– Сердился ли он? Это не то слово, дорогая, не то слово. Он внутренне кипел, понимаешь, именно кипел… уж поверь – кому, как не мне, знать приметы его настроения… Твой отец кипел, Джоанна, я сразу поняла это по движениям его рук. После ужина я улучила минуту и уговорила его отложить разговор с тобой на завтра. Ну, а за ночь он успокоится. Ты согласна, что я оказала тебе немалую услугу?

– Безусловно, – тихо ответила Джоанна. Отец вспыльчив до бешенства, она знает это очень хорошо. Да. сегодняшнее ее поведение было непростительной глупостью.

– Ну, вот. Одним словом, я сделала все, что могла, – торжественно объявила донья Констансия, – а остальное зависит от тебя самой. Обдумай за ночь свое поведение, признай собственную неправоту и утром скажи отцу, что раскаялась. Надеюсь, у тебя хватит здравого смысла и рассудительности. Ну, спокойной ночи, дорогая. Нет-нет, не целуй меня, ты же видишь, я уже в маске. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, тетя…

Джоанна постояла, глядя на дверь, за которой скрылась тетка, потом прошлась по комнате и села на прежнее место, поджав под себя ноги. Опустив голову, она сдвинула брови и снова принялась поглаживать ладонью ковер. Сейчас ей больше чем когда-либо хотелось увидеться с Мигелем.

В темноте скрипнула калитка, раздался хруст шагов по дорожке.

– Дон Мигель? – спросила сидящая на пороге женщина.

– Он самый. Добрый вечер, донья Химéна. Еще не вернулся?

– Да нет еще, – словоохотливо заговорила женщина, – ума не приложу, куда он запропастился; и ужин давно простыл, а его все нет и нет. Садитесь, дон Мигель, подождите, он с минуты на минуту должен приехать. Расскажите, какие новости, – вы ведь газету получаете…

Пришедший опустился рядом на камень и закурил. Быстрый огонек на мгновение осветил расстегнутый ворот белой рубахи и худощавое молодое лицо с едва заметными индейскими чертами.

– Какие же новости вам рассказать, донья Химена? – сказал он, затянувшись дымом. – Вот скоро приезжает новый учитель…

– Ты, может, все-таки нас познакомишь, сестренка? – спросил из темноты посмеивающийся мужской голос.

Дон Мигель удивленно оглянулся, донья Химена ахнула и засмеялась.

– Ох, правда, я про тебя и забыла! Это мой брат Аугусто, сегодня приехал из Пуэрто-Барриос, познакомьтесь… А про дона Мигеля я тебе уже рассказывала.

– Положим, про дона Мигеля мне рассказывала не только ты, – сказал незнакомец, подходя ближе и подавая руку учителю. – Рад познакомиться, сеньор маэстро.

– Очень приятно, – ответил тот. – Кто же это вам про меня рассказывал, если не секрет?

Из открытой двери послышался сонный голос ребенка: «Мами-та-а!..» Донья Химена встала и, неслышно ступая босыми ногами, вошла в дом.

– Кто рассказывал? – переспросил дон Аугусто, усаживаясь рядом с Мигелем. – А один наш общий знакомый, скажем так. В профсоюзном руководстве Пуэрто-Барриос у вас нет никого из приятелей? Не припомните?

–В профсоюзном руководстве… Вообще-то у меня много приятелей из синдикалистов, но вот в Пуэрто-Барриос…

Мигель недоумевающе пожал плечами и затоптал окурок.

– Ну ладно, не ломайте голову, все равно не догадаетесь. Шлет вам большой привет дон Эрнандо Ортис. Помните такого?

– Ну как же! – воскликнул Мигель. – Дон Эрнандо, ну еще бы! Он сейчас там?

– Ага. Заправляет синдикатом портовых рабочих. Вы с ним давно знакомы?

– Целую вечность, каррамба! Точнее, еще со студенческих времен. Я ведь через него и вступил в ГПТ21, он, собственно, был моим «крестным». Ну, как он сейчас, дон Аугусто? Очень постарел?

– Да я бы не сказал… Ну, седина сединой, но по части энергии он, пожалуй, любого из нас обставит на два корпуса. Просил передать привет и сказать, что на днях непременно напишет.

– Я сам напишу ему завтра же, – кивнул Мигель. – Вот не знал, что он перебрался в атлантическую зону… Адрес его у вас есть?

– Так я сам могу отвезти, вернее будет.

–А вы сюда ненадолго?

– Нет, я всего на пару дней заехал по пути – своих повидать. Я там в порту работаю, машинистом.

– Вот как… Ну, тем лучше, письмо я вам завтра приготовлю. Ну, а как у вас там?

Мигель повернул голову и посмотрел на едва различимый в темноте силуэт собеседника. Дон Аугусто пожал плечами.

– Э, как всюду… более или менее. Вообще-то неспокойно.

– Да, это сейчас везде, – задумчиво сказал Мигель, потирая подбородок. – Но так, определенного ничего?

Дон Аугусто пошевелился в темноте, поднял что-то с земли и, судя по звуку, стал медленно ломать сухой прутик.

– Да как сказать… – отозвался он не сразу. – Дон Эрнандо, тот смотрит на дело мрачно. Вы когда будете ему писать, не забудьте рассказать про здешнюю обстановку. Он очень этим интересовался.

– Обстановка здесь довольно скверная, – также негромко сказал Мигель. – Вы сами понимаете, плантации…

– Ну, понятно. Ортаса это и беспокоит. Он говорил мне, что предпочел бы видеть вас где-нибудь в другом месте… не в департаменте Эскинтла. Небось на финках кругом одна сволочь?

– Да, я из плантаторов не знаю ни одного, кто не держал бы камня за пазухой. – Он подумал о Джоанне и украдкой взглянул на светящиеся стрелки часов, досадуя на опоздание Доминго. Потом усмехнулся: – Мне-то, в случае чего, была бы крышка в первую голову, это наверняка.

– Как члену партии?

– Не только. Я в прошлом году работал в Комитете аграрной реформы…

– А, – понимающе сказал дон Аугусто. – Я слышал, вас отсюда переводят?

– Да, в столицу, – почему-то неохотно ответил Мигель. Странное чувство какой-то неловкости на мгновение овладело им; он понял вдруг, что стыдится своего предстоящего отъезда. Покинуть «кофейные земли» в такой напряженный момент – почти дезертирство. В Гватемале последние десять лет именно народный учитель являлся обычно проповедником и представителем новых идей демократического правительства. А теперь, когда над страной нависла такая угроза, может ли он оставить на произвол судьбы тех, кого учил? «Но, черт возьми, я ведь не просил об этом переводе, – возразил он сам себе. – А отказываться от более ответственной работы из-за

каких-то слухов, из-за опасений тоже было бы нелепо…»

Дон Аугусто спросил:

– Вы сами из столицы?

– Нет, я там только учился. Я из Чамперико. В столицу мы с матерью перебрались после гибели отца. Он участвовал в заговоре тридцать четвертого года, его убили во время сентябрьской резни… после того как полковник Родриго Ансуэта предал движение. Помните?

– Помню. А в партии давно?

– С сорок девятого.

– Ясно.

Дон Аугусто снова помолчал, потом спросил как бы между прочим:

– Химена мне говорила, что вы хорошо знакомы с дочкой Монсона?

– Знаком, – не сразу ответил Мигель. – Она хорошая девушка. Не то, что папаша.

– Вот насчет папаши… Дон Эрнандо просил вам передать, что о нем ходят скверные слухи, об этом сеньоре.

– Знаю. Кому знать, как не мне! А что именно?

– Ну, что от него можно ждать любой пакости.

– Знаю, – подтвердил Мигель. – Но я знаю и сеньориту Монсон… не один год.

– Она, кажется, сейчас вернулась из Штатов?

– Да, вчера приехала. – Мигель посмотрел на собеседника. – Вас удивляет, что я с ней хорошо знаком?

– Нет, отчего же! – уклончиво ответил дон Аугусто. – Но вообще-то, знаете, из такой семьи… Тут нужно смотреть в оба.

– Вообще вы правы, но в данном случае нет оснований опасаться.

– Ну, понятно. Если вы знаете сеньориту Монсон не один год, то… Кстати, вы действительно давно с ней познакомились, или это было сказано в переносном смысле?

– Нет, в самом прямом. Мы познакомились в сорок восьмом, когда я был на последнем курсе.

– А-а, вот как… Да, это порядочно времени. Целых шесть лет, да-а… А вы, дон Мигель, не пытались отсоветовать девушке учиться в Штатах?

– Пытался, но это решил ее отец.