Конечно, многие знакомые ребята и во дворе, и в школе росли без отцов, но все-таки мало кому досталось такое безраздельное женское царство. Бабушка с целым коллективом преданных аптекарш, мама с подружками из издательства, соседки, учительницы, портнихи, молочницы. И на всех – один Левушка, милый кудрявый мальчик в курточке с бантом. Достаточно было прижаться головой к бабушкиной груди, чтобы получить прощение за любую каверзу. Мама больше любила вежливые слова и разговоры, например: «извини, я забыл сказать тебе спасибо», «я понимаю, что поспешил и не подумал», «я случайно ошибся». Соседки обожали мелкие знаки внимания, за какой-нибудь одуванчик, сорванный во дворе за помойкой, могли запросто одарить конфетой, учительниц побеждало раскаяние и признание собственной лени, аптекаршам хватало бабушкиного авторитета и портретного сходства с внуком…

Но всем, абсолютно всем нравилась несмелая мягкая улыбка и взгляд чуть исподлобья, лукавый и застенчивый одновременно. Нет, никакого специального коварства, Левушка действительно обожал бабушку, не хотел огорчать маму, сожалел, правда, недолго, о пропущенных уроках. Если задуматься, нормальные человеческие отношения, без лишних расстройств и обид!

И потом, все они были очаровательны. Эти сплошные округлости, движение бедер, гладкие руки, какие-то пуговички и оборочки. Упоительно было глядеть по утрам, почти не просыпаясь, как мама, высоко подняв подол, натягивает чулок на стройную ногу или бабушка привычно заправляет большие мягкие груди в розовый лифчик. Но еще лучше проснуться рано-рано и сразу перебраться к маме в объятия. Сладкий уютный запах, теплые руки и грудь сквозь тонкую ночную рубашку, мягкие губы…

– Рая, сейчас же прогони этого безобразника из кровати! – кричит бабушка. – Ты окончательно испортишь ребенка!

– Ты его портишь в сто раз больше! До самой свадьбы будешь укачивать и колыбельные петь!

Да, пожалуй, самое раннее воспоминание – не лето, не сладости и даже не настоящие коньки, а эти волшебные бабушкины колыбельные. Нужно только зарыться с головой в одеяло и лежать тихо-тихо, чтобы бабушка не опомнилась и не ушла. Песня плывет и качается, и слова переплетаются, прекрасные, совершенно непонятные слова: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…».

Хотелось блаженно раскачиваться и дремать-дремать-дремать под привычный ласковый голос: «…наша ветхая лачужка и печальна, и темна, что же ты, моя старушка, приумолкла у окна, спой мне песню, как синица тихо за морем жила…». Всегда хотелось отдельно спросить про синицу, и всегда не успевал, засыпал или улетал куда-то, и только теплые слова доносились издалека: «Буря мглою небо кроет…».

– Рая, Рая, что ты говоришь?! Это же просто чудо! Чудо, что мальчик так музыкален, неужели ты не понимаешь! Посмотри, как он запоминает мелодию! И зачем затевать скандалы на ночь, зачем насильно укладывать и оставлять одного в темноте? Во все века матери пели колыбельные. Это укрепляет психику ребенка.

– Да! И заодно расшатывает психику родителей. Ты балуешь, а мне расхлебывать! Я не готова каждый вечер часами сидеть в темноте и бубнить твои колыбельные. Он же нарочно не засыпает, чтобы послушать! Сама приучила, теперь отменяй все ночные смены и пой!

Конечно, тут не обходилось без вечной женской ревности. Уже взрослым Лева не раз задумывался, почему женщинам так важна собственность или зависимость. Почему нельзя просто радоваться встрече, чудесно проведенному вечеру, касанию рук и губ, этому неповторимому сладостному озарению? Почему не ценить мгновение, простое мгновение любви – без слез, клятв и обещаний?

В первый послевоенный год бабушка завела речь о Левушкином музыкальном образовании. Хотя вернулись раньше, в конце 44-го, но тогда он был еще слишком мал. Про эвакуацию Лева совсем ничего не помнил, много позже нашел серые выцветшие фотографии – пыльная улица, плохо одетые дети на крыльце, он – самый маленький, чуть выше скамейки. Как всегда, не обошлось без ссор, которые по какому-то странному свойству памяти сохранились в голове, как и слова бабушкиных «колыбельных». Кстати, русский романс полюбил на всю жизнь, даже собрал целую серию пластинок в исполнении Козловского и Лемешева. Бабушка была бы счастлива.

– Мама, ты всегда давишь! Всегда-всегда давишь! Почему ты так уверена, что нужно с детства обрекать ребенка на тяжкий труд? Заставлять заниматься по многу часов, пока другие дети гуляют и радуются, и при этом не оставлять другого выбора?! А если он захочет стать инженером или врачом?

– Боже мой, но ведь не у всех такие исключительные данные! Раечка, можно же попробовать, только попробовать, только пойти на экзамены. Его еще не приняли, что ты так беспокоишься?

В том году Центральная музыкальная школа переехала в новое, специально построенное для нее здание с просторными классами и продуманной изоляцией звука. Правда, некоторые учителя и родители сожалели, что пропали уют и очарование старой школы, но Лева не мог судить, конечно.

Или он все-таки начал учиться в старом здании и просто забыл? Что можно требовать от пятилетнего ребенка! Зато он почему-то хорошо помнил экзаменационную комиссию – мужчину и двух женщин за большим столом, все седые и старые, но совершенно не страшные, как бабушкины подружки.

Он совершенно не боится, да и задание очень простое – спеть песню. Песню они с бабушкой выбрали заранее: «Спой нам ветер про дикие горы, – радостно выкрикивает Лева, – про глубокие тайны морей…». Такая веселая музыка, такие красивые слова, у Левушки всегда начинало звенеть в горле, когда он пел эту песню. «…Про синие просторы, про птичьи разговоры, про смелых и больших людей!» Экзаменаторы дружно улыбаются, одна из женщин, самая старая, садится за пианино и просит повторить сыгранную ноту. Это еще проще, они с бабушкой сто раз дома повторяли. Потом опять что-то играют, стучат и хлопают, все очень легко и весело, и Левушка, окончательно расхрабрившись, поет любимую бабушкину колыбельную «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей…».

Да, именно тогда Он встал и подошел! Толстый некрасивый человек, почти лысый, ничего примечательного. Ласково взял в свои руки Левины ладони, осторожно покрутил пальцы, попробовал крепость кисти.

– Друг мой, ты хочешь играть на скрипке?

Конечно, это было страшным везением! С первых шагов обратить на себя внимание великого педагога, подготовившего таких мастеров, как Грач и Безродный! И почему Абрам Ильич оказался на экзамене? Обычно приготовишек прослушивали директриса Мамолли и Вера Николаевна, теоретик. Судьба, стечение обстоятельств?

– Екатерина Ивановна, голубушка, запишите к Анне Яковлевне. Думаю, у молодого человека есть перспективы.

Ну да, Анна Яковлевна, в прошлом ученица Столярского, а теперь ассистентка Ямпольского по работе с малышами. Потом лучшие понемногу переползали в руки самого, хотя официально он считался преподавателем консерватории, а не ЦМШ.

– Обрати внимание, без всякой протекции!.. – бабушка сияет от гордости. – Я же говорила, ребенок абсолютно одаренный – идеальный слух, прекрасные руки! Разве нужно спорить? Хорошо, ты молода и очень занята, я понимаю, но в ближайшие годы я могу помочь. Не так далеко ездить, я отменю вечерние смены. Боже мой, Раечка, не могу поверить, Лия бы умерла от счастья!

– Мама, Лию лучше не вспоминать, по-моему. Тем более она уже умерла один раз из-за вашей ненаглядной музыки. Я и сама вижу, что у ребенка хороший слух, но разве этого достаточно, чтобы решать на всю жизнь? С раннего детства тяжелый труд, никакой свободы. Не могу забыть, как ты меня заставляла учить гаммы, когда девочки бегали во дворе!

– Но почему на всю жизнь?! Он будет параллельно учиться в школе, как другие дети, всегда сможет сделать выбор. Умение трудиться полезно в любой специальности, главное – вовремя понять, чего хочешь от жизни. Ты бросила музыку, а что взамен? Однообразная рутинная работа в кругу сплетниц и старых дев – вот твоя свобода!