанных по вершинам деревьев. В Штатах звезды не такие, там они мельче и тусклее.

Соединенные Штаты, ночное небо… Ей вдруг вспомнилось что-то очень неприятное. Джоанна нахмурилась. Что-то неприятное, но что именно?..

Ах, да, эти слова дона Руфино: «…каждую ночь валятся нам на головы, на парашютах «made in USA». Если сопоставить эту фразу с реакцией присутствующих, то не нужно быть очень догадливей, чтобы сообразить, в чем дело. Эти люди получают откуда-то оружие. Но от кого? Не из Штатов же оно высылается! Очевидно, тут действует этот эмигрантский предводитель полковник Кастильо, о котором сейчас столько пишут в газетах. Ну хорошо, эмигранты— пусть, но нашим-то плантаторам что нужно? На что они рассчитывают? На восстание? Идиоты, ни один гватемальский президент не пользовался в стране такой популярностью, как дон Хакобо. Однако парашюты с оружием не выдумка. Неужели дело зашло уже так далеко?.. А ее отец? Какое отношение имеет ко всему этому ее отец? Ведь не может же быть…

Из освещенной двери на веранду вышли двое: Долорес Кинтана с кем-то из молодых людей. Не заметив Джоанны, они обнялись и замерли в долгом поцелуе. Оказавшись в глупом положении невольного соглядатая, Джоанна смутилась и уже хотела кашлянуть, чтобы дать знать о своем присутствии, как из комнат кто-то закричал: «Роберто-о, где тебя носит!» – и благопристойность была восстановлена.

– Скорее возвращайся, я подожду здесь, – громко шепнула Долорес. Ее партнер кивнул и скрылся в доме, и тогда Джоанна торжественно откашлялась.

– Это у тебя ловко выходит, – одобрительно сказала она подскочившей от страха подруге. – Как в кино, жаль не было секундомера. Видна хорошая тренировка.

– Это ты, Джо? – испуганно пробормотала Долорес. – О чем ты, я не понимаю…

– О вашем поцелуе, сеньорита, о чем же еще!

– Что ты, я и не думала целоваться…

– Это бывает, – засмеялась Джоанна. – Не думаешь, и вдруг… особенно в такую ночь, правда? Знаешь, как определяет такие штуки юриспруденция? «Преступление, совершенное в состоянии аффекта, без заранее обдуманного намерения». Это обычно служит смягчающим обстоятельством, так что ты не бойся. Иди сюда, я хочу спросить у тебя одну вещь. Да поближе, я не укушу! Слушай, ты больше меня в курсе здешних дел. Ты слышала, что сказал сегодня за столом дон Руфино?