Тогда многие девочки увлекались стихами Щипачева «Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне», но Таня под глубоким секретом призналась Оле, что ей совсем не нравится Щипачев и что она, стыдно признаться, мечтает именно о прогулках при луне. Да, гулять при луне, держать за руку любимого единственного человека, слушать, как шепчутся цветы и нежно поет соловей. Пусть это мещанство, но даже Пушкин писал о розах и соловьях.

Оле мучительно хотелось крикнуть: «А как же я?! Разве мы не будем гулять вместе?». Но не хватало показаться глупой и смешной.

В том году в классе началось страстное увлечение Пушкиным. Будто благодаря Кире и ее знаменитому предку тоненькая ниточка протянулась от великого далекого поэта лично к ним, ученикам восьмого класса простой московской школы. Все девочки на спор учили отрывки из Евгения Онегина – кто больше запомнит, Оля, например, помнила подряд почти четыре главы, с начала и до «поклонник славы и свободы…», а Таня – две, но самые неожиданные и сложные – «кого любить, кому же верить, кто не изменит нам один…».

Вообще оказалось, что у Пушкина на любую тему можно найти подходящий стих или хотя бы строчку, у них в школе даже одно время появилась привычка вовсе не говорить своими словами, а только пушкинскими фразами. Например, Светка Баранова поет на школьном вечере, а кто-то из зала громко шепчет: «То как зверь она завоет, то заплачет как дитя!». А когда их классная руководительница Нина Васильевна стала хвалить отличника Козырева за сочинение, даже тупой Бутенко вдруг выпалил: «Его пример другим наука; но, боже мой, какая скука!». И сразу посмотрел на Киру – оценила ли она его остроумие.

Вот именно. Это было самое обидное! Все всегда смотрели на Киру.

Только подумать, как ждали объединения школ, и какое их постигло разочарование! В класс явилось пятнадцать кривляк и болтунов, почти все на голову ниже девчонок, дружить с ними не было никакого интереса. А как сердились учителя! Вернее, учительницы. Нина Васильевна даже не пыталась скрыть раздражения, только и слышалось:

– Левина! Надеюсь, мой вопрос не слишком отвлекает тебя от общения с Петровым? Он ведь лучше знает тему, зачем слушать преподавателя!

– Бутенко, я понимаю, что тебя интересует только новая прическа Горячевой, но, может быть, все-таки сделаешь одолжение и повернешься к доске?

Конечно, раздельное обучение очень устраивало Нину Васильевну да и многих других учителей – ни страстей, ни романов, только труд на благо общества! Тридцать душ послушных положительных учениц. Или, точнее сказать, наивных дур. Однажды они вместе со Светкой Барановой готовились к экзамену по литературе, перечитывали про Печорина, и вдруг Таня спросила:

– А почему Белла не забеременела от Печорина? Или у них не было отношений и она оставалась девственницей?

Оля почувствовала, что краснеет, как вареный рак, потому что ее давно мучил вопрос именно на эту ужасную тему. Не маму же спрашивать и не учительницу в школе!

– А как вообще можно узнать, девственница или нет? Как Печорин мог это узнать?

И было им обеим, между прочим, по пятнадцать лет!

Светка Баранова тогда просто рухнула на кровать и стала трястись, как больная. Они с Таней даже испугались.

– Вы что… девочки, миленькие… вы на самом деле не знаете?!

Светка, конечно, знала. И быстренько им объяснила про девственную плеву и прочее. А заодно про то, что беременности можно избежать, причем существуют разные способы. Но как было соотнести это знание с образом лишнего человека в русской литературе?

Почему от юности осталось такое ощущение скудности и неловкости? Ведь все были примерно одинаково одеты, все неважно питались, все жили в коммунальных квартирах?

Все, но не Кира! Любые спортивные тапочки на ее ногах напоминали красивые туфли, а короткая стрижка казалась роскошнее Таниной прекрасной косы. Как ей это удавалось? Даже недавно введенную школьную форму, глухое коричневое платье с черным фартуком, Кира носила не так, как все девочки – она не пришивала белый воротничок и манжеты, а поддевала под платье тоненькую светлую блузку с отложным воротником. Причем каждый день блузка была другого оттенка – то розовая, то кремовая, то совсем белая!

Боже, какая у них была глупая и неудобная форма! Каждый день одно и то же школьное платье, под мышками вечно выступали отвратительные серые полукружья. Но кто мог достать блузку, как у Киры! Уж не говоря про дезодоранты, слова такого не слышали. Правда, вскоре появились в продаже «подмышники» – тканевые прокладки, которые пришивали изнутри на несколько дней, а потом отпарывали и стирали отдельно. Вечная канитель и неудобство!

Все, все было стыдно, неудобно, неловко – пуговицы лифчика, выпирающие на спине из-под любой одежды, длинные зимние рейтузы, пояс с резинками. И этот вечный страх, что чулок расстегнется и начнет сползать на глазах у мальчишек! Хорошо, если другие девочки оказывались рядом и могли загородить спинами. А какое мучение каждый месяц с поисками ваты, с ужасом оттого, что протечет на платье. И еще ужаснее – насмешливый взгляд учителя физкультуры, когда приходилось в эти дни отпрашиваться с урока.

Но Кира, казалось, живет в другом прекрасном мире, без малейших проблем и неудобств. И платье у нее было другое – не купленное в «Детском мире», а сшитое на заказ, французское. И блузки были французские, и прическа. Не то чтобы они умели отличать, например, от немецких или английских, просто в Кирином доме все было французское.

После возвращения из эвакуации Олины родители получили совсем небольшую комнату в доме барачного типа с длинным темным коридором и без ванной, только кран с холодной водой на общей кухне. Где там было каждый день менять блузки, когда мылись в лучшем случае один раз в неделю – ездили с мамой на трамвае в районную баню. В комнате даже не хватало места для второй кровати, и Оля до семнадцати лет спала на раскладушке. А после рождения брата и уроки стало негде готовить, потому что этот пискун не засыпал при свете.

К счастью, Таня жила в большой прекрасной комнате с тремя окнами и множеством замечательных удобных вещей. Кроме широкого обеденного стола, где девочки свободно раскладывали учебники и тетради, там помещались еще тумбочки, кровать, уютная кушетка, резной буфет, две этажерки с книгами и даже швейная машинка «зингер» с отдельным столиком и полочкой для рукоделья. Главное, никто не мешал, и они никому не мешали, потому что Танина мама заведовала неврологическим отделением и час-то оставалась ночевать в больнице, а старшая сестра Люся занималась в институтской библиотеке. Конечно, у Тани тоже были соседи, но в основном одинокие старики и старухи, почти незаметные и неслышные в огромной, с высокими гулкими потолками квартире. Оля долгое время даже считала, что лучшего жилья, чем Танина комната, просто не существует. Пока не попала в дом к Кире.

Нет, это было очень хорошее время. И как хорошо им жилось вдвоем! Читали, делали уроки, болтали, жарили картошку. Иногда к вечеру появлялась Люся со своим женихом Зямкой, становилось весело, но все-таки равновесие нарушалось, потому что сестра и Зямка вечно спорили и обсуждали малопонятные темы или вдруг принимались целоваться. Тогда приходилось, деликатно отводя глаза, сматывать на улицу и мерзнуть в подъезде до Зямкиного ухода. Но вскоре Людмила и Зямка поженились, уехали в Сокольники к тетке, и наступило настоящее раздолье!

Даже Кира часто к ним заходила.

Стыдно вспомнить, как они обе радовались и заискивали – начинали наперебой острить, высмеивали мальчишек, вспоминали анекдоты про учителей. Кира почти всегда молчала, хотя и улыбалась приветливо. Нет! Все равно не возникало той теплоты и душевной открытости, что бывает при настоящей дружбе. Потому что ни на минуту не получалось забыть, что Кира из другой, красивой и недоступной жизни. Но зачем-то же она приходила?